Истовик-Камень - Мария Семенова

Гвалиору не хватило бы полугодового заработка, чтобы купить такой камешек. А мальчишка, принёсший его, рассчитывал всего-то на лишний сухарь. Смех да и только!.. Надсмотрщик кивнул маленькому подбиральщику, спрятал камень в кошель и перевернул дощечку, собираясь поставить против имени мальчишки одинокую метку… Внезапное движение, подмеченное краем глаза, заставило его оглянуться.

– Во имя пепла и погасших углей, чтоб вам!.. – вырвалось у нардарца.

Опрокинутая тележка лежала на боку, а двое подростков, только что так дружно её толкавшие, катались по земле, орудуя кулаками, словно два взбешённых зверёныша. Гвалиор кинулся к ним, выдёргивая из-за пояса кнут. Ему ведь рассказывали, с чего началось кровавое, не без труда усмирённое восстание под Большим Зубом сорок три года назад. С самой обычной драки рабов, вовремя не разнятой. Тогда у обоих нашлись поблизости земляки и друзья, тут же схватившиеся за свои ломы и кирки – орудия, изначально не предназначенные для боя, но очень грозные в рукопашной. Когда же наконец вмешались надсмотрщики, яростные враги с редким единодушием обратились на них!

Только не хватало, чтобы опять разразился такой же бунт, да его потом ещё и приписали оплошности Гвалиора!.. Кнут взвился над сцепившимися подростками и перетянул обоих:

– А ну встать! Живо встать, крысоеды!

Они откатились в разные стороны, ошпаренные плетёным ремнём, и вскочили, одинаково тяжело дыша. У одного был уже зажат в руке камень. Второй – молчаливый – утирал кровь из-под носа.

– Тележку поднять! И живо отсюда вон, нечистое отродье!..

Подростки исполнили приказание, враждебно и свирепо косясь один на другого.

– И если увижу, что снова дерётесь, – предупредил Гвалиор, – во имя Чёрного Пламени, с обоих шкуру спущу!

– Мы поняли, господин…

Колёса тележки снова заскрипели, подпрыгивая на неровностях каменной вымостки. Гвалиор проводил юнцов глазами. Конечно, они при первом же случае снова намнут холки друг другу. Тем более что оба из одного племени. Известно же, никто не бьёт крепче, чем свой своего, и тем более – бывший друг!

Ну и пускай дерутся, если охота. Но только где-нибудь в другом месте. Не здесь, перед отвалами. Хотя бы в шаге от ворот, но – уже в штольне, уже внутри горы. Там, где держит ответ другой надсмотрщик, не Гвалиор…

Нардарец смотал длинный кнут и сунул его за ремень. Белобрысый маленький подбиральщик всё топтался с ним рядом и тихо, невнятно поскуливал, боясь, как бы в суматохе про него не забыли. Временами он кашлял. Когда Гвалиор повернулся к нему, он затрясся, как осиновый листок на ветру, но не побежал. Может, он сейчас угодит под горячую руку и страшный кнут распластает его на камнях, если не вовсе вышибет жизнь?.. Однако упустить возможность и не напомнить о себе – это было страшней…

– Принесут жратву – скажешь, что у тебя сегодня находка. Хорошая находка, – кивнул ему Гвалиор. – Не поверят – сбегаешь за мной, я сам им скажу.

Каттай уже понял, что снег в Самоцветных горах не был ни сладким, ни праздничным… Совсем наоборот. Он оказался негостеприимным и страшно холодным. Вязаная мамина безрукавка, на которую – смешно даже вспомнить – Каттай так надеялся в дороге, теперь лежала под тюфячком, рядом с вышитыми сапожками. То и другое было здесь бесполезно…

Каттай очень боялся заплутать по дороге к отвалам. Подземные выработки и переходы сплетались в сложный и запутанный лабиринт, и целиком его удерживали в памяти лишь немногие знатоки вроде Шаркута. Нет, конечно, здесь было совсем не то, что в безлюдной дикой пещере, где, сбившись с пути, можно не найти выхода и погибнуть. Это даже не лес, через который он, помнится, бежал целую ночь!.. Любой надсмотрщик указал бы Каттаю верное направление. Но хорошо ли получится, если господину распорядителю донесут, что его «лучшего лозоходца» пришлось вести за руку, ибо сам он оказался неспособен пойти и вернуться?..

И Каттай отправился тем путём, который уже хорошо знал. Вниз до семнадцатого уровня, потом снова вверх, на пятнадцатый, и ещё раз вниз – всё разными лестницами. Подходя к боковым воротам, он заранее пригладил пальцами волосы, чтобы сразу видна была серьга. Там стояли два вооружённых стражника, и Каттай невольно робел. Он ещё не выходил здесь один. Что, если его не захотят выпустить?..

