Роковая женщина - Майкл Корда

— Я благоразумна. Собираюсь войти и сесть.

— Так в чем же дело?

Она в панике повернулась на звук этого голоса. Он принадлежал Артуру — та же отрывистая, четкая артикуляция, безошибочный гарвардский выговор, тот же уверенный тон, легко перекрывавший разговоры других людей и даже, как в данном случае, звук органа. На миг она почти поверила, что рядом с ней и вправду появился Артур, потом осознала, что у этого человека волосы светлые, а не серебристо-белые. На нее смотрел Роберт Баннермэн. Судя по выражению его лица, он скорее забавлялся, чем пребывал в ярости.

— Я объясняю… гм… молодой леди, что она не может войти, — заикнулся де Витт.

Роберт Баннермэн поднял брови. Бегло улыбнулся — разделив, фактически, эту улыбку с Алексой, точно они были в своем роде сообщниками. Рассмеялся.

— Похоже, она не принимает этого близко к сердцу, старина.

Лицо де Витта побледнело, потом снова побагровело. Ясно, что между двумя мужчинами не было особой приязни.

— Твоя бабушка, Роберт, распорядилась совершенно определенно, — сказал он.

Неприязнь в его голосе была очевидна для Алексы. Не здесь ли проходит трещина в семейных рядах? — спросила она себя. Что бы ни говорил де Витт, это явно не волновало Роберта. Он выказывал ему прямое презрение, продолжая улыбаться, пренебрегая яростью де Витта, словно не заметив ее.

— Я поговорю с бабушкой позже, — ответил Роберт. — А тем временем… — он перенес внимание на Алексу, — вам и вашему другу лучше войти и сесть. Мы не хотим публичного скандала.

Он вежливо кивнул, почти слегка поклонился.

— Однако, если вы не возражаете, займите место на одной из задних скамей. Не стоит давить на бабушку слишком сильно, поверьте мне на слово.

Она поверила ему на слово. Что-то было в нем заставлявшее ее прислушаться. Как и отец, он умел убедить вас, что то, чего он от вас хочет, в точности совпадает с вашим желанием.

Он осторожно взял ее за руку и подвел к одной из последних скамей. Две пожилые четы плотнее придвинулись друг к другу, скорее из страха оказаться рядом с ней, подозревала Алекса, чем из желания предоставить место.

— Всегда разумно не заходить слишком далеко, — галантно сказал Роберт, выпуская ее руку. — Уверен, что мы еще встретимся.

— Я тоже так думаю.

Холодные синие глаза сверкнули. Роберт Баннермэн все еще улыбался, но на долю секунды Алекса разглядела в его глазах ярость. Затем она исчезла как ни бывало.

— Рассчитываю на это, — сказал он и повернулся, чтобы двинуться по проходу к алтарю, где ею, восседая не шелохнувшись, ждала бабушка.

Алекса сидела неподвижно в начале панихиды, с неловкостью сознавая, что все, кто могут, исподтишка таращатся на нее из-за своих молитвенников. Она встала во время Молитвы Господней, села, когда все сели, снова встала, когда собравшиеся запели гимн, на сей раз ей неизвестный. Она надеялась на какое-то душевное движение, надеялась, что церковная служба поможет ей примириться со смертью Артура, или, по крайней мере, разобраться в собственных чувствах по отношению к случившемуся, но все казалось ей таким же бессмысленным, как на похоронах отца. Она не находила утешения в молитвах и гимнах, они были просто ритуалом, который необходимо вытерпеть перед тем, как тело опустят в могилу.

По церкви пронесся ропот предвкушения, когда на кафедру поднялся Эммет де Витт, и его голова вознеслась над орлиными крыльями. Алекса, конечно, узнала его в лицо — он добился достаточной известности. Она знала, что Артур питал определенную привязанность к Эммету и завидовал ею умению управляться с прессой. Артуру, пожалуй, нравилось, что в семье есть эксцентричный тип, при условии, что это не один из его детей, и она знала, что он часто защищал Эммета перед отцом. Однажды она слышала, как он говорил по телефону: «Кортланд, оставь Эммета в покое, или, Богом клянусь, я передам юридические дела семьи кому-нибудь другому, шурин ты мне или не шурин».

