Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

— Тогда всё. Будь здоров, Мартын Иванович.

— До свидания, Борис.

Вернувшись на квартиру Батюшкова, Рутенберг рассказал священнику о предложении эсеров. Гапон сразу же согласился и пошёл к себе в комнату укладывать вещи в саквояж. На следующее утро возле дома их уже ждала пролётка. Молодой возница всю дорогу до окраины с любопытством поглядывал на одетого в медвежью шубу Гапона. Рутенберг поблагодарил Тимофея, и они направились в условленное место, где поднялись на дроги. Через два часа повозка вкатилась во двор одноэтажного здания усадьбы. Иван Николаевич Хвостов, хозяин имения, увидев их через окно, вышел на крыльцо и, спустившись по невысокой лестнице, подошёл к ним. Меховая шапка над высоким лбом, моложавое лицо, добротное суконное пальто и кожаные сапоги говорили о его статусе и интеллигентности.

— Большая честь принимать Вас у себя, — сказал он и протянул Гапону руку.

— Спасибо за приют, Иван Николаевич, — поклонился ему Гапон. — Надеюсь, моё пребывание у Вас не будет долгим.

— Наш друг через меня просил поблагодарить Вас, — произнёс Рутенберг.

Хвостов улыбнулся и пожал ему руку. Он знал, что «друг» — это Савинков.

— Отец Георгий, мы сообщим Вам о настроении рабочих, — сказал Рутенберг. — Если начнётся подъём, Вы вернётесь в Петербург и продолжите свою работу. Если это не произойдёт, Вы уедете за границу. Дожидайтесь от меня известий. Уход отсюда возможен только в случае, если возникнет опасность ареста или арестуют меня. Адреса и пароли для перехода через границу и явки за рубежом я Вам передал. Деньги у Вас есть.

— Спасибо тебе, Пётр Моисеевич. Прими моё благословенье.

— Ну, давай прощаться, батюшка.

Он обнял Гапона, дружески потрепав его по спине, и взгромоздился на дроги. Извозчик натянул поводья, и лошадь двинулась к воротам двора.

После устроенной правительством бойни руководители «Собрания» были арестованы, а социал-демократы и эсеры оказались не готовы воспользоваться сложившейся ситуацией. Вскоре нужда заставила рабочих вернуться на работу, затаив злобу на министров и царя.

Рутенберг находился дома и помогал беременной вторым ребёнком Ольге, когда услышал стук во входную дверь. Мать Ольги пошла открывать. На пороге стоял одетый в жандармский китель молодой человек.

— Здесь проживает Пётр Рутенберг? — спросил он.

— Да, — испуганно произнесла Варвара Михайловна.

Рутенберг вышел в коридор и, увидев жандарма, подошёл к нему.

— Что Вам угодно?

— Вас просят явиться в жандармское управление на беседу. Мне приказано Вас сопроводить.

Пинхас не ожидал, что полиция начнёт расследование так скоро и так быстро выйдет на него. «Значит, не обошлось без филеров, или осведомителей среди рабочих», — подумал он.

— Подождите, я сейчас оденусь.

Через несколько минут вместе с жандармским офицером он вышел из подъезда. Пролётка ожидала их возле дома. Город уже успел опомниться от происшедших несколько дней назад трагических событий, похоронив сотни погибших, и прежняя привычная жизнь словно вернулась в него. Были открыты все магазины, и на тротуарах центральных улицах и проспектах появилось множество прохожих.

В большой комнате, куда его ввели, Рутенберг увидел пожилого жандарма за столом, покрытым множеством папок и бумаг. Тот поднялся и пригласил его сесть на стул.

— Господин Рутенберг, — произнёс жандарм, пытливо смотря на него, — я хочу задать Вам несколько вопросов.

— Я слушаю, подполковник.

— Пётр Моисеевич, расскажите, что вы делали 9 января?

— Путиловский завод не работал, и я был дома с женой и ребёнком.

— А утром? Прошу Вас говорить правду. Вас видели вместе с Гапоном на демонстрации.

Рутенберг понял, что догадки, которые пришли в голову ещё дома, верны и за ним следили.

— Утром рабочие позвали меня послушать выступление Гапона в Нарвском отделе профсоюза. Я пошёл, так как мне, заведующему мастерской, было интересно, чем живут мои рабочие. Там они меня познакомили со священником. А когда толпа во главе с Гапоном двинулась в центр города, я оказался рядом с ним, так как оттуда невозможно было выбраться.

— По моим сведениям Вы перед выходом демонстрации выступили перед рабочими. Вы подстрекали их идти к Зимнему дворцу и к действиям против правительства, — не унимался жандармский офицер.

— Ничего подобного, рабочие выходили на мирную демонстрацию. Они доверили Гапону передать царю петицию. Никаких намерений выступить против правительства у них не было.

— Но вы призывали рабочих строить баррикады, грабить оружейные магазины и оказывать вооружённое сопротивление.

— Господин подполковник, я честный человек. Я видел по всему городу войска, которым раздали боевые патроны. Мне ещё накануне стало ясно, что мирное шествие кончится большой кровью. Что мне оставалось сказать моим рабочим, чтобы они как-то могли защитить себя. Да их лидеры и так понимали, и знали, что придётся делать в случае расстрела.

— Достаточно, господин Рутенберг. Признаюсь, у полиции есть достаточно оснований для обвинения против вас. Если потребуется, мы Вас вызовем ещё раз. А пока Вы свободны.

— Надеюсь, так и будет, господин подполковник.

Рутенберг поднялся, сопровождаемый пытливым взглядом жандарма, и вышел из комнаты. Он понял, что никаких серьезных доказательств у полиции, как видно, нет, иначе его бы арестовали.

Но угроза ареста не миновала. Он стал в эти дни слишком заметной фигурой революционного движения, о нём говорили не меньше, чем о Гапоне. Руководство партии эсеров рекомендовало ему выбираться из России.