Двое усатых мужчин с копьями и в кольчугах в самом деле окинули внимательными взглядами темноволосого мальчика в добротной (хотя и великоватой) овчинной шубке. Возможно, им бросилось в глаза несоответствие его возраста отличительному знаку, блестевшему в мочке левого уха, но если и так – они ничего не сказали. У них было много других дел. Навстречу Каттаю в ворота затаскивали большое бревно. Бревно было тяжёлое, рабы суетились вокруг, подкладывая катки, и он сразу вспомнил возчика Ингомера с его рассказом о переселении с острова Розовой Чайки. Бревно ёрзало на катках, грозя задеть и испортить механизм, управлявший опускной решёткой ворот. Каттай поспешно пробежал мимо и впервые за полтора месяца по-настоящему вышел под открытое небо.

И задохнулся от беспощадной, режущей глаза белизны и от жестокого холода, разлитого в воздухе.

Там, где заснеженных склонов касался солнечный свет, снег, казалось, пылал. Каттаю почти захотелось назад, в привычные подземелья, в духоту и факельную полутьму. Он вытер заслезившиеся глаза и зашагал по объездной дороге к отвалам. «Никогда не оставляй начатого, – говорила мама. – Лучше уж совсем не берись…»

Идти пришлось довольно долго: в отличие от штреков, более или менее прямо пронзавших толщу горы, дорога огибала выступы и отроги. Зато Каттай сразу понял, что пришёл навестить веннов весьма даже вовремя. Рабы складывали опустевшие тачки и устраивались передохнуть. Скоро будет еда.

Щенок и Волчонок сидели рядом со своей тележкой – по разные стороны. И смотрели тоже в разные стороны, старательно отворачиваясь один от другого. Каттаю вначале показалось, что они его не узнали.

– У тебя хорошая одежда, – сказал Волчонок. – И кормят тебя, я вижу, неплохо! Чем ты занимаешься?

Их со Щенком штаны и рубашки давно превратились в рваньё, взгляды были отчётливо несытые. Каттай остро ощутил различие между ними и собой. Ему вдруг стало стыдно собственного благополучия.

– У тебя «ходачиха», – заметил Щенок.

– Как ты её раздобыл? – почти одновременно спросил Волчонок.

Каттай наконец ответил:

– Господин Шаркут сделал меня своим лозоходцем…

– Я слышал, это большое искусство, и ему надо долго… – удивился было Щенок, но Волчонок жадно перебил:

– Как это у тебя получилось?

Каттай совсем смутился.

– Господин Шаркут говорит, у меня дар от Богов… Если мне дадут подержать в руках самоцвет, я потом вижу, где он прячется в камне. Мы ходили в изумрудный…

Но у Волчонка, думавшего разузнать нечто полезное, разом пропало всё любопытство, и он лишь отмахнулся:

– Пожрать бы лучше принёс.

Щенок хмуро посмотрел на него, но ничего не сказал. Волчонок же подумал и спросил:

– А живёшь где?

– В покоях у господина…

У юного венна снова разгорелись глаза.

– А где у него покои? Здесь или… ТАМ?

– «Там»?.. – не понял Каттай.

На сей раз Волчонок отмахнулся чуть ли не со злобой:

– Да что с тобой разговаривать. «Ходырку» нацепил, а сам не знает ни шиша…

Щенок поднялся на ноги.

– Пойдём, я тебе покажу.

Каттай удручённо последовал за ним. «А ведь мог бы я догадаться хоть кусочек хлеба утром отложить…»

– Не сердись на него, – сказал Щенок. – Он неплохой парень. Только всё время есть хочет.

– А ты?.. – вырвалось у Каттая.

Щенок пожал плечами.

– Я тоже. Но не так сильно, наверное.

Он увёл Каттая шагов на полсотни в сторону по дороге, туда, где он заворачивала за скалу. Надсмотрщик Гвалиор проводил их бдительным взглядом, но не окликнул. Рабы часто ходили туда, особенно молодые и ещё не утратившие тщетных надежд.

– Смотри… – сказал Каттаю Щенок и вытянул руку.

Дорога здесь вилась над глубоким обрывом. В двух саженях под нею в скалу были вделаны бревенчатые опоры и на них растянута широкая прочная сетка – улавливать всё, что могло вольно или невольно свалиться.

Но туда Каттай смотреть не стал. За ущельем поднималась утёсистая гряда – ни дать ни взять зубастая челюсть дракона, превращённого в камень. Превращение случилось очень, очень давно; иные зубы успели выветриться и выщербиться, а другие вовсе выпали вон. И там, где вместо заснеженного камня была пустота, открывался вид на долину. Очень далёкую и от этого немного ненастоящую. Долина была круглая, удивительно правильной формы. Если бы Каттай проходил в горщиках хоть одну десятую того срока, что посвятил этому ремеслу мастер Каломин, он бы знал – такая долина называется «цирк». Но он не знал. И просто глазел, бездумно любуясь внезапно представшим чудом. Горный воздух, особенно прозрачный и чистый из-за мороза, позволял многое рассмотреть там, вдали.