Снега Килиманджаро (сборник) - Эрнест Миллер Хемингуэй

отчаяние.

– С чего?

– Ни с чего.

– А откуда ты знаешь, что ни с чего?

– Денег у него достаточно.

Оба официанта сидели за столиком у стены возле самой двери и смотрели на террасу, где пустовали все столики, кроме одного, за которым сидел старик в тени дерева. Листья слегка покачивались на ветру. Девушка и солдат прошли по улице. Свет уличного фонаря блеснул на медных цифрах у него на воротнике. Девушка шла с непокрытой головой, торопливо, чтобы не отстать.

– Патруль заберет его, – сказал официант.

– Какая ему разница, если он своего добился.

– Ему бы сейчас лучше с этой улицы уйти. Прямо на патруль наскочит. Они пять минут как прошли.

Старик, что сидел в тени, постучал рюмкой о блюдце. Официант помоложе вышел к нему.

– Чего изволите?

Старик посмотрел на него.

– Еще бренди.

– Вы напьетесь, – ответил официант.

Старик смотрел на него. Официант ушел.

– Всю ночь просидит, – пожаловался он коллеге. – Мне так спать хочется. Раньше трех никогда не ляжешь. Лучше бы покончил с собой на прошлой неделе.

Официант взял со стойки бутылку бренди и чистое блюдце с прилавка за стойкой и направился к столику, где сидел старик. Поставил блюдце и наполнил рюмку.

– Лучше б ты помер на прошлой неделе, – пожелал он глухому. Старик шевельнул пальцем. «Добавьте еще», – попросил он. Официант добавил, бренди потек через край, по ножке, в самое верхнее из блюдец, стоявших одно на другом. «Спасибо вам», – поблагодарил старик. Официант унес бутылку в кафе. Вновь сел за столик к коллеге.

– Он уже пьян, – сообщил он.

– Он каждый вечер пьян.

– Зачем он на себя руки накладывал?

– Откуда мне знать.

– А как он это сделал?

– Повесился на веревке.

– Кто ж его из петли вынул?

– Племянница.

– И зачем это она?

– За его душу испугалась.

– А сколько у него денег?

– Предостаточно.

– Ему, пожалуй, лет восемьдесят.

– Я бы меньше не дал.

– Шел бы он домой. Раньше трех никогда не ляжешь. Разве это дело, ложиться в такой час?

– Нравится ему тут, вот он и сидит.

– Он одинокий. А я – нет, меня жена в постели ждет.

– И у него когда-то была жена.

– Теперь ему она ни к чему.

– Не скажи. С женой ему лучше бы было.

– За ним племянница присматривает. Ты ж сказал, она его из петли вынула.

– Знаю.

– Не хотел бы я дожить до его лет. Противные они, старики.

– Не всегда. Этот старик аккуратный. Пьет – ни капли не проливает. Даже сейчас, когда пьяный. Посмотри.

– Не хочу я смотреть на него. Скорей бы домой ушел. Никакой заботы о тех, кому работать приходится.

Старик перевел взгляд с рюмки на другую сторону террасы, потом – на официантов.

– Еще бренди. – Он показал на рюмку. Тот официант, который спешил домой, направился к нему.

– Закончили. – Существительное он опустил: так необразованные люди обычно говорят с пьяными или иностранцами. – На сегодня ни одной больше. Закрываемся.

– Еще одну, – попросил старик.

– Нет. Закончили. – Официант вытер край столика полотенцем и покачал головой.

Старик встал, не спеша сосчитал блюдца, достал из кармана кожаный кошелек и заплатил за бренди, оставив полпесеты на чай.

Официант смотрел ему вслед: глубокий старик, идущий неуверенно, но с достоинством.

– Почему ты не дал ему еще посидеть или выпить? – спросил официант, который никуда не спешил. Они уже закрывали ставни. – Ведь еще и половины третьего нет.

– Я хочу домой, спать.

– Один час ничего не значит.

– Для меня – больше, чем для него.

– Час, он для всех – час.

– Ты и сам, как старик, рассуждаешь. Может, купишь себе бутылку и выпьешь дома?

– Это совсем другое.

– Да, верно, – согласился женатый. Он не хотел грешить против истины. Просто спешил.

– А ты? Не боишься прийти домой раньше обычного?

– Ты что, оскорбить меня хочешь?

– Нет, hombre[25], просто шучу.

– Не боюсь, – ответил тот, который спешил. Опустил металлическую ставню и выпрямился. – Доверие. Полное доверие.

– У тебя и молодость, и доверие, и работа есть, – вздохнул официант постарше. – Все, что надо.

– А тебе чего не хватает?

– У меня только работа.

– У тебя то же, что и у меня.

– Нет. Доверия никогда не было, а молодость прошла.

– И чего стоим? Хватит молоть чушь, давай запирать.

– Я из тех, кто любит засиживаться в кафе, – пояснил официант постарше. – С теми, кто не спешит в постель. С теми, кому ночью нужен свет.

– Я хочу домой, спать.

– Разные мы люди, – покачал головой официант постарше. Он уже переодевался, чтобы идти домой. – Дело вовсе не в молодости и доверии, хоть и то и другое чудесно. Каждую ночь мне не хочется закрывать кафе потому, что кому-то оно очень нужно.

– Hombre, есть же bodegas[26], которые работают всю ночь.

– Ничего ты не понимаешь. Здесь, в кафе, чисто и приятно. Свет яркий. Свет – это большое дело, а тут еще и тень от дерева.

– Спокойной ночи, – попрощался официант помоложе.

– Спокойной ночи, – ответил второй. Выключая электрический свет, он продолжал разговор с самим собой. Главное, конечно, свет, но нужны и чистота, и порядок. Музыка ни к чему. Конечно, музыка ни к чему. У стойки бара с достоинством не постоишь, а в такое время больше ничего и не найти. А чего он тогда боялся? Да не в страхе дело, не в боязни! В пустоте, и она ему так знакома. Все – пустота, да и сам человек – ничто. Потому-то ничего, кроме света, не надо, да еще чистоты и порядка. Некоторые живут и никогда этого не чувствуют, а он-то знает, что все это ничто, на ничто сидит и ничто погоняет. Ничто наш, да святится ничто твое, да приидет царствие ничто, да будет воля ничто в ничто, потому это ничто и есть. Дай нам это ничто на сей день, который ничто, и ничто нам наши ничто, как и мы ничто нашим ничто, и не ничто нас в ничто, но избавь нас от ничто. Ибо ничто есть ничто, и ничто, и ничто во веки[27]. Он усмехнулся и остановился возле бара со сверкающей металлической кофеваркой.

– Что желаете? – спросил бармен.

– Ничто.

– Otro loco mas[28]. – И бармен отвернулся.

– Маленькую чашечку, – попросил официант.

Бармен налил ему кофе.

– Свет очень яркий и приятный, а вот стойка не отполирована, – сказал официант.

Бармен посмотрел на него, но ничего не ответил. Слишком поздний час для пустых разговоров.

– Еще одну? – спросил он.

– Нет, благодарю вас, – ответил официант и вышел. Не любил он бары и bodegas. Чистое, ярко