Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители - Василий Песков

А зимой пастух отдыхает. Домишко себе соизладил, сарай, сеновал, конюшню, курятник, амбар, колодец с соседом вырыли — вот оно все, что полагается иметь человеку в деревне. Но лес и зимой к себе звал. С ружьем я не баловался, любил наблюдать все живое. И как-то так получилось, переманили меня из пастухов в лесники. Двадцать пять лет в этой должности опять топтал я лесные дорожки. Для кого-то лес — дрова и строительный материал, а для меня — радость жизни. Кажется, все живое в лесу меня понимало и принимало. Видел, как ловит ястреб тетерок, как филин слетает с гнезда, как сойка прячет орехи во мху, как лоси от комаров по уши залезают в воду».

— «С волками приходилось встречаться?»

— «А как же, много раз. Волк нахален, но человека боится…»

На этом вечерняя беседа наша окончилась. А утром мы снова встретились на скамейке.

Во всей деревне только у дяди Коли сохранился хозяйский двор с живностью. Корова в нем, теленок, две лошади, две собаки, утки с утятами, генеральского вида петухе гаремом пестреньких кур. Кот Дымок, поглядывая на гостей, ревниво терся о хозяйскую ногу. «Они все его любят…» — вставляет слово в наш разговор жена Николая Гаврилыча.

Корову хозяйке доить уже тяжело. Выручает бывший пастух — ставит ведерко и, как заправский дояр, наполняет его молоком. «Летом две такие посудины в день наполняем».

«А что лошади?» — «Лошади… Сейчас покажу». Николай Гаврилыч выводит из конюшни стройную, с лоснящимися боками кобылу Каштанку. Радуясь свободе, лошадка заливисто ржет — хочет, чтобы выпустили и подругу. Мальчишки дачников сбегаются поглядеть на лошадок. «Каштанка — донской породы. Такой резвости лошадь была разве что у Буденного, — по-мальчишески хвастается хозяин. — Конечно, нелегкое дело в мои-то годы заготовить на зиму сена двум лошадям и корове. Но пока что справляюсь. С лошадями я кое-что подрабатывал раньше — кому огород вспахать, кому дров привезти. Но теперь это уже не под силу. Лошадей держу только из-за любви к этим друзьям деревенского человека. И они эту любовь понимают. Знали бы радость, когда Каштанка мордой тычет мне в щеку, благодарит за гостинец — подсоленный кусочек хлеба».

У двора Николая Гаврилыча стоят сани, телега и возле нее пара старых, давней работы колес. Хозяин этого снаряжения стал рассказывать, как раньше такие колеса гнули. Собака крутится рядом, демонстрируя приязнь Гаврилычу. «Принеси Джеку чего-нибудь на зуб», — просит зятя старик. Собака благодарно сует нос в плошку с едой, а «лесной человек», наблюдая за Джеком, вспоминает вдруг о волках.

«Волк первый раз себя показал, когда я был еще пастушком. Вечером пригоняю стадо в деревню — одного теленка в нем не хватает. Туда-сюда — нет теленка! И только утром обнаружили его возле опушки километрах в трех от деревни. Половину добычи волки сожрали, остальное было уже облеплено зелеными мухами. И обнаружился человек из соседней деревни, видевший, как зверь, вцепившись зубами в ухо теленка, хвостом его подгонял — уводил от места, где паслось стадо.

Позже волков видел я не однажды. Запомнился случай: волк трусцой нес в зубах зайца, оравшего, как ребенок, — видно, хотел отец волчат поучить, как охотиться. По следам видел, как волки гнались за лосем. Этого великана они побаиваются, норовят на лед его выгнать.

Последний случай был в марте три года назад. И где? Вот тут, у дома. Вечером залаяли обе собаки. Хозяйка выбежала и шумит мне в избу: «Волк! Волк! Джека нашего поволок!» Ну, я выскочил не одетый, заорал что есть мочи, палкой по изгороди застучал. Волк бросил Джека и скрылся. Я оглядел пострадавшего — ни ран, ни царапин на нем не увидел, но смертельно волк его напугал. Потолковав о странном случае, успокоились. А через день утром сосед прибежал, рассказывает, что видел волка — рылся в отбросах у дома. Потом еще видели зверя два раза. Я стал догадываться, в чем дело.

И тут опять сосед прибегает: «Волк залез под крыльцо!» Я схватил вилы и к тому месту. Сразу понял, что боя не будет — зверь лежал мертвый. Это была волчица. Старая, со «съеденными» зубами. Охотиться уже не могла и прибилась к деревне — разжиться хоть чем-нибудь. У волка колесо жизни не очень большое — пятнадцать лет, и вот она, старость: бегать, как прежде, не может, и нечем жертву схватить. Этой волчице околеть суждено было под деревенским крыльцом. Она удалилась, как видно, от стаи, иначе ее бы свои сожрали — по волчьим законам это вполне возможное дело. Все живое на кругу жизни имеет конечную станцию».

