Широкое течение - Александр Андреев

— А я говорю, перегрел!

По корпусу двигалась группа людей в халатах. В центре ее находился пожилой приземистый человек с седыми пышными усами, чем-то напоминавший учителя Дмитрия Степановича, на голове — приплюснутая кепка, руки — в карманах халата. Вместе с ним шли директор завода, секретарь парткома, начальник цеха Костромин, Фирсонов, Володя Безводов, и сзади легко нес свое тучное тело старший мастер Самылкин.

Антон похолодел. Он мысленно молил об одном; только бы начальство, проходя мимо, не обратило на него внимания. И в ту же секунду он с ужасом увидел, как седоусый, отделившись от группы, повернул прямо к нему. Остальные остановились в проходе. Антон готов был провалиться сквозь землю, лишь бы не показывать свою работу.

Но седоусый уже стоял рядом. Как на грех, деталь предательски завязла в верхнем штампе и вместе с «бабой», остывая, назойливо маячила перед глазами — вверх-вниз, вверх-вниз, пока он не сбросил ее. Движения Антона казались неумелыми, скованными…

Седоусый выразительным кивком головы подозвал Антона к себе, наклоняясь к нему, негромко, но отчетливо спросил:

— Как фамилия? Карнилин? А звать? Ага!.. Как идут дела, Антон?

Уставший больше от переживаний, чем от самой работы, Антон неприветливо посмотрел на незнакомца и с досадой махнул рукой:

— Плохо!

— Почему?

— Не знаю. То ли штамп подсел, то ли еще что, а может, металл некачественный — заедает! Видели, небось…

Гость задумался, выпятив губы и топорща большие усы, Антон окинул взглядом цех — из-за молотов, прессов и печей испытующе следили за ним кузнецы, нагревальщики…

Седоусый попросил у Антона сначала очки, потом рукавицы. Сопровождающие его люди, стоя поодаль, заулыбались, когда он взял клещи.

— Смотри, — сказал он Антону и подал знак нагревальщику. Тот выхватил заготовку. Споро, красиво, экономно отковал седоусый несколько деталей. И странно: молот работал послушно, металл в штампах не застревал. Потом он повернулся к Антону — лицо как будто помолодело, глаза горели юношески весело, вдохновенно:

— Не заедает?

— Но вы делаете три удара! — возразил Антон. — А по технологии надо четыре.

— Технология — не путы для тебя, мешает — разорви, отбрось. Технологию делаешь ты, кузнец, и ты ее меняешь. Гляди, выискивай, пробуй! — Старик неожиданно хлопнул Антона по плечу, засмеялся простовато, по-свойски, возле глаз — мудро — лучики морщинок. — На, держи свое оружие, — сказал он, подавая очки и рукавицы. — До свидания, Антон. Работай… Молоток ходит, как часы. — Присоединился к своей группе и двинулся дальше.

Старший мастер подбежал к Антону, прокричал в ухо, торопливо и восторженно:

— Знаешь, кто с тобой разговаривал? Первый заместитель министра! Федосеев, Григорий Миронович. Из кузнецов! Читал надпись на своем молоте? Это он открыл дорогу новаторскому движению в машиностроении. Гляди, парень!.. — предупредил он и поспешил догонять ушедших.

Антон подошел к окну и замер. Что-то необычное произошло в его душе в эти короткие минуты, что-то огромное сдвинулось и переместилось. Он это чувствовал, хотя и смутно еще. Будто осенило каким-то новым светом его будущее, его судьбу. И он понял, что жить надо по-иному. А как?.. Он не мог ответить. Но знал, что по-другому, по-новому.

Усеянный черными крупицами угольной пыли снег пылал на солнце, леденил взгляд звездчатой россыпью; казалось, шагни на серебряный его наст, и он заскрипит, диковинно запоет на разные голоса.

Антон облегченно вздохнул и улыбнулся Гришоне медленно, светло, всей своей широкой щедрой душой, затем шагнул к молоту, подав знак нагревальщику.

6

Недели через две после посещения цеха заместителем министра Антон дал самую высокую выработку — сто десять процентов. Для него это была победа, тем более, что цех изо дня в день не справлялся с заданиями и Антон чувствовал себя виноватым.

Вот теперь, кажется, наступила пора заявить о своем давнишнем желании: сделать свою бригаду комсомольско-молодежной. Но не по названию, а по сущности, по делам. Новое звание бригады наложит на него новые обязанности и отнимет немало часов в его и так предельно уплотненных сутках. Но он чувствовал, что тот творческий порыв, который духовно соединяет людей в единый коллектив, все сильнее захватывает его и, независимо от его желания, влечет вперед, — невозможно отделиться от него или свернуть в сторону.

