У черты - Александр Гордиан

— Ты вот что, герой-любовник, — оборвала его Инга, — мозги… как это?.. не полощи девчонке! Кавалер, надо же! Напомнить, где эти ваши… боевые подруги пасутся?

Глеб выдержал яростный взгляд.

— Зачем так? Мы знакомы всего пару дней. Говорили в другом тоне. Что случилось?

— Зачем мальчишку избил? Вчера, в баре.

Вон что! Глеб усмехнулся:

— Если скажу, что защищался, поверишь?

— Кулаком в висок? Нет! — отрезала Инга. — Я же там была, видела. У него сотрясение и гематома в половину лица. Он ушел пешком, в таком состоянии, потому что боится. Казнит себя, что связался с…

Ну?! Глеб пристально смотрел ей в глаза, ожидая, когда девушка решится.

— … оборотнем! — с вызовом закончила Инга.

Рамзес не принял вызова.

— Не говори так, — спокойно попросил он. — Ты судишь о вещах, которых не понимаешь.

Девушка сморгнула.

— Я бы мог спасать свою шкуру, — продолжил Глеб. — А я здесь стою и глотаю оскорбления. Какого, спрашивается, черта?

— Какого же?

— Ты мне помогла, а Рамзес долгов не забывает.

— Боже, сколько пафоса! — съязвила девушка и протянула, словно пробуя на вкус. — Рамзес… Почему не Цезарь? У тебя, сталкер, часом не мания величия?

У меня, часом, фамилия похожа, подумал Глеб.

— Если не пойдешь, я тебя участковому сдам, — обещал он. — Ничего больше сделать не могу, извини. В обезьяннике, пожалуй, сейчас единственное безопасное место.

Обещать-то обещал, но готов был душу прозакладывать, что Скипидар из отделения ни ногой пока волна не схлынет. Но девице знать об этом совсем не обязательно.

— За что? — ахнула мышь.

— Меня не за что арестовывать, — сказала Инга с едва заметной ноткой неуверенности.

Она задумалась, начала кусать губу. Как всякого в общем-то законопослушного человека, ее нервировала угроза ареста. Страшную в своей наивной откровенности максиму: от сумы и тюрьмы не зарекайся, девушка еще не усвоила. В силу долгой оторванности от ридны ненки.

— Какая разница за что? — отмахнулся Глеб. — За кустарную модификацию оружия, к примеру.

Рамзес к лишению свободы относился философски. В Приштинской тюрьме он сидел за то, за что в Белграде ему обещали орден. Не дали, правда, зато помогли выбраться.

Девушка начала колебаться.

— Волна — это очень опасно! — Глеб зашел с другой стороны.

— Что ты предлагаешь? — буркнула девушка, сдавая позиции. — Только учти, доверия тебе нет!

— Для начала пойти к управе. У властей должен быть план на случай волны.

«Если такого плана нет, даже мне дожить до утра будет непросто», — признался себе Рамзес.

Инга не стала спорить, только предупредила:

— Оружие не дам! Не знаю, как у властей, а это мой план.

Она положила руку на карабин. Красивые пальцы смотрелись на цевье неубедительно. На теннисной рукоятке они были бы к месту, но не здесь. Из этого оружия еще не стреляли, понял Глеб, разве что по мишеням. Они друг другу чужие — металл и пальцы, им еще предстоит сработаться в нелегком деле уничтожения живого. А, значит, немногого стоит твой план, красавица.

— Вы тоже собирайтесь, — велел Глеб Леночке; не собакам же ее оставлять, подумал. — Анна Павловна где?

— У Пасенков.

Мышь не казалась взволнованной. Она, похоже, не сознавала масштабов катастрофы.

— Далеко?

— С того краю деревни.

«Не успеть… Ну, господи спаси Анну Павловну! Чудесная старуха», — Глеб поймал себя на том, что думает о ней, как о покойной…

Кудлатый пес, помесь московской сторожевой и местного дворянина, провожал квартирантов мутным взглядом. Еще вчера истошно гавкал и норовил ухватить за лодыжку, потом ластился и клянчил сахар, а теперь не издал ни звука, только дернул лобастой башкой и уронил на землю струйку тягучей слюны. Собаки в Вешках молча умирали.

Рамзес не пожалел минуты, вспорол ножом брезентовую петлю-ошейник и дал собаке увесистого пинка. Извини, друг человека! Псина неохотно оскалилась, но поднялась. Глеб толкнул ее в сторону калитки.

— Зачем вы так? — возмутилась Леночка. — Пират хороший!

— Прогуляется, — не стал вдаваться в подробности Глеб. — Ему полезно.

«Гавкнуть твой Пират не успеет!»

За калиткой Глеб погнал девушек едва ли не бегом. Он торопился. Опять начинала болеть голова; поднялся ветер, крутил мусор и пыль, сильно бил в лицо.

