Бесова длань (СИ) - Ковальский Даниил

— Ты слишком хорошо сражаешься, чтобы это бросить.

Дэл устала спорить, много говорить, да и просто устала. Она лишь смогла усмехнуться этим словам. Звучало так, как будто колдуну было действительно не плевать.

— И Морра довольна тобой, Дэл.

Она вздрогнула, снова услышав это странное имя. Только дрожь была не от страха, а от напавшей на неё злости. Проклятые боги тёмных тварей, как там… он выполняет волю Морри? Неужели, она теперь тоже становится её орудием? От этой мысли сплюнуть захотелось.

— Я не верю в богов, — проговорила отчётливо она.

— Зато они в тебя верят.

Она усмехнулась. Сколько молитв она адресовала Иште, искренних и проникновенных, выученных наизусть? И сколько до него дошло? А сколько раз Матфей перед ней читал молитвы, наверняка искренне, веря в наблюдающего за ними бога? Помогло ли ему это под тем деревом, когда тварь вонзила когти в его грудь и лишила жизни?

— Я смыл кровь с меча, он снова чистый.

Дэл даже взгляда на него не подняла. Меч уже никогда не будет чистым, он уже лишил жизни людей, испробовал их крови. Никакого смысла.

А был ли он когда-нибудь чистым? Она подняла свои руки, на которых следы уже от её собственной крови. Она так старательно смывала грязь да кровь, что даже не задумывалась, что она навсегда останется с ней, никаким мылом и водой этого не смыть. Ведь лучше всего на свете она умела лишать жизней и не думать об этом. Впрочем, последнее недавно дало сбой.

— Так прикажи мне его взять. Я снова пойду, возьму меч, весь мир убью по твоей воле. Могу даже пытки устроить. Детей резать. В младенцев стрелять. Старикам головы отрубать. Всё по твоей воле… — она сделала глубокий вдох и произнесла медленно. — Хо-зя-ин.

Нужно было признать очевидное абсолютно всем, кроме неё. От этого ей уже не сбежать, ничего не сделать, только жить дальше и уходить в мечты, где она убивает колдуна, возвращается домой, обнимает Лайзу и снова входит в палатку к Брайсу. Но это лишь останется мечтами.

— Первый обладатель этой метки не считал себя рабом. И хозяином никого не называл. Правда, раз ты про Морру услышала в первый раз, то про Дамокла уж тем более не слышала. Он был близким другом одного из могущественных колдунов, доблестно сражался с ним, пока однажды войско не оказалось слишком большим, ни один человек не смог бы побороть его. И тогда взмолился Дамокл хотя бы о части силы, какой обладал его друг-колдун, лишь бы помочь ему в сражении.

Она скривилась, очередной поток слов о несуществующих персонажах, придуманный миф для умасливания чужих ушей.

— Но за всё нужно платить. И связал их жизни Дионисий крепкой связью, которую ничем, кроме смерти, нельзя было оборвать. Дамокл смог сражаться с неистовостью и удачливостью колдуна, и смог помочь ему разбить войско. И жил он с этой меткой очень долго, но отныне ни о ком не мог он думать, кроме того самого колдуна. Когда умер колдун, наложил и он на себя руки. С тех пор печать и называют Дамокловой дланью.

Глупая легенда. Дэл тяжело вздохнула. Будь она немного глупее, то могла бы и поверить, но… этому колдуну нельзя было верить, не просто так он ей сказки рассказывает, у него был наверняка очередной план, в котором она ему нужна.

— У нас другая легенда про Дамокла.

Лука подошёл к ней и проговорил, глядя в глаза:

— Я не хочу делать из тебя раба. Твоя боль — она и моя тоже.

Дэл не выдержала, рассмеялась громко прямо в лицо колдуну. Так нагло врать ей в лицо, словно… она вспомнила, как он в первый раз назвал её "девочкой". Да, врал, как девчонке.

А ещё она вспомнила его же слова про "чувства", и про то, что у него их не было. Сам же запутался в своей лжи, бесов колдун. Она ухмыльнулась:

— Если у тебя есть чувства, то советую быть аккуратней — боль бывает не только физической.

Последовал тяжелый вздох.

— Я уже понял это…

От одного этого погрустневшего лица колдуна на душе стало значительно легче. Однажды она найдёт его слабое место, и наступит на него как следует, от всей души. Сколько боли людям причинил он… сколько на счету его тварей было смертей? Возможно, кто-то из его созданий лишил жизни Матфея и ног — Лекса.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Лекс.