По окончании смены Антон пришел к Володе Безводову посоветоваться. Тот, ни минуты не раздумывая, выпалил:

— Ваша бригада должна быть комсомольско-молодежной! Предстоят такие дела!.. Алексей Кузьмич сказал, что пора выводить кузницу в гору, и коммунисты с комсомольцами должны идти впереди.

— Правильно! — с готовностью подхватил Гришоня и выпятил свою грудь.

— Нагревальщиком возьмете Илью Сарафанова, я с ним говорил, он согласен. Прессовщицей — Настю Дарьину, она охотно пойдет в бригаду, — диктовал Безводов, обжигая товарища горячим, воодушевленным блеском черных глаз.

— За Настю погоди решать, — вставил Гришоня. — За нее Олег решит. Она у него как по струночке ходит.

— А мы его самого заставим ходить по струночке, — бросил Володя и потащил их в комнатку старшего мастера.

Самылкин грузно и домовито восседал за столом и с усердием писал на разграфленном листке бумаги. При появлении ребят щеки его недовольно дрогнули, нагнали на переносицу мелкие морщинки, губы непримиримо поджались.

— Мы к вам, Василий Тимофеевич, — деловито сказал Безводов.

— Неужели? — насмешливо удивился тот. — А я, гляди, ребята, без вас и работать не могу, вот беда!

— Мы же по делу, — разъяснил Гришоня, садясь к столу и с любопытством заглядывая в бумаги.

— Вот хорошо! — воскликнул Самылкин, не поднимая головы. — А у меня тут, стало быть, бездельников полно, мне и невдомек…

Ребята переглянулись. Безводов сказал сдержанно и суховато:

— Мы по серьезному вопросу к вам пришли. Если не хотите разговаривать, так и скажите.

— Какой вопрос? Говорите.

—: Хотим организовать комсомольско-молодежную бригаду, — сказал Антон.

— Никаких бригад, — отрезал старший мастер. — Работайте, как работали.

— Я хочу иметь бригаду из комсомольцев. Почему не разрешаете? — спросил Антон требовательно.

Старший мастер приподнял, наконец, голову, успокоительно попросил:

— Потише, молодец. Мало ли что ты захочешь… Другие бригады ломать из-за тебя прикажешь? Не стану. И разговор, стало быть, окончен. Что уставился? Не стращай своими глазищами.

Безводов послал Гришоню за Фомой Прохоровичем, сел к столу, попробовал убедить старшего мастера.

— Уверяю вас, Василий Тимофеевич, это будет самая лучшая бригада в цехе.

— Старуха надвое сказала.

— Вот увидите!

— И глядеть не стану — не спектакль, — упрямо твердил старик. — Уходите, не мельтешите перед глазами.

Вошел Фома Прохорович, сел на лавку, осуждающе взглянул на Самылкина, склонившегося над бумагами, и густой басок его нарушил тишину:

— Зачем мешаешь ребятам, Василий? Нехорошо это…

— А ты защитник у них? Адвокат! — воскликнул старший мастер вскакивая. — Ты гляди, старик, я не посмотрю, что ты депутат и все такое. Я и тебе могу приказать: не вмешивайся.

За двадцать с лишним лет совместной работы Фома Прохорович хорошо изучил Самылкина, не обижался на его слова, на горячность и сейчас только рассмеялся и сплюнул:

— Тьфу, старый дурачина! Они же для пользы дела стараются. А ты им крылья подрезаешь…

— Сам знаю, что для пользы. Я их, подлецов, не меньше твоего люблю. Но что это такое? Чего бы они ни захотели, комсомольцы, — то вынь да положь им! Инженеров к ним приставляют, школы им подчинили. Захотели свою бригаду сколотить — пожалуйста. Не просят, а требуют! Слишком большую волю дали им.

Фома Прохорович рассмеялся:

— Завидуешь ты им, что ли?

— Может, и завидую. Мы с тобой пришли в этот цех — здесь два-три молота стояло, да и то никудышные. Все ворочали своим горбом. Много к нам инженеров прикрепляли? А им сейчас все, вся техника — ставь рекорды! — Грозно взмахнул рукой и воскликнул. — Нет, Фома, им, молодцам, легко живется, надо рогатки ставить, барьеры, — пусть преодолевают характер закаляют.

— Глупости городишь, — ухмыльнулся Полутенин, а Гришоня удивленно проговорил, приоткрыв рот и часто мигая:

— Это же реакционные идеи!..

Мягкое лицо мастера расплылось, подобрело, он рассмеялся и пригрозил Гришоне:

— Ишь ты, выучился разным словам, да и соришь ими где попадя. Я вот тебе всыплю за такие слова!.. — Сел, отдышался и сказал: — Идите к Костромину, скажите, что я согласен. Но, гляди, ребята: взялся за гуж, не говори, что не дюж; буду требовать с вас — не плачьте.