Бесланский словарь - Юлия Юзик

После похорон я вообще практически не выходила из дома, долгие месяцы не могла никого видеть, а что тут со мной случилось! Десять дней с утра до вечера — областная прокуратура, суд, Минздрав, все пороги обила, все инстанции обошла… Отказать мне чиновники все-таки не посмели. Даже позволили все то время, пока готовятся документы на усыновление, пожить вместе с ним в одной палате.

Муж мой был потрясен… Наверное, такой он меня еще не знал…

Собрала дома сумку, приезжаю. Иду по коридору… Ощущения! Не передать вам… Сердце из груди выпрыгивает!.. Я же его не видела ни разу, не видела своего будущего ребенка!

Открываю дверь, ставлю сумку возле кровати и подхожу к нему.

— Ну, здравствуй! Свиделись, наконец…

А он и вправду такой симпатичный, улыбчивый, беззащитный… Я его взяла на руки, положила на кровать и рядом легла. Плачу, улыбаюсь, как сумасшедшая.

— Теперь мы всегда с тобой рядом будем.

И с того дня мы не разлучались. Мы с мужем как будто заново учились младенца нянчить. Купили ему молочную смесь, бутылочки, пеленки… Встаем по ночам кормить — все, как было почти пятнадцать лет назад.

Смотрю на своего мужа и… Знаете, все это и больно, и одновременно щемяще-трогательно: как он носит его на руках, поет ему колыбельную. Воскрешает в душе что-то такое, что казалось безвозвратно утерянным… Мы просим прощения у своих детей, просим их понять нас.

Мы вырастим этого ребенка в память о них, мы дадим ему все, что будет в наших силах.

Но… мне кажется, что любить так, как мы любили их, мы не сможем никого и никогда. К этому малышу я испытываю привязанность, нежность… Но любовь?.. Не знаю… Пока слишком больно, слишком больно…

Я даже не знаю, нужно ли, чтобы вы писали о нас. Я не знаю, останемся ли мы в Беслане: если он будет расти здесь, нужно быть готовыми к тому, что ему обязательно расскажут о том, как он появился на свет и как оказался в этом доме… Вынесет ли он это? Не разобьется ли его сердце от этого? Мы хотим, чтобы у нас была семья, мы хотим хоть кого-то сделать счастливым… Это ведь хорошее желание, правда?

Наверное, мы оставим историю его рождения тайной, а потом встретимся с вами через много лет и расскажем, пришло ли солнце в наш дом вновь…

У меня сейчас то же чувство: как будто я несу в руках хрупкий и тонкий сосуд: не расплескать бы, не разбить, сберечь эту хрупкость…»

Лена и Аслан, родители. На могиле родных детей оставили одну-единственную запись: «Простите нас».

Посттравматический синдром

«Я свой осколок храню в жестяной банке из-под кофе. Он мне дорог, как первый молочный зуб, который у меня перед первым классом выпал. Вот он, смотрите… Болтик без шляпки. Большой, да? Красивый. Да, вроде бы медь… Похоже по цвету, по крайней мере. Эта штука у меня в шее была. Еще полмиллиметра — и я бы лежал со всеми остальными на кладбище. Так что мой болт оказался недурным парнем… Знал, где нужно остановиться. И я его за это берегу. Пол миллиметра, — представьте! — и я покойник. Вот он, мой трофей. Врач на память подарил. А пацаны поменьше вообще помешались на своих осколках, друг перед другом хвастают, у кого он больше. Ужас, как в душевой прямо! Я же говорю, все пацаны посходили с ума: разговоров только про осколки, оружие и спецназ. Это называется, как его… Мам, скажи, как психолог сказал? А, посттравматический синдром это, вот».

Заурбек, 13 лет

Пустырник

«Валерианка мне уже не помогала. Я совершенно перестала ее чувствовать. Врач выписал мне настойку пустырника. Вроде как успокоительное.

Мне очень тяжело без Эмки… Вроде бы она была младшей, но у нас получилось так, что все на нее равнялись, все за ней тянулись. Она как солнце, всех нас согревала. Без нее все стало темно и тихо. Мы сидим с мамой в этом пустом, холодном доме. Не слышно ее смеха, ее голоса.

Когда мы начинаем смотреть ее фотографии, — такая неуклюжая попытка ее оживить, вернуться в те дни, когда все мы были счастливы, — становится так плохо, мы начинаем рыдать, и сердце — оно как будто сходит с ума.

Я пью пустырник, так сказал врач. Это такая горькая трава, она успокаивает… Три раза в день перед едой. Каждый день пустырник, чтобы не сойти с ума от всего этого…»

Тома, сестра

Р

Родимое пятно

«Тем утром я пошла в школу с ними с двумя. Шамиль в первый класс шел, а Амину попросту оставить не с кем было. Трехмесячный ребенок — ну куда ее деть?.. Утро как утро: я бегала, готовила завтрак с ребенком на руках. Уже опаздывали; я такси вызвала, чтобы успеть.

