ВОВа - Александр Круглов

«Ага! Вот как! — поднялось ликованием в душе у Изюмова. — За мной, за мной значит правда была! Была — и осталась! За мной!»

И как же ему — ВОВе, ветерану, солдату, отлученному на полжизни от партийных, общественных, государственных дел, оболганному и гонимому, загнанному наподобие зверя в горы и лес, отказаться теперь от сладких минут торжества, от своей полной конечной победы? Как? Нет, никак нельзя. Так что сперва торжество, сначала — победа, остальное потом, пусть и самое главное, важное. Все, все потом. А что именно, как действовать дальше, получивши снова партийный билет, этого Иван Григорьевич покуда не знал. Но все больше и больше казалось, что надежнее, лучше всего прежнюю партию распустить и создать на расчищенном месте другую, новую, во главе с совершенно новыми чистыми людьми. Теми, что не запятнали себя ни прежними перехлестами, ни нынешним попустительством, предательством даже. И только тогда никто и ни за что не сможет предъявить новой партии за просчеты предшествующей ни малейших претензий. И останется только одно: ждать и работать — терпеливо, упорно, привлекая к себе все новых и новых сторонников. И настанет момент, непременно придет — и немало из тех, кому коммунисты теперь желанны лишь висящими на столбах, оборотят свой гнев против отступников. Мстительные, оголтелые, жадные до наживы, перевертыши эти из всех щелей ныне прут, лезут и лезут, норовя прибрать к своим рукам все, что было достоянием всего народа, всюду свою корыстную власть утвердить. Утвердят — тогда и зажмут в кулак всех работяг — золотом, ложью, тюрьмой и свинцом. Вот тут-то снова и вспомнят о коммунистах. О тех, что гнили по царским, а то и по сталинским каторгам, на поле брани первыми бросались в штыки, на мерзлую землю — с кайлом и лопатой, словом, насмерть стояли за Государство, за Родину, за народное счастье. И именно для него, для народа, и вместе с ним и воплощали в явь, как могли, величайшую мечту человечества о всеобщем братстве, равенстве и справедливости. Хотели поднять всех людей над грязью мелких страстишек, над повседневным уродливым бытом, над грешной постылой землей, чуть ли не в небеса, не к божеству каждого вознести. И во многом к тому уж приблизились. И вина, и беда их, общая наша беда заключается в том, что не всем эта вера пришлась по нутру, по плечу, что этим — слабакам, иудам, явным врагам многие из нас поверили больше, чем коммунистам, и в итоге, пусть на время, а утратили великую эту мечту. Но есть, есть коммунисты еще — настоящие КОММУНИСТЫ, да просто честные, гордые, смелые люди. И мы вернем еще все. Все достойное, лучшее, вечное… Все, все вернем. И умножим в тысячи раз!

Так Иван Григорьевич чувствовал, думал, стоя перед комиссией, упоенно, почти откровенно торжествовал.

— А как быть с партийными взносами за весь восстановленный стаж? — услышал он женский озабоченный голос. — Ведь тридцать три года прошло, как его исключили из партии. Тридцать три!

— Возраст Христа, в пору распятия, — отметил Борис Карлович Пуго, бросив с лукавинкой взгляд на Изюмова. — Представляю, чего вы натерпелись за эту треть века, — застыл на миг, что-то соображая. Видать, ничего не придумав, спросил: — Как же нам быть?

— Положение требует, — подсказала секретарь, — чтобы взносы были уплачены восстановленным в партии за весь исключенческий срок.

— Да у товарища и денег таких, может, нет! — воскликнул сочувственно председатель. — Вы-то сами на это как смотрите?

— Г-мм, — не сразу нашелся Изюмов. — Если иначе нельзя… Что делать? Придется платить. Хотя… Не я же сам себя исключал. Вы исключили. Ну, ваши предшественники, — поправился он. — Они, наверное, и должны уплатить.

— Резонно, — не сводя упорного взгляда со стоявшего напротив него апеллятора, согласился с ним Борис Карлович Пуго.

— Но я не помню, чтобы когда-нибудь делали так, — забеспокоилась женщина. — У нас просто нет такой расходной статьи.

Начали переглядываться, судить-рядить и все остальные.

Выход предложил сам заявитель:

— Принципиально… По-моему… Следует так, — опустил Изюмов руку на стол. — Взносы за тридцать три года, раз положено, я внесу. Но из денег, что я за это время по вашей вине потерял. — Все мигом примолкли, застыли, и прежде всего председатель. — Ведь исключив из партии, меня сразу же выгнали и из редакции, не давали работать по специальности. Я месяцами, годами нигде работы не мог получить. И не только журналистской, по профессии.

— Минуту, — сразу смекнув, куда это может завести, оборвал Изюмова Пуго. — Партия приняла решение, взяла весь грех за ваше исключение на себя. Взяла! Она даже приносит вам свои извинения. Вот она и уплатит. Долг есть долг. И каждый свои долги обязан сполна отдавать. — И, не лукавя, напрямую спросил: — Вас такое решение удовлетворяет? Все… Особенно это, последнее. Да или нет?

— Да, — не став примеряться, взвешивать выгоды, ответил сразу Изюмов. — Логично, нормально… Благодарю.

И тут, отодвинув в сторону стул, Пуго вдруг двинулся вдоль правого ряда сидевших к Ивану Григорьевичу. Тот едва успел навстречу шагнуть.

— Поздравляю, — сжал руку Изюмову Борис Карлович Пуго. — Партия от вас еще многого ждет. Позавидовать можно. При всем своем возрасте, при жизни, какую пришлось вам прожить, вы вон еще… Надеюсь, — улыбнулся сквозь деловитую хмурость стоявшему перед ним ветерану, — когда-нибудь в одной из своих повестей или романов вы поделитесь с нами секретом, как это вам удалось остаться таким молодым, таким боевым!

Из рецензий мастеров военной прозы и критиков на повесть А. Г. Круглова «Отец»

«Значимость повести Александра Круглова, как мне думается, и в том, что она впитала в себя опыт бывшего воина, и в том, что она написана даровитым человеком, увидевшим войну своими глазами».

С. Баруздин

«… Повесть "Отец" написана рукой уверенного в себе и литературно одаренного человека. Проблема воинского таланта… очень правильно связана с проблемой сохранения на войне человеческой жизни…»

К. Симонов

«В ней (в повести «Отец») есть кусочек войны, той всамделишной правды, которая может быть добыта лишь ценой авторского опыта, а это всегда ценно в литературе».

В. Быков

«Герой повести, лейтенант Матушкин… ощущает свою человечность как силу, призванную побороть разрушающую, темную мощь войны… За бытовизмом скрываются общие проблемы: человек и война, разумная воля и случай, цель и средства ее достижения».

Г. Филиппов