Цивилизатор в СССР 1980 - Игорь Евгеньевич Кулаков

тот вопрос или сознательно решил проигнорировать его…

— И так, и так, Иван Юрьевич.

— Мне снятся сны… Множество ярких снов, чему причиной, наверное — юное, хотя и своё же, но детское тело, полное тех эмоций — из первых лет первой жизни, с памятью второй… супруга, дети… работа, годы 80-е и позже, компьютерные игры, отдых на море и в горах, тысячи километров, намотанных на велосипедах. Множество информации, контента из всемирной сети. Океан музыки, которая только начинает зарождаться сейчас… как например, творения того же Жан-Мишеля Жарра. Куда все это пропало? Весь мир, который я помню и куда мечтаю вернуться, несмотря на все соблазны «второй жизни», не существует пока… то, что вокруг меня — некая заготовка, которая то ли пойдёт по тому же пути… или даже лучшему… или… к худшему… иногда я даже думаю… — а хорошо ли, что я вмешался в ход времён? Не приведут ли мои действия к какой-то катастрофе? Не врежут ли наши превентивно по поганому Пиндостану всей ракетно-ядерной мощью наших РВСН за «то будущее»? Я бы с радостью поглядел на расплавленные в ядерном огне Фашингтон и Нью-Йорк… если бы мы не получили то же самое в ответ. Простите, мне трудно многое выразить в паре фраз…

Он покачал головой.

Какая каша у него в голове. Я даже не уверена, что и половину поняла, что он имеет в виду.

Весь мир, который был вокруг него и которого сейчас нет — остался лишь в его голове?

И будет ли снова?

Родятся ли мелодии, которые слышал он?

Не говоря уже обо всём остальном и большем?

* * *

Вечер того же дня. Начальник ГРУ, заместитель начальника Генштаба ВС СССР, генерал армии Ивашутин П. И.

— … Политическое решение. Без него у нас связаны руки, товарищ Андропов.

Его тот ответ члену Политбюро, Председателю Комитета, очевидно не очень понравился.

— Разговор с Брежневым будет. Как и увидите «Свидетеля» своими глазами и пообщаетесь.

Завтра. Осталось ждать совсем чуть-чуть.

Завтра Андропов положит все материалы на стол перед генсеком. Как бы ни был тот плох в смысле здоровья.

Ивашутин хорошо запомнил дату, заявленную тем, про которого рассказал Председатель Комитета.

Если всё так, как рассказывает Андропов, и все предоставленные им материалы — не какая-то мистификация с неведомой и отвратительной целью, то… придётся, абстрагировавшись от вопроса о том, кто, где и с каким неизвестным замыслом всё это… «перенос сознания из будущего»… провернул, решать множество вполне себе практических вопросов.

Которые пахнут кровью.

Пока малой кровью…

И всё равно… без политического решения и личного знакомства с фигурантом он не пойдёт на то, что предложил Андропов.

Впрочем, ждать осталось совсем чуть-чуть.

Глава 9

Жизнь кремлевская. Эпизод I

26 мая 1979. Кремль. Под крышей Сената. «Объект Высота». «Ореховая комната». Брежнев Л. И., Андропов Ю. В.

— … Удивил ты меня, Юра. Неприятно удивил. Огорчил до самых печёнок, я бы сказал. Что, я должен начать всему этому верить?

Неожиданный и резкий переход от брезгливого, но поначалу внимательного выслушивания рассказа Андропова (о письмах на имя пермского секретаря Коноплёва) к неприятию и открыто выраженному недоверию о сути случившегося, больно стегнул Председателя Комитета, осторожно выстраивавшего рассказ, старавшегося аккуратно придерживаться постепенного изложения необъяснимых с точки зрения привычной логики фактов, тщательности проведённой проверки и решения об изучении феномена «Свидетеля».

И толку то? Генсек даже не дослушал!

Брежнев лениво приподнял письма Вяткина и… положил обратно, прихлопнув ладонью.

Отчего не взглянул? — прорвалось внутри Юрия Владимировича раздражение («Что это с Лёней сегодня? Какая его муха укусила?»).

Председатель выдержал долгий непонятный взгляд Генсека и максимально ровным тоном произнёс:

— Придётся поверить, Леонид Ильич. Мы проверили всё, что можно. На Земле… — увесисто подчеркивая тоном сказанное, он повторил — … на Земле нет больше людей в возрасте, соответствующему пяти-шести годам и обладающих подобным объёмом знаний и способных изложить складную, непротиворечивую картину всех сторон жизни на десятилетия вперёд. И отвечающих на любые вопросы, в том числе и совсем неожиданные… на все темы.

— … Что там по Афганистану? Устинов докладывал мне о готовности четырёх мотострелковых полков через несколько часов оказаться в Афганистане и что у него дивизия десантная в Среднеазиатском округе в полной готовности. По вашей линии готовность подтверждается?

Андропов, обескураженный необъяснимым негативом со стороны Генсека, выдал вслух ему краткое утвердительное пояснение по затребованной информации.

— Кто ещё знает об этом… фе-но-ме-не? — казалось бы вне связи с сказанным ранее вдруг поинтересовался вернувшийся к начатой теме Брежнев — указав пальцем на папку с письмами и фотокопиями «шифровок» Вяткина.

Андропов коротко перечислил всех, кто имел какой либо доступ к информации от «Свидетеля».

Недоумевавший глава Комитета пока ещё не знал, что пару дней назад на приём к Генсеку попросился первый секретарь Пермского обкома КПСС, приехавший по партийным делам в столицу. Давно и лично знакомый с Коноплёвым Брежнев не отказал, нашёл время и вчера вечером внимательно выслушал партийного главу Пермской области.

Генсек, уже зная о том, что вскоре Андропов доложит о каком-то «феномене, выходящем за пределы современных научных знаний», долго и обстоятельно беседовал на своей даче с Коноплёвым, которого мучили воспоминания осени и неясность (из-за слов начальника пермского облуправления КГБ о том, что «Москва забирает дело к себе») со странной историей про «предостережения вундеркинда»…

Борис Всеволодович Коноплёв не выдержал. Аккуратно, всё это время, используя свои возможности, помня просьбу генерала-начальника областного управления Комитета, он, тем не менее, аккуратно наводил справки сам. Через «журналиста из войсковой разведки» Пичугина.

Тот три раза за прошедшее время по «журналистским обязанностям» бывал в Пермском педагогическом, видел и общался с «молодыми версиями» некоторых из тех людей из числа преподавательского состава, о которых упоминал Вяткин в своём рассказе в здании обкома партии у Кононплёва и… в мае 1979 года первый секретарь решился.

Помня слова о «параде лафетов», он счёл своим долгом сам «довести до внимания генерального» про загадочный и невозможный случай… («кто знает, что там решили в Комитете на самом верху? Генеральный должен знать сам…»).

Посему, к разговору с Председателем Комитета Брежнев уже был «в соответствующем настроении».

Не очень, прямо скажем, хорошем. Ибо кроме самых общих слов про будущие десятилетия, «парад лафетов» и ощущения шока от интеллектуального уровня взрослых разговоров с «пятилеткой», пермский секретарь мало что мог сказать.

Лишь внутреннее ощущение — «дело нечисто»