Орден Змей (СИ) - Ершов Евгений

Историю, особенно других стран, из нас никто особо не знал. Поэтому из обрывочных сведений про пятьсот пятый год и Основание Твердыни, Зигрида и его королевство Армир нам не удалось сделать каких-то однозначных выводов. И про войну с целыми полчищами нечисти тоже никто не слышал. Решили всем поискать учебники и книги по истории, чтобы разобраться со всем этим.

Обсуждали всё на свете, и я впервые после смерти ощутил себя в безопасности, несмотря на то, что чуть не погиб сегодня, растворившись в зомби. Нас и раньше связывала с друзьями дружба, но то было, казалось, в какой-то другой жизни. Это было в том, навсегда прошедшем мире, где были живы родители, где мы с сестрой жили в родном доме на Ломокненской улице, где не было «великой загадки калиток» (как шутливо обозвал ее Заморыш), где зомби выходили из реки во время Мертвой седмицы, а «первенца» сжигали на празднике, освобождая его душу из цепких лап дьявола.

Этого мира больше не было, но было это тайное подземелье с горящими факелами, старинной мебелью и оружием, со смеющимися над незамысловатыми шутками друзьями, с замотанным в бинты мной, попивающим горячий сбитень, и наблюдающим за сотаинниками. Мне чудилось, что тени, отбрасываемые в полумраке подвала, превращали сидящих друзей в легендарных героев кровопролитных битв, а наш скромный стол с пастилой, пирогами и сбитнем — в богатый пир. Я ощущал, что среди этих мальчишек и Барышни Веры обретаю то, чего у меня никогда не было, и что так было необходимо мне сейчас, когда мы с сестрой стали сиротами.

Похоже, не только мной овладело это странное настроение. Все стали говорить тише, а потом разговор и вовсе прекратился, но в молчании не было скуки или неловкости. В наступившей тишине, нарушаемой лишь потрескиванием факелов, Илья Шамонкин спросил:

— Как, ты говоришь, назывался тот орден, или что там было?

— Братство Орма, — ответил я, — также называется Северным братством или орденом.

— Орден Змей в переводе, вроде как, — добавил Генка.

— И того мальчишку тоже Ормом зовут, — задумчиво произнесла Вера.

— Ормаром, — поправил я.

— Как думаете, — обратился ко всем Васька Старик, — что если попросить пускать нас сюда, чтобы тренироваться с оружием?

— Раз уж пустили и даже одних оставили, то почему бы и нет, — заметил Генка.

— А кто нас будет учить? — задала важный вопрос Барышня.

Все уставились на меня.

— Я, конечно, вижу сны, как тренируют Ормара, но там этим занимаются опытные наставники. Вряд ли я смогу что-то правильно показывать и исправлять ошибки, — в сомнении рассуждал я.

— Ты прав, — ответил Старик, — нам нужен будет наставник, и мы будем его искать. Но пока что-то сможешь подсказать и ты.

С такой постановкой вопроса я был вынужден согласиться.

— Еще нам нужно это подземелье, чтобы было место обсуждать всё, что Ваня узнает из снов, — продолжил Заморыш.

— И хранить записи, — подхватил Шамон.

Еще долго мы обсуждали всё то, что было известно лишь собравшимся в этом подземелье, и отчасти — отцу Спиридону и бабе Нюре. Так, из витающей в воздухе атмосферы тайны и единства родился Орден Орма, или Орден Змей. Сначала хотели назваться братством, но присутствие Веры всё «портило». Потому сошлись на Ордене. Васька был торжественно объявлен Хранителем ключей, а я Главным Злом и источником знаний из мира Ормара.

Как ни отбивался от шутливого прозвища, но теперь оно, похоже, надолго ко мне прилипло. Великому и ужасному мне полагалось записывать в мельчайших подробностях сны про Ормара, особенно то, что касалось дара превращения и сохранения человеческого сознания. Пока я не получу этих знаний, предпринимать новые попытки обращения было нельзя.

Весна всё больше входила в свои права. Наступила и прошла Страстная седмица, а за ней и Пасха. Пошла весенняя распутица, и многие улицы Ломокны превратились в непроходимые болота. Замощенными были лишь некоторые улицы в кремле, а остальные, в том числе и торговая Нижняя площадь, утопали в грязи.