«Кости мои чуют: погода должна измениться. И слава богу, это поможет пожары в лесах потушить», — сказал на прощанье старожил мещерского Бучнева.

Фото автора. 4 октября 2007 г.

Река-легенда

(Окно в природу)

В степи близ Острогорска течет речка с названьем Потудань. Одни говорят, что название связано с данью кочевникам, другие — что речка течет по ту сторону Дона. Речка невелика, но почему-то еще в детстве я слышал о ней от охотников, приезжавших к Потудани из разных мест.

Читаю земляка Платонова, и у него Потудань — действующее лицо. Проезжал по песчаным дорогам над Доном я много раз, но познакомиться с речкой не удавалось. И вот опять же охотники из Воронежа предложили: «Это же почти рядом. Два часа — и мы на Потудани!»

В августе по раскаленным пескам съезжаем к зеленому морю тростников, осоки, вётел, ольшаника и черемухи, перевитых плетями хмеля. Все кругом пожелтело, а тут — зеленая крепость с узкой тропинкой к воде. На двух плоскодонках отчаливаем и сразу уподобляемся путешественникам, плывущим где-то вблизи Амазонки.

На карте речка, текущая в Дон, имеет крутой и очень высокий правый берег, а левый — широкая равнинная пойма с большим числом стариц, озер и болот. Местами они с рекою соединяются. К некоторым добраться по зарослям вряд ли возможно. В целом пойма Потудани — царство зелени, по которому река петляет подобно серебристой змее. Наши лодочки речка подхватывает и несет узким камышовым каньоном с хорошей скоростью — грести не надо, действуй веслом, как рулем. Но время от времени заросли расступаются, река замедляет бег и разливается плесами с кувшинками, рогозом, осоками. Сквозь водные заросли продвигаешься тут с трудом и облегченно вздыхаешь, когда Потудань сузится до пяти метров и опять понесет тебя к Дону.

В прогалине слева видишь деревья, никогда не знающие жажды, ключи и запасы весенних разливов питают пойму до самого ледостава. А справа в прогалинах видишь горы с выгоревшей травой. Пастух с коровами на вершине, одинокое дерево. А на пути снова заросший плес, потом опять резвый бег холодной, прозрачной воды, качающей донные травы. Вверху, не махая крыльями, скользит, наблюдает за лодками коршун. Повсюду редкий орлан-белохвост срывается с сухого старого тополя и сразу пропадает в кронах деревьев за поворотом Потудани. При хорошей глубине (до семи метров) и здоровой воде в реке много рыбы — той, что любит стоячие воды, и той, что не может жить без теченья. — «Сомы есть?» — «А как же, — с кормы отзывается рулевой. — Иногда и очень большие. Весенний разлив все это море зелени затопляет, объединяя мир Потудани с Доном».

Зеленые двери к воде.

Летом пойма маленькой речки богаче жизнью, чем пойма Придонья. Но мы сейчас видим лишь коршуна темным крестиком в небе. Все остальное скрыто от глаз. Но кто-то, возможно, следит за нами — у воды видно много разных следов. Живут тут олени, кабаны, исчезнувшие почти везде выдры, норки. Много больших и маленьких птиц живут в зеленом непроходимом пространстве, не попадаясь на глаза человеку. Охотились тут, надо думать, с давних времен, но извести живность в зеленой крепости — среди болот и озер — невозможно. И те, кто не любит легкой добычи, приезжают сюда испытать свои силы и сметку.

Непросто тут взять, например, кабана. Умный зверь спасается там, куда человеку добраться трудно или совсем невозможно. Рассказывают о «заговоренном» кабане-одиночке, который «обводит охотников вокруг пальца». Вес его в молве непрерывно растет и достигает сейчас едва ль не полутонны.

На носу одного из наших челноков сидит пес, «не раз повисавший на кабанах». Как и мы, зверей этот завзятый охотник не видит, но чует близкое их присутствие. От напряженья он повизгивает, иногда не выдерживает — бросается в воду и плывет, раздувая ноздри, к берегу. Он побежал бы по следу, но боится отстать от уносимой течением лодки и возвращается, довольный тем, что слегка охладился в воде.

Проплываем бобровую хатку. Видим гнездо ремезов, вплетенное в гибкие косы дерева над водой. «А вот — если не видели — следы выдры. Лучше ее никто тут рыбу не ловит». Косо над поймой пролетает повсюду редкий орел-змееяд. Сверху он может видеть ужа, плывущего по воде, и змею где-нибудь на болотной кочке. Повсюду стесненный в добывании пропитанья, тут похититель змей процветает. Но главная птица качаемых ветерком, шуршащих зарослей — камышовка. Свои гнезда искусный строитель сплетает между трех-четырех камышинок.