Cпящий океан - Лия Шатуш

– Какого врача? Достаточно пока просто приложить полотенца! – одернул ее рядом стоящий мужчина.

Ровена подняла глаза перед собой и застыла. C другой стороны стола на нее смотрел Франц-Ульрих, точнее он смотрел на ее руки такими полным оцепенения и страха глазами, что Ровене стало вдруг дурно от его взгляда. Пока ее руки обмакивали полотенцем, изучали на предмет осколков, осведомлялись у нее не больно ли ей и как она себя чувствует, девушка урывками смотрела на герцога, не понимая что с ним происходит. Тот побледнел почти до серого оттенка кожи. Вцепился пальцами в спинку стула и явно проявлял титанические усилия, чтобы стряхнуть сковавшую его тело судорогу.

Она заметила и Луизу. Та по-началу смотрела лишь только на нее, но в какой-то момент времени повернувшись к герцогу, забыла за пострадавшую.

Маркиза, удивленная реакцией Франца-Ульриха, старалась мягко вывести того из оцепенения.

Происшествие в итоге оказалось не особо серьезным, ранки были совсем крошечными, кровь быстро остановили и усадили девушку за стол. Теперь все внимание переметнулось к герцогу. Он, наконец, вышел из оцепенения, но имел настолько ужасный вид, что гости испугались за него больше, чем за графскую дочь. Герцог старался дышать, но вместо этого его кадык, сейчас почему то сильно выделившись на горле, беспомощно поднимался вниз и вверх. Послышались предложения гостей позвать врача, что было бы лучше.

Впрочем, когда герцог понял, что по оплошности перевел все внимание гостей на себя, опомнился гораздо быстрее. Он позволил Луизе взять себя под руку и вывести из зала.

Маркиза де Бриссак хранила завидное хладнокровие и серьезность. Она сообщила гостям, что герцог просто не переносит вида крови, а свежий воздух и смена обстановки несомненно окажут свой живительный эффект.

Гости потихоньку успокоились. А пара отправилась по направлению к дверям в парк. Ровена вся обмякла на стуле, все еще испытывая все муки беспокойства из-за реакции герцога. Слова маркизы почему-то не обнадежили ее.

Тем временем, Луиза, вцепившись в локоть Франца почти тащила его за собой вглубь парка, погрузившись в свои разбушевавшиеся вдруг эмоции, а тот следовал за ней словно безвольная кукла. Она старалась унять бешено колотящееся сердце, в то время как ее спутник старался прийти в себя.

Некоторое время они молчали. Луиза подбирала нужные слова, а герцог даже и не старался заговорить.

– Может быть ты объяснишь мне что на тебя нашло? – наконец изрекла Луиза, желая казаться вежливой, но ее внутреннее смятение вылилось наружу, породив в голосе сухие, резкие нотки. – Раньше ты так не реагировал на кровь.

– Право, я понятия не имею, что на меня нашло. Но я очень благодарен тебе, за поддержку. Без тебя я не знаю как бы смог выйти из подобной щекотливой ситуации.

– Ты бы ее просто не создавал, предпочтя закрыться в своем замке. Что произошло такого, что заставило тебя вдруг потерять контроль над собой. Чары этой особы? Или, может быть, нехватка пропитания? В последнем я сомневаюсь.

Герцог изобразил на лице уставшую гримасу, прислонив ладонь ко лбу.

– О, прошу тебя, я и так измучен, а ты еще добавляешь масла в огонь. Я устал и хотел бы покинуть это жуткое место. Клянусь, понятие не имею, что на меня нашло. Действительно, обычно я прекрасно контролирую себя, но здесь оно было сильнее меня.

– Что это еще за «оно»?

– Я и сам не понимаю. Прошу, не будем больше об этом.

Герцог говорил правду. Он понятия не имел с чего вдруг его обуял инстинкт жажды, который он действительно всегда прекрасно контролировал. В тот момент в нем проснулась нечто гораздо сильнее него. Оно завладело его разумом и запустило гибельные механизмы, едва не выдав его.

Он почти ненавидел это создание, которое словно проклятие везде следовало за ним, нарушая вожделенный покой. Оно производило всякий раз войну внутри него одним лишь своим появлением, щекотало его нервы, вызывая нервные приступы. Он желал больше не вспоминать об этой даме, но она постоянно нагло вторгалась в его жизнь против его воли.

Луиза, глядя на герцога, наблюдала сейчас нервное истощение. Мертвенно-бледная маска закрыла его лицо плотным саваном. Она вдруг оживилась и взяла руку своего друга, вложив в слова весь порыв захлестнувших ее чувств:

– Вы устали! Вы действительно устали. Вам надо отдохнуть. Поедем-те ко мне, прошу вас, вместо того, чтобы прозябать в вашем холодном особняке. Я подарю вам то тепло, которого вы были лишены долгое время. Я обещаю вам, у меня вы сможете забыть обо всем и набраться сил.

