– Аой! - Антон Юртовой

виду побольше

                                         иметь от иной по-иному,

случай не упускает иметь на рогах у себя,

                                                                   ином,

                                                           ещё и солому.

Кто бы ты ни был, живой или умер,

                                             ты не бываешь собою:

часто к тебе от чужой головы

                              устремляется многое,

                                      будь та хоть вовсе пустою.

Через проезжую часть перейдя,

                                          не ищут дорогу

                                                               оглядкой.

Чья-то случилась беда, – значит,

                                                с тобою

                                                       пока —

                                                               всё

                                                           в порядке.

                                                       – Аой!

Надоело!

Надоели усталые, хмурые, скорбные лица.

Нет конца завихреньям эпох.

В новых ложах укладываются столицы,

там, где их же отбросы и —

                                         яростный

                                                      чертополох.

Кто кому задолжал, кто кого обошёл?

Кто кому уступил в торопливом

                                                     расхвате?

Что к руке подвернулось, растащено всё.

Мечен пулей намёк на долги

                                           по оплате.

Балагурские шоу в экранах

                                           лихих

утомили как тяжкое долгое горе.

Нет надежд на добро, если разум утих.

Непотребным прикрыты раздоры.

В мягкой ауре кутают сами себя

говорливые стражи всевышних.

Что-то странное слышат они в небесах.

О таком сами боги не слышали.

Не продраться словам от солистов и хора

                                               к рассевшимся

                                                                  в зале:

им преградою – мощные фо́рте

                       не в меру усердливых

                                           аккомпанирующих.

Что ни действо, – вживую,

                            записанное или заснятое, —

по нему уже червем ползёт

                           безалаберный,

                                          тусклый,

                                                дешёвый,

                                 ненужный мотивчик.

Там, где гимны, тоскливо кружась,

                                     натыкаются на

                                   сплошь незанятые

                                                 зрительские

                                                            трибуны,

в непристойных, двусмысленных позах

                                                            лезут

                                           один на другого

                                                       шалеющие

                                          от зачтённых очков,

                                                       неотёсанные

                                                                    атлеты.

На календарь наступив,

             задолго до праздников

                        брызжут салютами

                        пышные корпоративные

                                                              буйства.

Сами же праздники вроде б как больше

                                                   уже никому

                                                         не нужны —

                                           словно обглоданные

                                                                   скелеты.

Оберечь себя каждому вздумалось врозь.

Заперлись за дверьми,

                                за заборами,

                                            в бункерах,

                                                         в сейфиках.

Никому ещё спрятаться не удалось:

рвутся следом оравы наследников.

Надоели восторги над глупым,

                                           корявым,

                                                 холодным

                                                         стишком,

над потерею чьей-то бесценной

                                                   невинности.

С модной вздорною песней из каждого

                                              вытряхивается

                                                                   нутро.

Благонравие смято в угрюмой неистовости.

От сергеев едва ли не сходит с орбиты

                                                       бедняга земля;

с ними страхов как и – с амазонками,

                                                           с гейшами.

Уживаться, бывало, ни с кем не хотелось

                                                     драчливым

                                                             скупым

                                                               королям,

а теперь уж и всем —

                 и постылым мужьям,

                                 и забывшимся

                                                     женщинам.

Тесной жёсткой стеной

                             прохиндеи обсели кругом.

О высоком годами твердят лицедеи,

                                                      скареды,

                                                               обжоры.

В их лукавствах укрыта избыточность

                                   ими сворованного —

                                                                   того,

без чего б захирели офшоры.

Поднавязли в зубах обещанья,

                                               посулы,

                                                         загадки.

Всё изменится,

          коли ничто и никто не лишаются

                                                           времени.

Надоели обмеры бескрайнего

                              и необъятного,

                   скрытого за недоступными

                                                           далями.

Кто б хоть что-то сумел утащить

                                    из туманистой

                                                     бездны

                                                       вселенной?

Зазывают лощины дворцов вековых

прогуляться по ним, но – только

                                                 в бахилах.

Рты разинуты у ротозеев сонливых и злых:

у кого-то бахилы стащили!

Не понять заводил, когда те,

                                 пропылённое

                                             стряхивая

                            перед несмелою публикой,

шумовито бодрятся,

                           выпрашивая аплодисменты.

И неужто не будет уже надоевшему убыли!

Ему будто бы нужно ещё и радоваться

                                                                  и

                                                принимать его —

                                                    как неизбежное

                                                                     вечное.

Надоели властители,

                             сытые,

               понахапавшие сполна,

                            раскоряченные в успехе.

Обыватели – с их оголтелым

                и ясным приятием рабства —

                                      нисколько не лучше!

Стынет мозг от напастей и лжи, от потерь,

                                       до чертей надоевших

                                                          нелепостей!

Надоевшим и затхлым изморена,

                                      кажется, вся

                  странной птицею-тройкой

                                            пронёсшаяся

                                                           мимо

                                                                себя

                                                                     су-

                                                                       ша.

                                                          – Аой!

“Не близко вершины…”

Почти с натуры.

Не близко вершины, что рдеют во мгле;

в подросте тропинки; послушное «бе»;

орёл для чего-то воссел на вербе.

                            *

Здесь лысы поляны, и выкраден лес.

Туманы в карманах. И прочих чудес

набросано. Вволю свинцовых небес.

Замрёшь на мгновенье и слышишь: «Ау!»

При встрече накрутят тебе одному.

Ковёр, – чтоб под ним насолить хоть кому.

От целого каждый берёт половину.

Горазды копать под кого-то, – не глину.

Толпятся у края, бранят середину.

Глупеет быстрей, кто родился неглупым.

Взаправду слеза – от приправы из лука.

Свидание менее це́нно разлуки.

За будущим – в очередь, – как с перепоя.

Чего-то не понял, – выслушивай стоя.

Один – не считается. Бредят по трое.

Покрыть расстоянье – равняется мату.

Резоннее – очередь из автомата.

Решенье – за лапой, когда та – лохмата.

Считается лучшею щель для монет

в копилке зауженной. Денег там нет.

Копилка ценима за дно и за цвет.

Стыдом заслоняется схема приплода.

Чем более счастья, тем хуже природе.

Свобода приемлема только у входа.

Застолья шумнее в пургу или в дождь.

Того, кто оболган, и станут толочь.

Зевать – означает: не в силах помочь.

О новом во вкусах гадают на гуще.

Законы скрепляют кровавою тушью.

Фигура с