Записки нового репатрианта, или Злоключения бывшего советского врача в Израиле - Товий Баевский

По большому счету это обоснованно — правильное лечение невозможно без обратной связи в виде частых анализов. Но все равно, эти бесконечные уколы поначалу кажутся жестокими и бесчеловечными.

Технические сложности постепенно уходят, начинаешь делать это быстро и по возможности безболезненно, и со временем появляется навык попадать в любую вену без проблем. Кстати, это очень поднимает твой авторитет в глазах больных, для многих именно это определяет профессиональный уровень врача, а не его знания.

Другой сложностью был профессиональный язык. В разговорах врачей используется такое количество терминов и сокращений, ивритских и английских, что поначалу я вообще не понимал, о чем идет речь. Приходилось ходить с блокнотиком в кармане и записывать все непонятное, а потом спрашивать у кого-нибудь.

Писать на иврите после окончания ульпана мне вообще не приходилось. Поэтому предложение взять нового больного и заполнить ему историю болезни поначалу ввергло меня в прострацию. «Ничего страшного, возьми чью ни будь историю для примера и перепиши, вставляя подходящие к твоему больному данные», — сказали мне коллеги. Так я и сделал, после 10–15 таких историй следующие писать уже проблемы не представляло, постепенно запомнились и термины, и сокращения.

То же самое и с расшифровкой кардиограмм. В Союзе обычно в больницах был специальный врач, который расшифровывал все кардиограммы, обычные терапевты, как правило, этим не занимались.

Поскольку здесь в отделении нам приходилось каждый день снимать и просматривать десятки кардиограмм, постепенно пришло и это умение.

В целом, месяца через полтора я почувствовал себя более уверенно. К тому же на обходах, когда заведующий задавал свои вопросы по теории или по больным, я уже был в состоянии что то ответить, и даже иногда впопад. Поэтому я набрался наглости и пришел к заведующему просить дать мне дежурства в отделении. Наглостью это было по двум причинам.

Во первых, внутренне я совершенно не чувствовал себя готовым к самостоятельным дежурствам. При одной мысли, что я останусь один в отделении со всеми этими тяжелыми больными, у меня начинали волосы вставать дыбом. В Союзе, хотя я и дежурил в больнице, но у меня не было опыта работы со столь сложными случаями, у нас такие переводились в палату интенсивной терапии, и в отделении оставались относительно легкие пациенты. Во вторых, обычно самостоятельные дежурства люди получали месяца через 3–4 от начала работы, а в моем случае прошло только полтора. Но нужно было кормить семью, и дежурства явились бы для меня большим подспорьем.

Заведующий испытующе посмотрел на меня, и спросил:

— А ты уверен, что справишься?

— Уверен! — нагло соврал я. Я был, мягко говоря, совсем неуверен.

— Ну хорошо, я скажу, чтобы на следующий месяц тебя включили в список. Смотри, не подведи меня — я за тебя поручаюсь.

Выходя из его кабинета, я вдруг осознал, что недели через две мне придется остаться одному на всю ночь со всеми этими тяжелыми больными, что нужно быть готовым делать им реанимацию, выводить из отеков легких, не пропустить каких-нибудь опасных осложнений и пр. Мне очень захотелось вернуться и сказать, что я пошутил, что я еще совсем не готов. Если я до сих пор не всегда понимаю из — за слабого иврита, что хочет сказать мне больной, как же я могу брать на себя такую ответственность? А если я ошибусь, сделаю что то не так — подумают, что меня вообще нельзя подпускать к пациентам, и просто выгонят с «волчьим билетом». Что я потом буду делать? Может, тихо пересидеть эти пол-года, не лезя на рожон, получить стандартно-доброжелательную характеристику и поискать тихое место?

С другой стороны, если ты претендуешь на что то большее, чем дом престарелых, то нужно попытаться проявить себя. Ведь уровень врача определяется только в конкретной самостоятельной работе. Если хочешь, чтобы на тебя не смотрели как на пустое место, бесплатную рабочую силу для взятия анализов, чтобы когда ни будь в будущем сочли достойным принять на специализацию необходимо начать дежурить.

Я пытался себя успокаивать, что не боги горшки обжигают, что многие из наших ребят уже делают дежурства самостоятельно, но это не помогало. Все дежуранты обычно рассказывали, как им было тяжело начинать, как они до сих пор боятся и начинают трястись за неделю до рокового дня.

В сущности, не то страшно, что ты не будешь знать, как лечить больного, или что не сможешь правильно поставить диагноз — с этим то как раз все у меня было в порядке. Просто ужасно давит груз ответственности — ночью ты единственный врач в отделении, и со всем, что случиться с больным, ты должен справляться сам. Конечно, можно позвонить сеньеру и спросить совета. Можно вызвать дежурного из отделения реанимации, он прибежит — через 5-10 минут. Но когда больной начинает помирать у тебя перед глазами, и оказать ему помощь нужно прямо сейчас часто эти 5-10 минут решают — выживет он или умрет. Поэтому от тебя, от твоих знаний и умений часто напрямую зависит жизнь людей, и как бы ты не был уверен в своем профессионализме, это ощущение здорово давит, цена твоей ошибки слишком велика и для тебя, и для больного.

В оставшееся время я несколько раз оставался на дежурства вместе с кем-нибудь из опытных ребят, смотрел, что и как они делают, подменял их на несколько часов. Вроде бы все знакомо, никаких особых сюрпризов нет, но все равно разница огромна работать, чувствуя за собой чью то поддержку и контроль, или дежурить самостоятельно.

Так или иначе, приблизился конец этого месяца, принесли график дежурств на новый. В трех местах там была напечатана моя фамилия. Ну все, назад пути нет — дежурить придется.

Записка номер одиннадцать

Первое дежурство

Итак, неизбежное приближалось. Я чувствовал себя так, как будто мне предстояло перенести хирургическую операцию. Примерно за неделю до первого дежурства жизнь потеряла для меня всякий вкус. Ничто не радовало, мысли постоянно крутились вокруг бесконечных осложнений и проблем, которые могут произойти на дежурстве с больными, и от этих дум кожа покрывалась пупырышками. Больше всего пугала неизвестность и непредсказуемость — обычно днем с больными ничего не происходит, все осложнения и катастрофы, как правило, случаются ночью, когда дежурный врач один, и заранее невозможно предугадать их.

Наконец этот судный день настал. Ближе к концу работы меня подозвал к себе старший врач, и сказал — «Ты сегодня первый раз дежуришь? Не волнуйся, если что — звони мне домой, спрашивай, не стесняйся будить даже ночью, если будут проблемы. Все будет нормально — справишься».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});