Теперь она с удивлением смотрела, как Эммет стоит в молчании, ожидая, когда внимание аудитории полностью обратится к нему. Благодаря своему экстравагантному виду, странной прическе и фанатичному блеску в глазах под толстыми стеклами очков, худым, запавшим щекам и невероятному росту он умел произвести впечатление с первого взгляда. Она ощутила неестественную тишину в церкви и то, как давит на нее возникшая здесь напряженная атмосфера и, возможно, не только потому, что Эммет был своего рода шутником от религии, обожавшим шокировать слушателей, но также и потому, что у него был великолепный актерский дар тянуть паузу и заставлять зрителей ждать своей реплики. Он откашлялся. Медленно поводил взглядом по изукрашенному потолку. Потом плавно простер руки для благословения, что внезапно сделало его похожим на какую-то большую, неуклюжую птицу, вроде аиста, готовящегося к полету.

Выступающий кадык его пару раз дернулся, и Эммет, сделав глубокий вдох, повернулся, и уставясь прямо на нее со все еще воздетыми руками, голосом, исполненным глубокой силы, произнес:

— «Кто из вас без греха, первым брось в нее камень».

На мгновенье воцарилась тишина, а затем по всей церкви приглушенно загуляли шепотки. Она увидела, что все присутствующие обернулись к ней, за исключением Элинор Баннермэн.

На один короткий миг ей захотелось вскочить и убежать отсюда куда глаза глядят. Она почувствовала, как дрожат ее ноги. И что еще хуже, поняла, что краснеет.

Алекса пыталась изо всех сил взять себя в руки, надеясь как-нибудь справиться с предательским румянцем. Но безуспешно — ее щеки пылали словно маки. Сосредоточив взгляд на затылке Элинор Баннермэн, Алекса застыла в неподвижности, не услышав ни слова из проповеди Эммета — все ее усилия были направлены только на то, чтобы до конца службы не дать своим слезам вырваться наружу.

— Извините, пожалуйста.

Она обернулась и увидела, что рядом с ней на крыльце стоит Мартин Букер. Он выглядел взвинченным, словно ему не нравилось то, что ему поручили.

— Роберт… то есть посол — поручил мне убедиться, что вы и мистер Вольф нашли дорогу к Пирогу.

— К Пирогу?

— Баннермэновскому Пирогу. Как вам известно, Кир Баннермэн выстроил кладбище для своих наследников. Оно круглое — ну, вы увидите. По форме и вправду сильно напоминает пирог…

Тон Букера был заботливым, хотя и слегка покровительственным. Алекса ненавидела, когда ее считали глупой только потому, что она красива. Она взглянула в лицо Букера, ища на нем следов подобного отношения, но не нашла ничего, кроме определенного замешательства перед отведенной ему ролью. Или, спросила она себя, он просто чувствует себя лишним, так же, как и она?

У Артура имелось неисчислимое количество способов определить, соответствует кто-либо стандартам Баннермэнов или нет. Он не относился к этим стандартам как к предубеждениям, и не обязательно бывал оскорблен, если какие-то люди ими пренебрегали, при условии, что сделано это было по неведению. Однако он твердо в них верил. Мужчины Баннермэнов не носят в дневное время запонок, тем более булавок для галстука, а также рубашек на кнопках. Им положено надевать простые черные туфли с пятью глазками, и их никогда не увидишь в шляпе. У него были сотни подобных воззрений, и он упорно за них цеплялся. Однако он явно не делился своими взглядами с Букером, чьи золотые запонки и булавка для галстука блестели на солнце (они составляли комплект, что, как припоминала Алекса, в глазах Артура было еще хуже). Он осторожно придерживал за край мягкую черную шляпу, как будто там было что-то еще. Против воли, ей стало его жаль.

— Я не хотел бы говорить как гид на экскурсии, — сказал он.

— Гид? Или охранник?

Он повертел в руках шляпу. У него были длинные тонкие пальцы — скорее, пальцы музыканта, подумала она, чем адвоката, — короткие и хваткие пальцы ассоциировались у нее без всяких видимых причин, с юристами. Он оказался даже выше ростом, чем она ожидала — теперь, когда он не стоял рядом с Баннермэнами, — и хорош собой, в несколько грубоватом стиле — смуглый, черноволосый, с густыми бровями и той тенью на подбородке, что остается у брюнетов даже после самого тщательного бритья. У него была привычка время от времени проводить рукой по щеке, словно он хотел убедиться, насколько у него выросла борода за последние несколько секунд. Так он сделал и сейчас.

— Оба, — вынужденно признал он. — Я найду место, где вам стать с мистером Вольфом…

— И убедитесь, что мы там останемся?

— Да, примерно так. Ведь вы, конечно, не ожидаете, что старая миссис Баннермэн примет вас с распростертыми объятиями, не так ли?

— Не знаю, чего я ожидаю. Но в любом случае я не ожидала, что меня станут унижать прямо с церковной кафедры.

— Вы про Эммета? Он болтун. Кроме того, он, вероятно, сделал это из лучших побуждений. Он всегда на стороне угнетенных.