За нами Москва. Записки офицера. - Баурджан Момыш-улы

Он хлопает по плечу бойца, дергает его за воротник и радостно говорит ему:

— Видал-миндал, как наша работает, а? И ты, братец, тоже не зевай! Видишь, как наша берет?!

Это политрук четвертой роты полка Капрова Василий Клочков. Под сильным огнем противника он пробрался во взвод, оборонявшийся у Дубосекова.

Их было двадцать восемь.

Вдруг загрохотали, подобно раскатистому грому, залпы сотен орудий. То со свистом, то с воркующим шелестом полетели снаряды, с воем — мины. У огневых позиций нашей артиллерии забарабанили сотни взрывов. Глухие, от фугасных снарядов, они, выворачивая землю, вздымались густым черным вихрем ввысь: резкие, с треском — осколочные. Сверкнув в воздухе огненно-красной струей, рвались шрапнельные снаряды, со свистом брызгая пулями, оставляя в воздухе облачные барашки серого дыма...

Зловеще-жуткая симфония выстрелов, свиста, воя и взрывов канонады, оглушая все и вся, продолжалась минут двадцать. Все обрушивалось на опушку леса, откуда прямой наводкой вела огонь по танкам наша артиллерия. Черный туман все более густел, обволакивая опушку.

— Смотрите, товарищи, что там делается! — кричит Клочков. — Смотрите, как он обрушился на наших артиллеристов! Он хочет подавить нашу артиллерию, чтобы очистить путь своим танкам...

Увидев над лесом нелепо крутящиеся в воздухе орудийные колеса и бревна от сруба наблюдательного пункта, разбитого крупнокалиберной фугаской, Клочков со злобой, как бы самому себе говорит:

— Да-а-а! Им пока неплохо удается давить наших. Эх проклятые!

— Товарищ политрук! — окликает его боец. — Самолеты!

Действительно, на горизонте, как стая стервятников-грифов, тройками, пятерками идут самолеты.

— По местам! Командиры, ко мне! — призывает Клочков.

По его команде бойцы занимают свои места в траншеях. Подбежавшим командирам Клочков кратко чеканит:

— Сейчас он закончил свой артиллерийский налет, начнет бомбить и обстреливать с самолетов, потом пустит танки. Всем приготовить гранаты и горючку. Ни шагу назад!

...Штурмовики звено за звеном пикируют, бомбят, обстреливают. Впереди слышен рев моторов. Развернутым строем, ведя огонь с коротких остановок, идут танки., Позади раздаются отдельные выстрелы наших уцелевших орудий. Один снаряд попадает прямо в башню головного танка. Делая зигзаги, танк продвигается еще на несколько метров и останавливается.

— Оживаете, милые! — радостно кричит Клочков, оборачиваясь назад...

Затем еще несколько метких выстрелов. Но танков много, они идут, идут...

— Выходит, жидковато стало у нас с артиллерией, — бурчит с досадой Клочков. Затем, поправив съехавшую ушанку, кричит: — Ребята! Приготовить гранаты! На каждого брата приходится по два.

Политрук идет по траншее, и, подойдя к бойцу, повторяет:

— На каждого по два. Это уж не так много. Только ты подпусти его поближе...

— Ничего товарищ политрук, — отвечает боец с напряженной улыбкой, — одного вот этой связкой, а другого горючкой постараюсь.

— Так и будет! — крепко жмет ему руку Клочков...

Разгорелся неравный бой пехоты с танками. Пока танки ползут в восьмидесяти-ста метрах от траншеи, бойцы ведут огонь по смотровым щелям. Несколько танков останавливается. Видимо, брызгами шлепающихся о броню пуль поражен водитель или наводчик. Другие, скрежеща гусеницами, идут прямо к траншеям. Кажется, уже вот-вот перекатятся через траншеи... И вдруг — несколько одновременных взрывов под танками, и у самого бруствера задымили, потом запылали передние танки. Но вот одному танку удается перекатиться через траншею, подмяв под себя бойца... Его сосед, выскочив из траншеи, метнул вдогонку бутылку с горючей смесью. Танк запылал, а боец, сраженный пулей, пошатнулся а упал в траншею...

Клочков грузно прислонился к стене окопа и на мгновение опустил голову.

— Товарищ политрук, вы ранены? — с тревогой спрашивает подбежавший боец. — Идите в медпункт.

— Да, что-то сильно обожгло здесь. Ничего, заживет... Вот еще ползут! — Встрепенувшись от сильной боли, бледный, он обращается к бойцам: — Велика Россия, но отступать некуда — за нами Москва!

Со связкой гранат он бросается на надвигающийся танк. Примеру Крючкова следуют оставшиеся в живых бойцы.

У разъезда Дубосеково на израненном воронками снарядов и авиационных бомб поле замерли, объятые дымом и пламенем, вражеские танки....