Дэл скривилась при одном воспоминании о весёлом балагуре, который превратился в калеку с потухшими глазами. Он никогда не винил её в произошедшем, когда она заходила к нему в гости, чтобы прибраться и принести еду, он даже пытался улыбаться и рассказывать радостным голосом о своих новых увлечениях. Даже показал игрушки, которые вырезает из дерева для местных детишек. Но в глазах его была лишь бесконечная тоска.

Она могла бы всё исправить, обернись чуточку раньше. С одной ногой ему было бы проще, можно было бы сделать протез, и он был бы почти как обычный человек. Пусть и не воин, но хотя бы простой человек. Но он отныне передвигался на коляске, а чаще — сидел у себя дома, принимал гостей и скрывал боль за радостным голосом.

И в этом тоже был виноват Лука.

Убить бы его, да руки не поднимаются. Зато убить ради него — с превеликой радостью.

Она вздрогнула от резкой мысли, пришедшей в голову.

И вслед за ней вздрогнул Лука.

— Даже не смей.

Она приподняла брови, а потом вспомнила: он же знает абсолютно всё, что творится у неё в голове. И эту мысль он прочитал довольно быстро.

— И что ты со мной сделаешь?

Лука прищурился, словно бы изучая её — блеф ли это, или нет. Раньше эти мысли она отбрасывала, всё-таки слишком много незаконченного было на ней каждый раз. Теперь же сама судьба подсказывала, что этот путь был бы самым лучшим.

Он откашлялся и проговорил серьёзно:

— Я превращу тебя в настоящую игрушку колдуна. У тебя не будет ни своих мыслей, никаких чувств, никаких желаний, кроме одного — угодить своему… хозяину.

Она вздрогнула. При одной только мысли об этом становилось не по себе… а потом она вспомнила свои слёзы у дерева, стоило только вспомнить о том, что она сделала с теми ребятами. Сколько раз она успела увидеть их во снах, попросить у них прощения, да только трупам уже всё равно на твои слова. Сколько раз она плакала, вспоминая, что могла бы просто тогда пойти в ту же сторону, что и Матфей, и смогла бы спасти. И как она себя винила в том, что случилось с Лексом.

Она улыбнулась сквозь щемящую боль в сердце и проговорила:

— Я только за.

Лука громко захлопнул за собой дверь. Не выдержал, бедненький, её напора. Она же упала спиной на кровать, да прикрыла глаза. В какой момент она настолько потеряла стремление быть, что сказала такое? Самое страшное, что это молчаливое ожидание своей участи в ней теплилось до сих пор. Возможно, лишиться своей воли было лучше, чем снова и снова лежать на этой кровати, прокручивая в голове прошлое, без шансов изменить настоящее и будущее.

Дэл наконец засмеялась, уткнувшись в подушку. Смех нервный, плавно переходящий в слёзы. Она ничего не понимала, но отдалась целиком и полностью этой странной эмоции, отдав ей весь контроль. Страшно и легко одновременно. Это длилось, кажется, целую вечность, прежде чем слёз совсем не осталось, и она смогла спокойно обнять подушку и закрыть глаза.

— Тебя никогда не слышно… типа, тебе даже весело не бывает, или что?

Она подняла голову от земли, на которой лежала после кучи отжиманий, и увидела Лайзу, с интересом на неё смотрящую. Дэл нахмурилась, уж очень не понравился ей этот взгляд — будто на диковинную зверушку.

— А зачем тебе меня слышать?

Рыжая девочка на это плечами пожала, что показалось ещё более странным. Разговор был каким-то неловким с самого начала.

— Мне кажется, ты интересная, — наконец выдала она.

От этих слов стало как-то светлее на душе. Давно ей такого не говорили. Лишь в начале года, когда она на первой тренировке схватилась за деревянный меч и почти уложила того лохматого старшего парня. Лишь простая неопытность заставила её раскрыться, и в итоге получить в открытое место лёгкий укол. После этого поединок прекратили, но новые ребята с такими глазами на неё смотрели, что она даже испугалась. Оказалось, что вот так сражаться для них было очень сложно, всё-таки меч (пусть и деревянный) довольно тяжелый, им сложно правильно бить, и особенно быстро двигаться.