Если у нас будет завтра - Скотт Эмма

– Ну, вам виднее.

Когда в начале дневной смены я вошел в спальню Эдварда, там царил полумрак. Кто-то задернул шторы, хотя в этот час им полагалось быть открытыми. Я бросил вопросительный взгляд на Дейла, которого сменил. Дейл покачал головой, потом кивнул в сторону Эдварда. Тот смотрел новости по кабельному каналу на огромном плоском экране, висящем напротив кровати.

Его все боялись. Но я-то успел поработать в отделении «Скорой помощи». И мне крики Эдварда Марша казались детской игрой.

– Мистер Марш, – проговорил я, когда Дейл выскользнул из комнаты. – Вы же знаете, что сказал доктор Уэбб. Вам нужен солнечный свет. Витамин D. Он так же важен, как и лекарства.

– Отвали.

«Да. Он явно любит меня больше всех. Это ведь очевидно».

Я спрятал улыбку и потянулся к шторам.

– Простите, сэр, но так велел врач.

– Ты ведь знаешь, что я не дурак. – Он не заикался, хотя сложенные на животе руки дрожали. – Я слаб, как котенок. И лучик солнца не придаст мне сил. Так что можешь закрыть эти чертовы шторы.

– Вам нужно солнце. – Я поправил открытые занавески. – К тому же мы в Сиэтле. Пользуйтесь тем, что есть.

Я обернулся. На лице Эдварда Марша, освещенном залившим комнату солнечным светом, ясно читалась ярость. Когда я не дрогнул под холодным взглядом, он сдался и вернулся к новостям.

Я занялся своими делами, приготовил шприц с Орвейлом, измерил ему давление и температуру. Когда я подошел, чтобы приподнять Эдварда и удобнее устроить на подушках, он указал на экран телевизора.

– Взгляни на это, – проговорил он. – Какой-то педик-актер заявил, что стал жертвой преступления на почве ненависти.

Я замер. Внутри все заледенело, и я чуть не задел головой Эдварда о спинку кровати.

– Преступление на почве ненависти? – фыркнул он. – Чушь собачья. В него просто плеснули выпивкой. Тоже мне преступление. Держу пари, все полная брехня. Он это подстроил, чтобы привлечь внимание. Никто не нападает на гомиков средь бела дня. Уже нет.

Я все еще не двигался. Пребывал в замешательстве, борясь с ощущением, будто меня ударили под дых. Настолько небрежно, мимоходом прозвучали брошенные Эдвардом намеки.

– Что с тобой? – спросил он, вырывая меня из размышлений.

– Ничего.

Его слова причиняли боль, но, если я стану принимать близко к сердцу каждое грубое замечание, то просто не смогу с утра вставать с постели. В обычных обстоятельствах я бы высказался, но в этот момент что-то инстинктивно подсказывало мне молчать. И не только для того, чтобы сохранить работу.

Я взглянул на Эдварда. Он смотрел на меня. Казалось, оценивал холодным, проницательным взглядом, которым надзирал за многомиллиардной империей.

– Ты поклонник этого актера, Максвелл? – спросил Эдвард, и я уловил скрытый в вопросе подтекст.

Но не успел ответить. Или указать на неверно произнесенное имя. Открылась дверь, и появился Роберто, старший медбрат.

– Мистер Марш, пора выйти на свежий воздух и погреться на солнышке, – проговорил он. – Посидеть пару часов у бассейна.

– Да я даже посрать сам не могу сходить, – пробурчал Эдвард. – Так что да, давайте порезвимся в бассейне.

– Приказ врача, – пояснил Роберто. Он посмотрел на меня. – Поможешь мне его подготовить?

– Да, конечно.

Я затаил дыхание, гадая, есть ли у Эдварда еще вопросы. Но он лишь бормотал проклятия, пока мы с Роберто собирали его для поездки на задний двор. Мы надели на него рубашку поло, шорты и белую бейсболку с вышитым спереди красной нитью логотипом «МФ».

Когда Эдвард уже сидел в инвалидном кресле, я склонился над ним с баночкой солнцезащитного крема.

– Я сам, – проворчал он.

Я протянул ему баночку, но он лишь опустил ее на колени, а потом попытался поднять дрожащими пальцами.

– Черт побери! – Внезапно он обмяк в кресле и закрыл глаза.

– Я понял, мистер Марш, – тихо проговорил я, нанося защитный лосьон на его нос и щеки.