Горюны

Горюны. Эта деревушка из двух-трех десятков домов расположена по обеим сторонам Волоколамского шоссе. Дома деревянные, одноэтажные, с нехитрыми заборами, надворными постройками — одна из рядовых деревень Подмосковья.

Первые жители Горюнов выкорчевали лес, отвоевывая у цепких корней метр за метром пахотную землю, и с каждым годом лес отодвигался на десятки метров, местами на полкилометра, местами на километр. Одним словом, Горюны теперь образуют центр неправильного эллипса, окруженного густым лесом.

Если смотреть на карту, то Горюны лежат на ней маленьким черным паучком, от которого паутиной расходятся во все стороны тонкие линии дорог.

Главный опорный пункт и штаб нашего батальона здесь, в Горюнах. Рахимов докладывает, что как сообщили из штаба дивизии, нашему батальону из резерва комдива придаются четыре противотанковых орудия, и спрашивает, где им занять огневые позиции.

— Давайте, товарищ комбат, поставим их на окраине деревни, — советует Бозжанов, наших два и этих четыре. Вот если шесть орудий замаскируем как следует под домами или в сараях, — ей-богу, ни один танк по шоссе не пройдет.

Рахимов неодобрительно, исподлобья смотрит на Бозжанова и что-то наносит на карту. Зная, что у Рахимова есть свои предложения, но он, как всегда, соблюдая такт, не выскажет их, пока его не спросят, я жестом руки останавливаю Бозжанова и обращаюсь к Рахимову:

— А как по-твоему, Хабибулла?

— Тогда разрешите, товарищ комбат, — спокойно начинает Рахимов, пододвигая ко мне свою карту. — Я думаю, что как бы хорошо мы ни замаскировали орудия под домами или сараями, они все равно выдадут себя после первого же выстрела. Достаточно одного прямого попадания немецкого снаряда или бомбы в дом, как он обвалится или загорится...

— А если... — попытался было Бозжанов прервать рассуждения Рахимова.

— Жолтай, слушать надо, когда разговаривают старшие! — оборвал я его.

Бозжанов краснеет, а Рахимов, как бы извиняясь за мой грубый, неуместный окрик, примирительно говорит ему:

— Когда ты говорил, Джалмухаммет, я же не перебивал тебя.

При этих словах Рахимова лицо Бозжанова делается багровым, и он выдавливает из себя:

— Слушаюсь, товарищ комбат! — и растерянно добавляет: — Разрешите присутствовать?

— Я тебя не гоню. Слушай себе на здоровье.

— Я думаю, товарищ комбат, — продолжает Рахимов, — что нам не следует рисковать. По-моему, надо поставить орудия не в самой деревне, а на опушке леса, вот здесь.

Далее Рахимов докладывает свои предположения по схеме, расставляя шесть противотанковых орудий на опушке леса, что окружает деревню.

Объясняя свою схему, Рахимов продолжал:

— Я думаю, товарищ комбат, нам будет выгодней так расставить орудия, чем прятать их в сарае. Во-первых, лес — все-таки лес, каждый куст маскирует; во-вторых, наши орудия не привязаны к колу, а могут свободно маневрировать; в-третьих, наши орудия эшелонированы в глубину по условиям местности; в-четвертых, наши орудия могут взаимно поддерживать друг друга и держать под огнем шоссе от выхода из леса до самых Горюнов... Я, товарищ комбат, побывал во всех тех местах, где наметил огневые позиции орудиям — секторы обстрела позволяют им взаимодействовать, как указано на схеме.

— А как на это артиллеристы смотрят?

— Я им высказал свои предположения. Думаю, если вы примете такое решение, они не будут возражать.

Я посмотрел еще раз на рахимовскую схему и сказал:

— Ты меня убедил, Хабибулла. Раз так обдумал, иди сам расставляй и поставь задачу артиллеристам.

— Слушаю, товарищ комбат. Разрешите идти? Когда Рахимов ушел, Бозжанов смущенно посмотрел на рахимовскую схему.

— Вот как, — сказал я ему. — А ты хотел после первого выстрела похоронить наши орудия в домах и сараях.

— Да, товарищ комбат, — со вздохом ответил он, — выходит, так... Умен наш Хабибулла, умен, товарищ комбат...

— Иди-ка лучше догони Рахимова, и на местности вместе с ним подумайте, как использовать три станковых пулемета из твоей роты. Потом придете и доложите.

* * *

Я остался один.

Тревожная мысль не давала мне покоя: «Зачем я привязал к заборам домов роту лейтенанта Танкова?..» Бойцы уже двое суток, выполняя мой приказ, выворачивают мерзлую землю, роют окопы под домами и сараями... «Одно прямое попадание — и дом или обвалится, или загорится», — сказал Рахимов... »Ты хотел похоронить наши орудия! — обвинял я Бозжанова, а сам заранее хороню целую роту!...»