Инга несла плотно упакованный рюкзак, явно приготовленный заранее. Возможно, девушка все же имела собственный план, бестолковый, конечно, ведь Зону она представляла по чужим рассказам. Но и Глеб, при таком раскладе, выглядел со своей непрошенной помощью тупым солдафоном, а вовсе не искренним спасителем, которому многое простится.

На улицах к этому времени стало пусто, как надеялся Глеб из-за объявленной Скипидаром тревоги. Волна, конечно, может пройти стороной — что там, в действительности, насмотрели миротворцы со слепых телекамер? За семь километров волна может рассеяться, может отхлынуть от забора. Все возможно, но Глеб не любил быть оптимистом. Он верил в удобные дороги, по которым двинутся монстры. Они пройдут по Вешкам как цунами и возьмут в осаду глухие короба домов со струящимся из щелей запахом страха. И кого-нибудь достанут, пока Шваниц найдет штыки организовать сюда поход.

Сталкер выругался шепотом и поймал едкий взгляд Инги.

«Да и черт с тобой, гусар-девица! — подумал он. — Ишь ты, доверия мне нет…»

Когда вышли на площадь у сельской управы, Глеб понял, что никакого плана у властей нет. Властей тоже нет.

ГЛАВА 4

1

На площади собралась толпа.

Люди не могли оставаться дома, испуганные жесточайшей головной болью, ураганом, перебоями с электричеством и связью. Никто пока не понял, что происходит, никто не пытался бежать или прятаться. Наоборот, гнали от себя страшные мысли.

— Учения, учения, учения… — слышал Глеб растерянные заклинания.

И никого, облеченного властью! Поселковая администрация стояла запертой наглухо, стальная дверь напоминала задраенный люк на подлодке. Жизнь теплилась лишь в цокольном этаже, под жовто-блакитной вывеской «Милиция». Там горел свет, и мелькали тени. «Хаммер» стоял в переулке, выглядывая на площадь хищной мордой-капотом, и солдаты часто сновали из отделения до машины и обратно.

Рамзеса и его запыхавшихся спутниц встретили неодобрительно. Деревенские не привыкли к суете, их бытие не располагало к торопливости, зато располагало к пустословию. Глеб догадывался, какие нелепые слухи бурлят и размножаются в этом бульоне насчет вооруженного мужика в камуфляже и двух баб при нем. И связи означенного мужика с природными катаклизмами, обрушившимися на Вешки.

Да какие бы они не были, слухи, правда окажется страшнее. Что видели Вешки? Как десяток слепых собак зарезали Нюркину корову? Рамзес наглядно представил, что здесь будет через пару часов, и ему стало жутко.

— По домам! Все по домам, — закричал Глеб, но его не слушали. Неизвестность и одиночество в четырех стенах пугали больше.

— Разрешите поинтересоваться…

— Начальник, не ори!..

— Что там, служивые?..

— Это волна из зоны отчуждения, — Глеб старался говорить уверенно. — В основном собаки. Они не опасны, если правильно приготовиться. Закройтесь дома, все окна и двери — на замок. Забаррикадируйтесь.

— От, мать!..

Глеб, рассекая толпу, налетел вдруг на человека, который не отступил с дороги. Рамзес удивился: перед ним стоял с растерянным видом вчерашний совьеглазый ходок из бара «Харчо».

— Этого может оказаться мало, — сказал ходок, и Глеб не сразу понял, что он говорит о «забаррикадируйтесь». — Там могут быть… впрочем, неважно. Одна надежда, оружие есть буквально в каждом доме.

— Оружие?

— Здесь у всех припрятано. У иных еще с войны — такие раритеты, знаете ли!

Сталкер деловито зашагал рядом.

— Стой! — Глеб схватил его за локоть. — Ты кто будешь, человече?

— Моя фамилия Нестеренко, Олег Нестеренко. Здесь меня зовут Вараном.

— Почему не ушел? Артур не предупредил?

— Мне Артур не указ, — отрезал Варан. — У меня с ним дела разовые, поконтачили и разошлись как в море корабли.

— Какие дела? — не удержался Глеб. — Может, это ты позавчера ходил за Периметр?

— Дело у нас сейчас одно — выжить. Но вам, легенда, скажу: позавчера нет, не ходил.

Глеб пропустил шпильку мимо ушей.

— А кто ходил?

— Мне не докладывали, — усмехнулся Варан. — Так, слышал кое-что…

Ходок поперхнулся, схватился за виски. Приступ головной боли скрутил не его одного. Люди заохали и заголосили. Небо над Вешками почернело окончательно, будто гнильем покрылось, отяжелело близким ливнем. Ветер резко стих, и на площадь опустилась тишина. Природные звуки разом пропали, и жалкий человеческий гомон никак не мог заполнить липкую пустоту, какая только и бывает перед бурей.