Каждую неделю по понедельникам и четвергам там собирался весь город, а также во множестве приезжали крестьяне из окрестных сел и деревень. Нижняя площадь, в обычные дни пустынная, сонная и унылая, превращалась в бурлящее месиво всевозможных товаров, зазывалок торгующих купцов, мещан и крестьян, вылезавших из своих нор нищих и блаженных, просителей подаяния всех мастей (от честных на чарку водки до странного вида якобы монахов, собиравших на благоукрашение очередного скита или лавры).

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А сколько было самих покупателей — казалось, весь город, от городского головы до последнего канцеляриста, все ямщики, калачники, пастильщики, мыловары, кожевенники, гимназисты, столяры, корзинщики, текстильщики, монахини и монахи, проститутки, скоморохи и все балаганные деды, салотопники, учителя, кузнецы, каменщики, немногочисленные дворяне с прислугой — все были на торгу. Покупали, продавали, обманывали, заключали сделки, выпивали, весело проводили время, бранились, дрались, мирились…

Над городом разливался колокольный звон, почти три десятка церквей на наш небольшой купеческий город перекликались между собой переливами трезвона. Перед моими глазами проходила вереница покойников, которых я каждую неделю наблюдал в Петропавловской кладбищенской церкви.

Мне стало нравится вглядываться в эти навсегда замерзшие лица, что-то встретившие там, за гранью. Странно было думать о том, что сам я, каждый раз превращаясь в зомби в подземелье, по сути дела умираю, а потом возрождаюсь вновь. А в церкви мои губы уже сами собой произносили слова неусыпающей Псалтыри, когда в полумраке, держа свечу и засыпая на ходу, опершись на аналой с положенной на него книгой, всю ночь я готовил очередного усопшего к переходу в иной мир. То ли туда, где плач и скрежет зубовный, а то ли в место злачно, место покойно, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная. Получал свои копейки и, вместе с древней плакальщицей бабой Нюрой, с удовольствием пробовал все угощения скорбного застолья.

Наш самодельный Орден Змей крепко обосновался в ее подземелье, где мы собирались по несколько раз в неделю. Из снов про Ормара я начинал понимать, как контролировать свое сознание. Нужно было зацепиться за какое-то яркое воспоминание, событие или важного человека, и пытаться держать за него, пока одновременно представляешь, как пожираешь Егора Героева. Мне стало даже как-то жаль трактирщика — столько раз в своем воображении я хрустел его лысой черепушкой.

Теперь я-Ваня следовал в уроках превращения за мной-Ормаром. Он неизменно опережал меня, и тут мне сильно помогали записи, которые я делал в ученических тетрадях, то и дело ставя кляксы, спеша выплеснуть на бумагу всё, что было во снах. Моим якорем в мире живых стала, конечно, Машка. Сестрица пришла в себя, и уже называла Николая и Ефросинию Заморовых папой и мамой. Я же пока не мог заставить себя это делать, каждый раз вспоминая своих родителей.

А еще через несколько месяцев, в сентябре, для всех орденцев наступила новая жизнь. Мы с Генкой поступили в ломокненскую мужскую гимназию, находившуюся недалеко от Соборной площади кремля. Илья Шамонкин учился теперь рядом с нами в Духовном училище. В народе же по старой памяти училище часто называли Семинарией. В училище шли в основном дети из поповских семей, а такие, как Илья, были исключением.

Вера была отдана в женскую гимназию на Няптицкой улице, что тянулась, выходя из проезда Няптицких ворот. Лишь Васька Старцев не продолжил образование, ограничившись умением читать и писать, а также знанием четырех действий арифметики: у его родителей не было денег на образование своих отпрысков, к тому же было непонятно, зачем кузнецу образование.

Проснувшись однажды утром под перестук осеннего дождя за окном, и записав всё, что помнил из сна, не слишком ясного и важного, я взглянул на календарь, висевший справа от стола. Сегодняшнее число было обведено красным карандашом: прошло ровно полгода с Дня мертвых, когда погибли мои родители. После занятий в гимназии пошел в ставшую родную кладбищенскую церковь, и как всегда, нашел там бабу Нюру.