Моя Майя Тихонова - Лиза Ветта

отработала своё первое серьёзное мероприятие. Именно на этих двух фото я была по-настоящему счастлива и это было всего два раза за полтора года.

Бабушка тихо подошла к двери и после стука открыла дверь.

— Не спишь ещё, внучка?

— Нет, бабуль, проходи.

Бабушка присела на край кровати и вытянула из кармана красивый мешочек. Она открыла его и достала оттуда красивый тонкий золотой браслет.

— Всё никак не могла отдать тебе его. Дедушка купил его в честь твоего окончания университета, но сама знаешь как тогда всё закрутилось-завертелось.

Она убрала быстро слезу, которая начала катиться по щеке и улыбнулась, глядя на браслет. Только улыбка была совсем грустной. Как же ей не хватало дедушки. Хоть мы и все скучали по нему, но никто никогда не сможет скучать так как бабушка, потому что она была для него родной душой, как и он для неё, “отдушиной”, как часто раньше говорил дедушка. Любовь понимает только любящий.

— Спасибо, бабуля. Поможешь?

Протянула руку и бабушка надела браслет. На браслете была небольшая буква М, которая смотрелась очень аккуратно и красиво.

— Обещаю его ни в коем случае не снимать. Будет моим талисманом.

— Рада, что тебе понравился. Дедушка всегда умел убирать тебе подарки.

— Так что насчёт завтра? Идти с тобой?

— Работы будет немного, но пойдём со мной за компанию. Хозяин будет поздно ввечером, а мы к обеду уже справимся.

— Без проблем. Поставлю тогда будильник.

— Отдыхай, а я пойду ещё почитаю немного и тоже буду ложиться.

Как в детстве, бабушка погладила меня по волосам и тихонько закрыла за собой дверь, а я провалилась в сон, в котором впервые за последний год видела Артёма…

Глава 18

Квартира, в которой работала бабушка, встретила нас серыми стенами. Внутри было как-то угрюмо, уж совсем. Если бы я здесь жила то впала бы в депрессию только из-за цвета стен и мебели. Она была неуютной, будто человек, который здесь жил совсем наплевательски относился ко всему. Его как-будто ничего не интересовало, да и по жизни он был таким же угрюмым, депрессивным человеком.

Бабушка раскладывала продукты, а я прошла в гостиную, которая совмещалась с кухней. Ни одного фото, ни одной разбросанной вещи, как будто никто и не жил здесь. Пусто, серо, неуютно.

— Бабушка, а что хозяин квартиры здесь практически не живёт? Или он только переехал недавно?

— Да нет, больше года живёт здесь, если не ошибаюсь. Мужчина сам по себе не очень общительный, он со мной практически и не говорит, когда я здесь и он дома как раз.

— Отшельник что-ли?

— Ты знаешь, мне кажется, у него произошло что-то очень нехорошее, от чего он и стал таким замкнутым. И травма его ног тоже связана как-то с этим. Парень то молодой, тридцать лет от силы. Общается только с другом своим и всё, больше никого не видела у него больше и не слышала, да и не моё это дело. Ну что ж, можем приступать к готовке, продукты уже подготовлены. Ты бери нарезай овощи, а я займусь основным блюдом.

Управились со всем за два часа. Я с непривычки от такой длительной готовки аж устала сильнее чем на работе, но бабулины рассказы меня постоянно отвлекали от этих мыслей. Собрав мусор, чтобы выбросить по дороге, стали уже обуваться, как бабушка вдруг вспомнила:

— Ой старая, совсем забыла. Майя, там листик с ручкой на кухонном столе, напиши, пожалуйста, что печенье, когда поест, чтобы поставил в холодильник и перед едой заново разогревал. Оно просто так вкуснее, это немецкий рецепт — добавила бабушка.

Быстро написала всю нужную информацию и прицепила листик на холодильник. Надеюсь, хозяин квартиры разберёт мой почерк, потому что иногда я сама понимала его через раз.

***

Приехал домой только около двенадцати ночи. Устал как собака, да и ноги опять начинали болеть. Эта грёбаная боль не унималась уже полтора года. Глушил только с помощью обезбола. Иногда казалось, что я провонялся теми лекарствами, которые принимаю, так надоели уже. Включил свет в прихожей и, опираясь на трость, повесил куртку. Поковылял на кухню выпить лекарства. Здесь как всегда было чисто и пахло едой. Значит Вероника Павловна уже успела навести порядки. Желудок дал знать о себе тут как тут. Стоило подойти к холодильнику как увидел записку. Прочитал, сомнул её и только хотел выбросить в мусорное ведро, как в горле стал комок: я знаю этот почерк! Я видел его и не один раз.

Непонятно от чего, дрожащими руками развернул снова записку. Ещё в универе, когда работал под прикрытием и преподавал, там я видел этот почерк. Это её почерк… Моей Майи. Протёр лицо и устало выдохнул. Бред какой-то. Что она могла здесь забыть, да ещё и у меня в квартире. Пора кому-то отдохнуть нормально. Просто отдохнуть и выбросить эти бредовые мысли из головы. Хватит.

Аппетит пропал. Выбросил записку в мусорку, выпил лекарства и поковылял в комнату. Присел на кровать и потупился в одну точку. Грёбаный день сурка. Полтора года почти одно и то же. На выходных ездил в город к руководству. Меня снова начинают включать в работу службы, но пока только в качестве хакера, для взлома нужных баз и поиска необходимой информации. Заехал на квартиру, в которой жил раньше и которую руководство оставило для меня. Если дела пойдут нормально, то вернусь обратно в город. И снова до банального смешно: уехал с города, чтобы ничего не давило и не заставляло меня страдать ещё больше, а теперь, возможно придется возвращаться, чтобы снова быть в строю и начать жить полноценно.

Достал из тумбочки записную книжку и открыл её. Давно не заглядывал сюда. Перестал трогать блокнот где-то пару месяцев назад. Решил не рвать душу и жить воспоминаниями и мыслями о том “что было бы”… Открыл последнюю запись. Короткий текст, в котором я попрощался с прошлым и дал себе обещание начать жить полноценно. И вот, сидя с этим блокнотом в руках, понял, что сам же и нарушил данное себе обещание. Снова думал о ней. О Майе. Перед глазами почему-то стоял её образ, в котором видел её последний раз — смешная розовая одежда, в которой она была как никогда красива. Сколько раз рвался узнать как она там, чем живёт сейчас, но вовремя себя одёргивал. Психолог, который со мной работал после начала реабилитации, сказал, что я так часто думаю о ней, потому что для меня она стала спасательным кругом от одиночества. И в чём-то он