Нежная как шелк - Ребекка Розенблат

Ну и что же это были за качества в моем случае? В моей стране, традиции и история которой определили мое воспитание, женщина олицетворяла готовность принести себя в жертву во имя ближних. Женщина прежде всего должна быть выносливой и уметь выживать, даже когда это кажется невозможным. Быть матерью, дочерью, возлюбленной, целительницей — Боже, сколько ипостасей! Но именно это заставляет жизнь двигаться вперед. Выносливость, упорство в каждодневном тяжком труде. Никаких остановок, чтобы перевести дух. Никаких возможностей болеть. И даже никаких шансов пожалеть себя.

Когда женское тело безжалостно разрывается, чтобы принести в этот мир новую жизнь, женщина возлагает на себя огромную ответственность, но так и не залечивает собственные раны. Когда что-то не ладится, женщина берет вину на себя, и никто не знает, как обливается ее сердце кровью от безысходности. Если бы только Акбар смог разглядеть во мне женщину и понять, что я не виновата в том, что произошло!

Впервые в жизни, кажется, я стала понимать показное равнодушие и упрямство матери. И почему-то вдруг я представила, как чья-то холодная рука сжимала ее сердце всякий раз, когда ей, чтобы накормить гостей, приходилось сворачивать шейку беспомощному цыпленку, только что вылупившемуся из теплого яйца. Моему же детскому воображению все эти годы казалось, будто ей ничего не стоит сломать хрупкие позвонки и без малейшего колебания вырвать из еще теплого тельца жизнь. Наверное, и мне придется учиться глотать слезы и прятать их. Что толку понапрасну выкачивать из себя соль, которой нас снабдила природа?

Одно за другим я читала письма, сердце мое сжималось, но я училась глотать слезы. Незримый дух Чанно пытался утешить меня, нашептывая мудрые советы. Но какими бы мудрыми они ни были, они не сумели пролить бальзам на мою страшную рану. Видимо, только время исцелит меня. А там, где время окажется бессильным, раны спрячутся под страшными шрамами и рубцами. Они будут болеть и ныть, но со временем их происхождение забудется, и я сама уже не смогу разобраться, откуда они взялись.

Солнце мчалось в своей колеснице по небу. Теплое золото сменилось тускло-оранжевым светом, и уже надвигалась пугающая мгла. Союз с солнцем на этот раз не очень-то помог мне, поскольку я погрузилась вместе с ним в непроглядную мглу, держа в руке последнее письмо. Весь день я то чувствовала эйфорию от слов Акбара, которыми он выражал свою неумирающую любовь, то мучилась от острых приступов боли из-за его огорчений, что от меня нет никаких известий. Страх от неминуемого приближения к разверстой черной пропасти становился все сильней. А может, не стоит, подумала я, читать единственное оставшееся письмо? Нет, я не могла отступать, раз зашла так далеко.

Моя дорогая любовь!

Это мое последнее письмо. Даю слово, больше я не стану тебя беспокоить. Хотя я безумно страшусь этого, но все же должен попрощаться с тобой. Все равно я не смогу продолжать жить, как раньше, хотя ты, похоже, смогла. Родители решили отправиться в заграничное путешествие и навестить родственников, с которыми мы не виделись много лет. Они считают, что такая перемена пойдет всем нам на пользу, особенно мне. Еще они посоветовали мне жениться, сказав, что выбирать в конечном счете буду я.

Как мне не хотелось отказаться, я все же, скрепя сердце, согласился, но при одном условии — они должны понять, что из этого все равно не выйдет ничего хорошего. И тем не менее я должен хотя бы попробовать, что из этого получится, прежде чем память о тебе полностью разрушит меня. Надеюсь, я тоже смогу найти свое маленькое счастье, как нашла ты. Я не получил от тебя ни одного письма и догадываюсь, почему ты молчишь. В любом случае я больше не буду тебя беспокоить.

Навеки твой

Акбар.

И по сей день у меня не хватает силы духа сказать, какое воздействие на меня оказали эти слова. Но вы и без меня должны знать это, так как всем людям хоть раз в жизни приходится страдать, оттого что их неправильно понимают… Однако, если вам все же незнакомо это чувство, то молю Бога, чтобы вы никогда не узнали его.

20

Минул ровно год с того дня, когда я получила письмо с нарисованной фиолетовой рукой, указательный палец которой был направлен на адрес Акбара. Рядом значилось, что адресат выбыл в неизвестном направлении. Ровно год прошел с того дня, когда я поняла, что никогда больше не увижусь со своим любимым.

Мама и папа пытались утешить меня бессмысленными заявлениями вроде того, что не стоит переживать, таких, как он, хоть пруд пруди. А мне в ответ хотелось крикнуть, чтобы они сами прыгнули в этот пруд. Но говорить так родителям было непозволительно. Об этом даже думать нельзя. Мама часто советовала мне быть осторожнее со своими мыслями, поскольку мысли ведут к поступкам, а поступки порождают привычки. К счастью, ни одна из моих плохих мыслей, вызванных плохими гормонами, не выразилась в каком-нибудь недостойном поступке, а уж об образовании дурных привычек и говорить не приходилось. Так что я сочла возможным не отказываться от своих мыслей.

Продолжая учиться, я подала документы в комиссию по приему на работу помощников преподавателей. Мои бумаги, наверное, произвели большое впечатление на членов комиссии. Прошло совсем немного времени, и мне предложили работать в студенческом совете и помогать учащимся решать их проблемы. Я вызубрила расписание занятий и самые убедительные доводы, предназначенные для того, чтобы удержать ребят и девушек в университете.

Но все мои труды оказались напрасны: они хотели говорить только о тех самых гормональных проблемах, от которых я старалась бежать подальше. Ни о чем другом они не помышляли. Во всех подробностях юноши и девушки обсуждали со мной свои сексуальные проблемы и просили дать совет, что им делать. Они не знали, что я сидела, изо всех сил сжав ноги, поскольку больше всего боялась, как бы моя девственность не потребовала своего. Скоро выяснилось, что я не одинока: Брэд из соседнего кабинета, видимо, страдал от похожей проблемы, хотя его ноги, конечно, закрывали кое-что другое.

Изо дня в день Брэд не сводил с меня глаз, игнорируя мои сжатые колени, с помощью которых я надеялась защититься от дьявольского искушения. Я не могла понять, на что же он смотрит. Все дело было в том, что зеленые глаза Брэда как бы плавали за толстыми бифокальными стеклами очков. Очки создавали ощущение, будто верхние половинки глаз вытаращены, как у лягушки, а нижние, наоборот, — запали, как лягушачий живот. Нет нужды говорить, что за его взглядом было трудно проследить.

Через два месяца Брэд наконец решился купить контактные линзы. Его зеленые глаза сразу стали совершенно незнакомыми, ожили и превратили лягушку в принца. Интересно, думала я, чей же поцелуй вызвал столь чудесное превращение? Однако вопрос был чисто риторическим, поскольку Брэд постоянно раздевал меня глазами, как бы касаясь каждого дюйма моего тела. Однако за исключением редких случайных прикосновений он до меня даже не дотрагивался. Такие отношения меня вполне устраивали, ведь мое сердце еще не полностью забыло любовь к Акбару. Однако гормоны начали все больше и больше заставлять меня думать о сексе в ответ на откровенные взгляды Брэда, каждый день наполняя мое тело теплым приятным покалыванием.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});