Пандора - Энн Райс

Я лежала в золотых покоях. Такое впечатление, что я пила кровь, кровь из горла бога, вокруг распевали хоры – унылый повторяющийся звук, не заслуживающий названия «музыка»; а когда я насытилась кровью, этот бог – не знаю, кем он был на самом деле, – поднял меня и положил на алтарь.

Я чувствовала под собой холодный мрамор. Я осознала, что на мне нет одежды. Неловкости я не испытывала.

Где-то вдалеке, в глубине этих величественных залов, эхо разнесло плач женщины. Меня переполняла кровь. Поющие приблизились ко мне, держа в руках глиняные масляные лампы. Меня окружали темные липа, темные, как из далекой Эфиопии или Индии. Или из Египта. Смотри! Подведенные глаза! Я посмотрела на свои руки и ладони. Тоже темные. Но тем, кто лежал на алтаре, была я, я говорю «тем», потому что во сне я, без сомнения, ощущала себя мужчиной. Меня прорезала боль. Бог сказал:

«Это просто переход. Теперь испей понемногу от каждого из нас».

Только после пробуждения меня озадачило перевоплощение в мужчину, как, впрочем, озадачивало и все остальное. Я тонула в ощущении египетского искусства, египетской тайны – я сталкивалась с ней, увидев золотую статую на рынке или танцоров-египтян на банкете, живые скульптуры с подведенными черными глазами, в черных, заплетенных в косы париках, они перешептывались на таинственном языке. Что они думали о нашей Изиде в римском платье?

Меня мучила загадка; что-то не давало покоя моему рассудку. То, что заставляло римских императоров так бояться египетских и восточных культов, нахлынуло и на меня: тайна и эмоции, выходящие за пределы здравого смысла и закона.

Моя Изида на самом деле была римской богиней, универсальной богиней. Матерью для каждого из нас; ее культ распространился в греческом и римском мире задолго до того, как пришел в собственно Рим. Наши бедные жрецы были греками и римлянами. Паства состояла из греков и римлян.

Нечто, возникшее в моем разуме, произнесло:

«Вспоминай!»

Едва слышный отчаянный голос у меня в голове, подстрекавший меня «вспомнить» ради самой себя.

Но воспоминания только привели к путанице и неразберихе. Между реальностью – моей каютой и рокотом волн – и неким смутным пугающим миром, миром храмов, окутанных словами, творящими волшебство, падала завеса! Удлиненные прекрасные бронзовые лица. Шепот:

«Бойся жрецов Ра! Они лгут!»

Я вздрогнула и закрыла глаза. Царица-Мать прикована к трону цепями! Она плачет! Это был ее плач! Невыразимо.

«Понимаешь, она забыла, как нужно править. Делай что мы говорим».

Я вздрогнула и проснулась. Я и хотела понять, и не хотела. Царица в чудовищных оковах плакала. Я ее не разглядела. Все шло в развитии. Все виделось в деталях.

«Пойми, царь уже рядом с Озирисом. Смотри, какой у него взгляд; тех, чью кровь ты пьешь, ты отдаешь Озирису; каждый становится Озирисом». «Но почему же кричала царица?» Нет, это безумие. Нельзя позволять этой путанице брать над собой верх. Я не смогла бы намеренно ускользать в эти фантазии или воспоминания, если предположить, что они действительно имеют под собой основание. Должно быть, это чепуха, искаженные картины, вызванные горем и чувством вины – чувством вины за то, что я не побежала к очагу и не вонзила себе в грудь кинжал.

Я попыталась вспомнить успокаивающий голос отца, объяснявшего, что кровь гладиаторов насыщает жажду мертвых, Manes.

«Кое-кто считает, что Мертвые пьют кровь, – давным-давно говорил мой отец за обедом. – Поэтому мы так боимся несчастливых дней, когда считается, что Мертвые могут ходить по земле. Лично я думаю, что это ерунда. Мы должны почитать своих предков…»

«А где Мертвые, отец?» – спросил мой брат Люций.

И. кто же поднялся на другом конце стола, чтобы процитировать Лукреция грустным девичьим голосом, заставившим, однако, замолчать всех мужчин? Лидия!

Надо добавить еще на тела основные природаВсе разлагает опять и в ничто ничего не приводит.Ибо, коль вещи во всех частях своих были бы смертны,То и внезапно из глаз исчезали б они, погибая,Не было б вовсе нужды и в какой-нибудь силе, могущейИх по частям разорвать и все связи меж нимирасторгнуть.

«Нет, – довольно мягко ответил мне отец. – Лучше процитируй Овидия: „Призраки малого просят: превыше даров дорогих ценят они почитание“. – Он выпил вина. – Призраки – в подземном мире, они не причинят нам вреда».

«Мертвых нигде нет, их вообще нет», – отозвался мой старший брат Антоний.

Отец поднял кубок.

«За Рим, – сказал он, и наступил его черед цитировать Лукреция: – „Эта природа вещей: столь много в ней всяких пороков…“»

Сплошные пожатия плечами и вздохи. Римский подход. Даже жрецы и жрицы Изиды присоединились бы к словам Лукреция:

Значит, изгнать этот страх из души и потемки рассеятьДолжны не солнца лучи и не света сиянье дневного,Но природа сама своим видом и внутренним строем[3].

Пьяна? Одурманена? Бычья кровь? Внутренний строй? Все сводится к одному. Знать! Верти стихи, как хочешь. А фаллос Озириса навеки останется в Ниле, и воды Нила всегда будут оплодотворять Мать Египет – смерть порождает жизнь с благословения Матери Изиды. Конкретная схема, своего рода «внутренний строй» природы.

Галера все плыла.

В этих мучениях я изнывала еще дней восемь, часто лежа по ночам без сна, а засыпая только днем, чтобы не видеть снов.

Неожиданно ранним утром в мою дверь постучался Иаков.

Мы уже прошли половину пути по Оронту. До Антиохии – двадцать миль. Я, как могла, убрала волосы в шиньон на затылке (раньше я никогда этого не делала без рабыни), прикрыла римский наряд большим черным плащом и приготовилась к высадке – женщина Востока, скрывающая лицо, под защитой евреев.

Когда на горизонте показался город, когда нас приветствовала и приняла к себе гавань – мачты, шум, запахи, крики, – я выбежала на палубу посмотреть. Город оказался великолепным.

«Вот видите», – сказал Иаков.

Меня усадили в носилки и быстро понесли через широкие рынки на набережной, через большую открытую площадь, забитую людьми. Повсюду я видела храмы, галереи, книготорговцев, даже высокие стены амфитеатра – то же, что и в Риме. Нет, это далеко не маленький город.

Молодые люди толпились у брадобреев, готовясь побриться, как велел обычай, и закрутить на лбу завитки – прическа, введенная в моду Тиберием по собственному примеру. Везде винные лавки. Переполненные рынки рабов. Я обратила внимание на то, что целые улицы отданы определенным ремесленникам – улицы палаточников, улицы серебряных дел мастеров.

А в самом центре Антиохии во всей своей красе высился храм Изиды!

Моя богиня! Изида! Входят и выходят ее последователи, причем в больших количествах, и никто их не беспокоит. В дверях – облаченная в лен жрица! Храм был до отказа заполнен людьми.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});