– О чем ты говоришь, Луиза? – выдохнул герцог, пребывая в своих мыслях.

– О том душевном покое, дорогой мой, который может дать мужчине только женщина. Мужчины нуждаются в нас, именно мы наполняем их чашу любовью и спокойствием, укрывая их на своей груди. Я вижу как ты истощен, тебе нужен покой и спокойствие.

– Мне кажется, сейчас не лучший момент…

Луиза вдруг остановилась и встала перед герцогом, заглядывая в его лицо.

– О твоей тайне знает только один человек на земле и это я. Разве ты хоть раз усомнился во мне? Хоть раз я подводила тебя? И я еще раз повторяю: только мне ты можешь доверять без оглядки. Мы с тобой оба одинокие странники в этом мире. Нас выгнали из наших фамильных поместий без права возвращаться туда. Моя страна сейчас орошается кровью аристократов, их дома разграблены и уничтожены, я вынуждена была постыдно спасаться бегством. И ты тоже должен был покинуть свой дом темной ночью, оставляя все, что у тебя было на произвол судьбы, без права взять то, что тебе дорого с собой. Что ты еще ищешь? Чего тебе хочется, скажи мне, и я одна пойму тебя. Мы в одинаковом положении с тобой, нам нечего терять.

– Ты права. И если бы ты знала, как я тебя ценю за это. Без тебя мне бы пришлось гораздо тяжелее. Очень тяжело жить в чужой стране не имея возможности слышать свой родной язык и видеть милые сердцу пейзажи.

Взгляд Луизы увлажнился, тяжело дыша, она прислонилась к каменной груди Франца-Ульриха, выдохнув:

– О, Франц, как бы я хотела полностью разделять с тобой не только будни, поддерживая тебя в делах, но и внести в твою жизнь счастье и спокойствие. Как я желала бы, чтобы ты заснул у меня на коленях в тепле моей любви беспечным, сладким сном, как обычно спят дети. Когда твоя душа последний раз знавала подобное спокойствие и безмятежность, скажи?

Герцог подавил тяжелый вздох. Глаза его сверкнули черной молнией.

– Луиза, мне тяжело говорить об этом.

– Давай не будем говорить! Доверься моим жестам!

– Я действительно ценю тебя….но дай мне время.

– Забудь ты уже, в конце концов, свои страхи из далекого прошлого. Костер инквизиции давно отгорел. Никто больше не станет преследовать тебя. Никто не отберет у тебя твое самое дорогое. Люди уже не такие жестокие и глупые как раньше, никто и не посмеет указать на тебя пальцем, теперь с твоим положением и статусом в обществе.

Посмотри на меня. Я сильна и я хозяйка своей жизни. Мы могли бы быть отличными партнерами и тебе бы не пришлось ни о чем беспокоиться.

– Ты сейчас рассуждаешь так легко, но не знаешь и частицы той жизни которую веду я в моем обличие. Она совсем не сладка. И никакие прелести мира не могут облегчить мою ношу. И только это и останавливает меня.

– Не переживай! Я прекрасно контролирую себя и смогу победить любое препятствие.

– Жажду крови победить очень тяжело. Ты даже не представляешь эту пытку… особенно по-началу. А я устал скрываться и убегать, устал терять любимых.

– Ты слишком впечатлителен! Словно ребенок в темной комнате, где полно ночных теней. Это всего лишь страхи, Франц. Они уже давно растворились и больше никогда не настигнут тебя. А я здесь и сейчас. Я жива, посмотри и жду тебя. Забудь ты уже ту, которая когда-то совершила глупость по собственной вине.

Герцог вдруг нахмурился и отпрянул от Луизы.

– Как просто тебе рассуждать! Разве ты жила тогда, разве ты проходила через все, что прошел я? Это не была ни глупость, ни собственная вина! Это было то, чего я так боюсь и не хочу больше прикасаться к этому. Как ты можешь с такой беспечностью отзываться о моих чувствах, зная что я испытал. Или ты не любила никогда? Любила ли ты так, что готова была отдать свою жизнь? Не путай это чувство с инстинктом собственичества и эгоизма.

Герцог осекся, побоявшись, что речь его может быть слишком резкой. Однако он действительно так считал. Иногда ему казалось, что Луиза не способна любить, но лишь обладать. Она требовала любви, словно ребенок конфету, и капризничала, когда ей ее не давали. В своем эгоизме она видела лишь себя. Он боялся оказаться правым в своих подозрениях. Он часто искал то, что разделяло его с этой женщиной. В голове его всегда царил хаос, он запутался и устал. Устал от ее игры, от ее слов. Он хотел тишины. Хотелось ли ему любви? Он не знал.

– Прости меня, – услышал он вдруг голос маркизы, – я была слишком резка и не хотела бередить заживающие раны. Ты любил ее, я стараюсь понять твои чувства. Но прошу тебя, живи настоящим. Ты сам выбираешь страдать тебе или быть счастливым.