Успели, на свою голову… Только мы пришли, как буквально через несколько минут раздались первые выстрелы… Мужики эти появились с автоматами… Но я, при всей той суматохе, панике, настоящего страха не почувствовала. Меня не покидало ощущение, что все понарошку: что подержат нас и отпустят. Хотя, конечно, с грудничком очень тяжело было… Она кричала, хотела есть, а молоко у меня быстро пропало… Но, знаете, когда нас на второй день стали выпускать с маленькими детьми на руках, я почему-то подумала, что лед тронулся. Что сначала отпустят самых маленьких, а потом уже и остальных. Я даже как-то легко оставила Шамиля одного. Буднично, что ли… Как будто выбежала на улицу за хлебом. Говорю: «Ты посиди, а я Амину отдам и вернусь». Он не испугался, не заплакал — и виду не подал.

Вот так это все и случилось. Я вышла с малышкой на руках, а обратно уже не вернулась. Куда там обратно!.. (Обреченно машет рукой.) Дороги назад не было…

Мы несколько дней искали его — по больницам, по моргам. Я не могла… Поймите правильно… Не могла видеть всего того, на что пришлось смотреть моему мужу… Детские тела, сожженные, без рук, без ног, без лица и без пола…

Муж его и нашел. По ногтям узнал: он его купал, — говорил, что мужчину нужно воспитывать мужчиной с пеленок, что сына должен мыть отец… Он пришел из морга и плачет: никого похожего нет, из мальчиков только один ростом с нашего… И он его по ногтям на ногах узнал… Он знал его тело, как свое, поэтому мы и забрали того, кого он опознал.

Я сама не своя была в те дни. И когда его хоронили, и после… Кричала, все ломала, кидала посуду… Когда мне рассказывают, что я в те дни вытворяла, поверить не могу: я-то по жизни спокойная, покладистая, тихая… И самое страшное: я отказалась брать дочку на руки. Видеть ее не могла. Ненавидела. Из-за нее я вышла из школы, оставив его там на погибель!

Вы поймите, — моему мальчику было семь лет, это целая жизнь. Мы с мужем как поженились, так он через год с небольшим и родился. Первый ребенок — и сын! Представляете? Мы с мужем мусульмане, для мусульманина рождение сына — праздник. Он так радовался ему! От кроватки не отходил: и целует, и приговаривает что-то, и песенки поет. Так смешно было на это смотреть, — муж мой суровый такой, молчаливый — и резвится, как мальчишка. И кормил, и купал сам. Говорил: наследника ты мне родила, теперь можешь девчонок рожать, сколько захочешь… Мы всегда мечтали о большой семье…

И вот наш мальчик уже вырос, мы купили ему портфель, костюм, букет цветов… Он пошел в первый класс…

Когда он погиб, я не находила себе места. Я все время, все время плакала. А тут еще и девочка плачет… Хочет моего внимания, моей любви… Я сказала мужу: я к ней не могу подходить! Из-за того, что она так орала, я и ушла тогда… Людей нервировал ее крик… Боевики психовали… А что я могу сделать, если она кричала день и ночь беспрестанно? Из-за нее я оставила в школе своего сына… (Нежно.) Своего мальчика…

Как-то так получилось, понимаете… Я не смогла простить ей того, что из-за нее я потеряла сына. Видеть ее не могла. Мама приехала из Дагестана и забрала ее к себе. Временно… Пока все не успокоится… Я заберу ее, конечно!

Потом, когда смогу простить…

Ну скажите, можно ли любить одинаково трехмесячного и семилетнего ребенка? К ней я так не привыкла, как к нему… Трехмесячный — он же словно пришелец, который только вошел в дом, к нему еще надо привыкнуть, полюбить… А семь лет — это маленькая жизнь… Столько всего случилось с нами за эти годы… Я же говорю — целая жизнь…

Что было с нами потом… В конце сентября, кажется… Да, точно, это был конец сентября… Меня стало тошнить… Купила тест в аптеке: результат отрицательный. Но я уже почувствовала нутром, что во мне что-то есть…

Пошла ко врачу: 10–11 недель… Вначале был шок… Какая-то растерянность… Я только похоронила ребенка, какие роды, какая беременность?

Мне казалось, что девять месяцев — это месяцы счастья, гармонии, какого-то солнечного состояния, а тут… Горе, слезы, черный платок… Таблетки… Несколько самых тяжелых дней мне кололи психотропные, потому что обычные успокоительные на меня уже не действовали… У меня было такое состояние, словно меня оглушили чем-то тяжелым…