Зачарованное паломничество - Клиффорд Саймак

- Темный Трубач? - пропищал он, и потом повторил еще несколько раз. Темный Трубач, Темный Трубач...

Что-то круглое покатилось по склону к лагерю. Оно катилось подпрыгивая и издавая глухой звук, когда касалось земли. Подкатившись к освещенному кругу, оно остановилось и осталось лежать, оскалив рот, как в усмешке.

Это была отрубленная человеческая голова.

19

На следующий день, в полдень, они нашли место, где была отрублена голова. Сама голова осталась погребенной после торопливой молитвы у подножия большого гранитного камня у прежнего лагеря. Над ней поставили грубый крест.

Оливер возражал против установки креста.

- Они не трогают нас, - говорил он. - Зачем же оскорблять их? Ваши глупые скрещенные палки для них - проклятье!

Но Корнуэлл не уступил.

- А как насчет швыряния в нас человеческими головами? - сказал он. Это значит, нас не трогают? Крест - это не оскорбление. Голова принадлежит человеку и, по всей вероятности, христианину. Мы просто обязаны прочитать над ней последнюю молитву и поставить крест. И мы сделаем это.

- Вы думаете, что это один из людей Беккета? - спросил Джиб.

- Возможно, - ответил Корнуэлл. - От самой гостиницы у нас нет сведений о Беккете. Мы не знаем, пересек ли он границу. Но если здесь есть люди, то это вполне могут быть люди Беккета. Этот вполне мог отстать от остальных, заблудиться и встретиться с кем-то, кто не любит людей.

- Вы упрощаете, - заметил Снивли, - в Диких Землях нет никого, кто бы любил людей.

- Но если не считать этой головы, против нас не было предпринято ничего, - заметил Корнуэлл.

- Дайте им время, - заметил Снивли.

- Вы также должны принять во внимание, - сказал Оливер, - что среди нас вы единственный человек. Возможно, и нас они не очень любят, но все же...

- А Мери?

- Мери жила здесь ребенком. К тому же, у нее рог, который какой-то пустоголовый единорог оставил в дереве.

- Мы же не армия вторжения, - сказал Джиб. - Мы иммигранты, если хотите. Им нет причин бояться нас.

- Но нам нужно считаться не с их страхами, - сказал Снивли, - а скорее с их ненавистью к нам. Эта ненависть, существующая уже не одно столетие, глубоко вошла в них.

Корнуэлл спал мало. Как только он засыпал, его преследовал кошмар. Он снова видел голову, а, вернее, дикую, искаженную карикатуру на нее, вселяющую ужас.

Он просыпался в холодном поту. Подавив страх, вызванный кошмаром, он снова вспоминал голову, но не во сне, а наяву, как она лежала у костра. Искры поджигали ей волосы и бороду, глаза были открыты и, казалось, смотрели на них. Они были похожи скорее на камни, чем на глаза. Рот и лицо были искажены, как будто кто-то взял голову в сильные руки и сжал. Оскаленные зубы сверкали, отражая пламя костра, а из угла рта тянулась нить высохшей слюны.

Наконец, к утру он погрузился в сон, настолько истощенный, что даже видение головы не могло разбудить его. Когда он проснулся, завтрак уже был готов. Корнуэлл поел, стараясь, правда, не совсем успешно, не смотреть в ту сторону, где стоял крест. Разговаривали мало, торопливо оседлали лошадей и тронулись в путь.

Они двигались по тропе, которая не расширялась и не превращалась в дорогу. Местность становилась все более дикой и неровной, пересеченной глубокими ущельями. Тропа то опускалась вниз, то поднималась на вершины, чтобы снова углубиться в ущелье. Страшновато было даже разговаривать, так как, казалось, звуки могли разбудить кого-нибудь, притаившегося в тишине. Не было ни жилища, ни следа чего-либо живого.

По общему согласию, без обсуждений, путники решили днем не останавливаться.

