Пик Жилина - Александр Щеголев

- ...О будущем известно только одно: оно окажется абсолютно не таким, каким мы его представляем, вот главное его свойство,- вещал Славин.- Ты помнишь, чья это цитата, или напомнить? Нет никаких оснований видеть в здешних диковинах ростки чего-то там зеленого и раскидистого, потому что в конце концов все это может оказаться... ну, скажем, неизвестной формой наркомании.

- Тебе просто нажраться не дали, ты и кривишь морду,- отвечал культурный, изысканный Банев.- Что ты можешь знать о наркомании, бывший историк?.. Кстати, он бросил пить,- по секрету объяснил мне Банев.- Когда выяснил, что пустые бутылки не принимают, а за их утилизацию нужно заплатить отдельной строкой в счете.

Я люблю вас обоих, думал я, наслаждаясь своим молчанием. Дикости и странности прошедшего дня временно отпускали разум. Возможность просто стоять и смотреть на живых, увлеченных друг другом людей, возвращала покой в мою душу,- в душу, существование которой и впрямь вызывало у меня серьезные сомнения, права ты была, девочка. И я беспечно отпустил руль, разрешив сознанию плыть, куда вздумается, и меня привычно потащило, потащило в соленую бездну... Какие же вы у меня разные, умилялся я, и какие вы при том одинаково прекрасные. Два лебедя, вылетевшие из Питомника. Два прекрасных лебедя, черный и белый. Ты, Славин, очень хороший писатель, без дураков, романтик, оттого и пьяница, оттого и прикидываешься циником, а ты, популярный Банев, гораздо менее мне понятен, хотя бы потому, что на дух не переносишь спиртное, и это даже интересно, потому что я возьму и поменяю вас местами, герои. Ты не будешь у меня болгарином, Банев, я отберу у тебя национальность вместе с твоей вежливостью и жесткостью, ты станешь у меня веселым хамом, пропойцей с горячим сердцем поэта; тебя же, надменный Славин, мы выбросим с земли в космос, и окажешься ты в обществе новых людей, где все как один будут Хомо Футурусы, так что развлекаться тебе не придется, ибо сказано: "Межпланетники не пьют ни капли!", конец цитаты...

Когда я всплыл, моих друзей совсем своротило набок. Оказалось, они уже обсуждали проблемы наркомании, легкомысленно перепрыгнув с темы на тему.

...Пусть наркоманами не становятся, а рождаются, азартно соглашался Славин, пусть каждый десятый изначально предрасположен к нейрохимической зависимости. Это, конечно, большой процент, но речь-то о другом... (Забавно было слышать подобное от шалопая, который зависел от алкоголя напоказ, не скрываясь по подсобкам.) ...Речь о том, что внутренняя тяга, потребность бежать из реальности есть у каждого человека! И заглушается она чаще всего страхом. Если зелье дает желаемый кайф, но при этом наносит непоправимый вред организму, то применение его связано с неизбежным стрессом, поскольку человек, в отличие от подопытных крыс, знает о последствиях. А теперь представим, что наркотик перешел в своем развитии на следующую ступень: стал почти безвреден и не вызывает никакой иной толерантности, кроме психологической. Это, дорогие товарищи, нынешний этап, гвоздил он. Психоволновая техника и все такое... Не так уж грезогенераторы безвредны, как кому-то хотелось бы, квалифицированно возражал Банев, потому что никакое излучение не бывает безвредным, и не знают об этом разве что спившиеся историки... Ну пусть, пусть, отмахивался Славин. Теперь представим, что найдено средство, которое не просто дарит кайф, но при этом оздоравливает организм. Осознали, представили? Это будет третий и последний этап - наркотик, который продлевает жизнь. В условиях, когда сдерживающий страх превращается в свою противоположность, что может остановить подсознательное стремление к кайфу? Человек с нормальной эндокринной системой тоже хочет прожить долгую здоровую жизнь. А то, что платой будет наша осточертевшая реальность, разве это плата, разве это не дополнительный приз? Разум, увы, проголосует "за" и, тем более, инстинкт самосохранения...

- Ты сгущаешь краски,- спокойно сказал Банев.- Игра ума, не имеющая отношения к здешним странностям. Ты ведь про этот город говорил, правда? Кстати, Ваня, вам хочется снова испытать слег?- неожиданно обратился он ко мне.- Простите, конечно, за глупый вопрос.

Они оба посмотрели на меня. Выдохлись, говоруны, вспомнили, что не одни на свете.

- Почему глупый? - сказал я.- Раньше хотелось.

- А если бы слег продлевал твою бесценную жизнь? - тут же кинул Славин.

Я пожал плечами. В чем-то он был прав, по крайней мере в отношении сдерживающего страха. К счастью, миф о том, что слег можно сделать безвредным, не подтвердился. И к той, без ложной скромности, панике, которую мне удалось вызвать своей книгой среди обычных людей (по Славину - людей со здоровой эндокринной системой), быстро добавилось вполне рациональное отторжение чисто медицинского свойства. А если бы нечем было подкрепить взошедшие в обществе побеги страха?

- Ты валюту обменял? - спросил Славин.

- Да.

Он подмигнул Баневу этак хитро:

- Тогда пожелаем товарищу хороших снов.

Тот не отреагировал. Виктуар опять смотрел на дом Строгова, и во взгляде его было что-то больное, жалкое. Я тоже посмотрел. Некто в белом костюме медленно спускался по ступенькам крыльца; шляпа на тесемках потерянно болталась за спиной. Ноги человека словно веревкой были опутаны, и словно тяжеленное бревно тянуло его плечи к земле, и держался он руками за щеки, а щеки-то пылали, украшая мраморное, лишенное загара лицо... Я не сразу его узнал. Это был Сорокин, председатель европейского Союза Писателей. Добрел до мостовой, постоял, раскачиваясь, и двинулся прямо на нас, никого вокруг не замечая.

Мы тактично отвернулись. Славин чуть слышно пробормотал:

- Однажды став зрелей, из скучной повседневности ты входишь в Строгий Дом, как в кабинет рентгеновский...

Веселиться было не над чем, впрочем, Славин и не веселился. Не знаю, о чем в эти неловкие минуты думали мои братьяписатели, я же думал о том, каково оно - спускаться по этой лестнице. Жалко было Сорокина, жалко было Строгова, но больше всего - себя; и я отчетливо понял, что сегодня туда не пойду. Завтра. Сделаем это завтра... Сорокин проследовал мимо, однако дружеская болтовня больше не возобновлялась. Бессмысленная пауза тянулась бы вечно, если бы с неба не явился характерный звук, а на набережную не опустился бы полицейский вертолет, распугав дружную компанию чаек. Из кабины выбрался лейтенант Сикорски.

Офицер увидел "кузнечик", брошенный под финиковой пальмой, и потемнел лицом. Потом он обнаружил меня. Его роскошные уши встали торчком, как у кота. Он приблизился враскачку и спросил, показывая на "кузнечика":

- Чей это аппарат?

- Откуда нам знать? - на редкость честно удивился Банев.По-моему, эта штука давно тут стоит.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});