Собственность Шерхана - Ирина Шайлина

которой я обхватываю его, привычно упругий живот кажется твердым, каменным почти. Боль так оглушительно-неожиданна, что я на мгновение глохну.

Схватки, доходит до меня. Людка рассказывала, что их ни с чем не перепутать, так и есть. И от этого я пугаюсь ещё сильнее. А что, если роды начнутся прямо сейчас, посреди торгового центра, рядом с этим человеком в гигантском мохнатом сердце, что тычет мне в лицо листовку? И никто мне не поможет?

Больше всего на свете я боюсь потерять ребенка, а он затих, не шевелится, ему тоже страшно.

— Все хорошо будет, малыш, все хорошо.

Только я своим словам не верю. От мысли, что я сегодня могу потерять двух важных людей разом, начинает тошнить.

Я нахожу в себе силы двигаться дальше. Нужно идти, я делаю шаг за шагом, ногам сыро в промокших от вод сапогах.

Вижу стрелку, указывающую выход на парковку. Теперь, когда цель намечена, дышать немного проще.

— Нам не туда, — чужая рука хватает меня за запястье, я резко вскидываю голову, заслышав знакомый до боли голос.

На меня смотрит Чабашев, и в его нахмуренном лице нет ничего доброго.

— Это вы, — говорю, вкладывая в свои слова сразу несколько смыслов.

Это он напал на Имрана, иначе, чтобы он тут делал, Чабашев? Его дом за сотни километров от нашего города, и ни одной причины, по которой он мог бы тут стоять, со мной рядом, я не видела.

Дернула руку, но он не пустил, ещё сильнее схватил. Не больно, но цепко.

— Я закричу, — предупредила его, ощущая липкий ужас от своей беспомощности. Нельзя с ним никуда идти, мне в больницу нужно, нужно узнать, что с Имраном, — пустите!

— Здесь сейчас не безопасно, — покачал он головой, — Иванова, не тупи.

— Тогда отпустите меня, — пересохшими от волнения губами, попросила я. Новый приступ боли снова застал врасплох, я охнула громко, пережидая схватку.

— Что с тобой? — Чабашев нахмурился, вглядываясь в мое лицо.

— Кажется, я рожаю…

Он выругался, перехватил мою руку удобнее, и потащил настойчиво к выходу:

— Я ни хрена не знаю, как принимать роды, зато понимаю, что здесь может быть опасно. Это ведь Шерхана ребенок?

Я кивнула. Сопротивляться не было сил, я сосредоточилась на том, чтобы просто переставлять ноги. Каждый шаг давался с трудом, ноги стали тяжёлыми, неподъемными. А Давид слишком спешил, я не могла двигаться в таком же ритме, дыхания не хватало, сил не хватало. Мы оказались на улице, я даже не поняла, каким выходом мы воспользовались. Просто шла за ним, как покорная овца на заклание. Холодный ветер тут же забрался под одежду, прошелся по мокрым ногам. Я чувствовала, что из меня все ещё струится потихоньку горячая вода, почти сразу же остывая, чавкая в моих сапожках.

— Не бойся, — повторил Чабаш, и глянул на меня так, словно я очередная бомба, которая сейчас взорвется.

Я не верила ему, но разве у меня был выбор? В прошлый раз он ни сделал мне ничего плохого, взаперти только держал. В этот раз в клетку мне нельзя.

Впереди стоял большой черный джип, не тот, в котором мы ехали в нашу с ним прошлую встречу. Но такой же огромный.

— Садись, — Чабашев распахнул заднюю дверь, — только быстрее.

Сделать это было не так просто, как сказать, и уж тем более — быстрее. Джип высокий, ноги поднимать тяжело, забраться, чтобы не задеть живот, ещё сложнее. Чабашев помог, осторожно подхватив со спины. На сиденье я не села — легла, ощущая давление внизу живота. Ребенок почти не двигался, и я молилась, прося помощи у всевышнего и бабушки. "Только не забирай его себе, пожалуйста, — попросила ее, — нельзя. Я без него не смогу, я умру прямо сразу".

— Зачем вы здесь? — Чабашев сидел на переднем сидении, рядом с водителем. Скосился на меня, раздумывая, что сказать.

— Мне нужен твой мужчина.

— Значит, вы знали…

— Что ты — не Иванова? — кивнул он, — догадывался. А потом вспомнил, где я видел тебя раньше.

Я понятия не имела, где меня видел Чабашев до нашей встречи. В его городе раньше я никогда не бывала.

— Я не знаю, где Шерхан, жив ли он, — покачала головой, — отпустите меня, я ничем вам не могу помочь.

— Да что ты заладила, отпустите да отпустите, — он даже разозлился как будто, — сама же сказала, рожаешь. На улице хочешь родить? Остановить машину?

На улице рожать я не хотела. Я вообще не хотела сейчас рожать, я хотела ходить по торговому центру вместе с Шерханом. Ощущать его горячую ладонь на собственном животе, выбирать одежду себе и ребенку. Волноваться, когда он смотрел на меня, быть обиженной на него за прошлые поступки и учиться прощать. Прощать — это самое сложное.

А вместо этого я ехала в чужой машине и не знала, выжил ли Имран или нет. И что будет с его ребенком — тоже не знала. Слезы снова покатились по лицу горохом. Имрану нужна была помощь, и младенцу в моем животе. Я не могла выбирать между ними двумя, это было неправильно, но каждая мать пойдет за своим ребенком до конца.

— Не реви, — попытался успокоить Чабашев. — Терпеть не могу ревущих баб, а тебя даже не я брюхатил.

Я сжала зубы, стесняясь кричать от боли. Думала о том, что наверняка испачкаю его сидения. Столько мыслей непутевых в голове, сосредоточиться на одной сложно.

— А вам-то это зачем?

— Считай, покупаю индульгенцию за свои грехи, — хмыкнул он, и на меня внимательно посмотрел. Я видела его сквозь слезы, размыто, — я же не зверь какой-то, чтобы рожающую бабу бросить одну. Ты-то ведь даже за кошками вернулась, да?

— Шерхан… Я попросила.

— Придурок влюбленный, — покачал Чабашев головой. — Не бойся, не умрет. Он с того света не раз возвращался, выживет твой Шерхан. Если уж твой отец его убить не смог…

— Что?! — мне показалось, что я ослышалась, что Чабашев перепутал все на свете. Это же Имран родителей моих убил… Я даже не думала никогда, что он тоже