«Этот «педик» не даст вам обгореть».

Я подумал о том, как мыл его губкой и менял грязные простыни. Что бы сделал Эдвард, если бы его подозрения насчет меня подтвердились?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«Ничего. Он не сможет ничего сделать. Иначе я просто засужу его за дискриминацию».

Только теперь стоит быть осторожней. Если он узнает, что я гей, то может выдумать что-нибудь о неподобающем поведении.

«Черт».

Мы отвезли Эдварда к креслу-подъемнику на черной лестнице, потом спустили на задний двор. Если место, где растет настоящий лес, вообще уместно назвать «задним двором». Вокруг очага и гриля, больше похожего на произведение искусства, тянулась идеально чистая цементированная площадка. Возле огромного бассейна стояли набивные шезлонги.

Эдди Марш в старомодном купальном костюме, напоминающем черно-белый полосатый комбинезон, плавал у дальнего края. Неподалеку, с нашей стороны бассейна, на одном из множества удобных шезлонгов расположился Сайлас.

«Да, вот он. Мой добрый друг. Старина Сайлас».

Внешне я сохранял невозмутимость. Внутри же напоминал себе Леонардо Ди Каприо, нервно грызущего костяшки пальцев[14].

На Сайласе были лишь длинные черные купальные шорты с белым шнурком и темные очки. Рядом на столе виднелась бутылка с водой, не из дешевых. Будто бы задавшись целью еще сильнее помучить меня, он читал книгу. «Преступление и наказание» Достоевского. Он прочел уже больше половины.

«Как будто недостаточно просто быть безбожно привлекательным».

Солнечный свет омывал его, очерчивал линии тела, заставляя светиться безупречную бронзовую кожу, играл в золоте волос. Сайлас казался ослепительно красивым. Я отвел глаза, но было уже слишком поздно. Данные самому себе обещания рассыпались прахом. Глупое, одинокое сердце уже угодило в неприятности.

Я завез Эдварда под зонт в нескольких шагах от сына. Роберто, увидев, что мы устроились, ушел в дом, чтобы ответить на звонок по мобильному.

– Приветствую, папа! – помахав рукой, крикнул Эдди с дальнего конца бассейна. – Превосходный день для купания. Ваше здоровье, мистер Кауфман. Рад вас видеть, сэр.

– Здравствуй, Эдди. – Я закашлялся. – Сайлас.

Сайлас кивнул, один раз.

Не обратив внимания на плескавшегося в бассейне старшего сына, Эдвард взглянул на младшего.

– Почему ты не в офисе?

– Сегодня суббота, – пояснил тот. – А субботы я провожу с Эдди.

– Как дела с акционерами?

– Пришлось сказать им, что ты отдыхаешь. Пока мы получаем прибыль, они вполне довольны. – Сайлас поерзал в шезлонге. Под плоскостью грудных мышц резко обозначились точеные линии идеального пресса. – Нам нужно кое-что обсудить, чуть позже.

– Что? Стратегию маркетинга? Я же просил тебя не вмешиваться.

– Мы поговорим об этом позже.

– Да неужели? Теперь ты отдаешь приказы? Мы можем поговорить прямо сейчас.

– Если вам нужно что-то обсудить наедине, я могу уйти, – вмешался я.

Эдвард взглянул на меня, потом на Сайласа. И вновь на меня.

– Ты спрашиваешь меня? Или моего сына?

Сайлас стиснул зубы, и, кажется, я заметил, как он чуть качнул головой, словно бы говоря «нет». Почти неуловимо.

– Не знаю. Обоих. Того, кто…

– Ага, – проговорил Эдвард. – Не проси у него разрешения. Спрашивай меня.

– Конечно.

Эдвард все еще смотрел на меня. Потом обернулся и громко сказал:

– Сайлас, ты слышал последние новости? Голливудский педик заявляет, что стал жертвой преступления на почве ненависти. Кто-то плеснул в него красным напитком… как уж он называется? Слаш[15]. Весь его прелестный наряд забрызгали слашем.

На улице стояла тридцатиградусная жара, но у меня по коже побежали мурашки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Правда? – спокойно спросил Сайлас, лицо за стеклами темных очков казалось непроницаемо-бесстрастным.

– Да. И что ты об этом думаешь?

– Ничего, – проговорил он, уткнувшись в книгу.

– Это во всех новостях, – продолжил Эдвард. – Просто смешно. К счастью, нам о подобном больше не стоит беспокоиться.