Вскоре после полудня Хол догнал Корнуэлла, ехавшего впереди.

- Взгляните туда, - сказал он.

Он указал на узкую полоску неба, видимую между кронами больших деревьев, росших по обе стороны тропы.

Корнуэлл посмотрел.

- Я ничего не вижу. Только одну или две точки. Это, наверно, птицы.

- Я давно слежу за ними, - сказал Хол. - Их становиться все больше. Это канюки. Там что-то мертвое.

- Корова, вероятно.

- Здесь нет ферм, и, следовательно, нет коров.

- Тогда олень или лось.

- Не просто олень или лось. Канюков много, значит, много и падали.

Корнуэлл натянул поводья.

- К чему вы клоните?

- Голова, - сказал Хол, - она ведь откуда-то взялась. Тропа впереди опускается в очередное ущелье. Там прекрасное место для засады. Если нас захватят здесь, ни одному не уйти.

- Но мы уверены, что Беккет здесь не проходил. Ведь он не показывался у Башни, и мы ни разу не встретили никаких следов его отряда: ни отпечатков копыт лошадей, ни остатков костра, ни человеческих следов. Если бы здесь была засада...

- Не знаю, - сказал Хол. - Но там канюки, и их много.

Подъехали Оливер и Снивли.

- Что происходит? - спросил Оливер. - Что-нибудь случилось?

- Канюки, - сказал Хол.

- Я не вижу никаких канюков.

- Точки в небе.

- Неважно, - сказал Корнуэлл. - Они здесь - ну и что? Там просто что-то мертвое. Прошлым вечером, перед тем, как кто-то швырнул в нас голову, слышалось гудение...

- Темный Трубач, - сказал Снивли, - я же говорил...

- Теперь я вспомнил. Но с тех пор так много всего произошло. Кто такой Темный Трубач?

- Никто не знает этого, - ответил Снивли. - Никто никогда его не видел. Его слышат не часто, иногда он молчит годами. Он - предвестник бедствий, и играет всегда перед тем, как происходит что-то ужасное.

- Не говорите загадками. Что именно? Голова - это и есть ужасное? спросил Хол.

- Не голова, - возразил Снивли. - Что-то гораздо худшее.

- Ужасное для кого? - спросил Корнуэлл.

- Не знаю, - ответил Снивли. - И никто не знает.

- Что-то в этом гудении мне знакомо, - сказал Оливер. - Я думаю об этом все время и не могу вспомнить. Это так ужасно, что я испугался. Но сегодня я вспомнил, частично, одну или две фразы. Это часть древней песни. Я отыскал ее ноты в одном древнем свитке в Вайлусинге. Там была эта фраза. В свитке говорилось, что она дошла до нас от очень далеких столетий. Возможно, это самая древняя песня на Земле. Не знаю, откуда человек, написавший этот древний свиток, мог знать...

Корнуэлл хмыкнул и двинул лошадь вперед. Хол последовал за ним. Тропа неожиданно пошла вниз, как бы уходя под землю, и по обе стороны от нее появились крутые стены. По склонам текли ручейки, кое-где за камни цеплялись мхи, из трещин росли кедры, настолько изогнутые, что казалось, они вот-вот упадут. Отрезанное от солнца, ущелье, по мере того как они в него углублялись, становилось все темнее.

Меж стен ущелья подул ветер и принес запах. И от этого запаха, тошнотворного и сладковатого, у путников пересохло горло.

- Я был прав, - сказал Хол. - Там внизу смерть.

Перед ними был поворот. А за поворотом ущелье кончалось. Впереди располагался амфитеатр - кольцо, окруженное крутыми утесами. Взрыв крыльев - и стая больших птиц оторвалась от пиршества и взмыла в воздух. Несколько отвратительных птиц, слишком объевшихся для того чтобы взлететь, неуклюже отпрыгнули в сторону.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});