Под девятой сосной в чистом поле - Валерий Гусев

Рисковал, конечно.

И чтобы отвлечь внимание Жорика, Алешка снял со стены какую-то странную штуку:

– А это что?

– Праща, – коротко ответил Жорик. – Рогатка такая, боевая.

– Ничего себе, – удивился Алешка. – И на рогатку-то не похожа.

Действительно, какая это рогатка? Хотя некоторое сходство есть: кусочек кожицы величиной с Алешкину ладонь, а к нему с двух противоположных концов примотаны два кусочка веревки. На конце одного кусочка – петля.

– А вот сейчас увидишь, – пообещал Жорик. – Пошли на двор. Кастрюльку захвати.

Алешка пожал плечами, но кастрюлю взял. Она была старая и мятая, в ней Жорик разводил всякие жидкости и отмачивал в них сильно заржавевшие железяки.

Во дворе Жорик велел Алешке поставить кастрюлю на пустую собачью конуру в дальнем конце усадьбы.

Потом он заложил в кожицу большую гайку, один конец бечевки надел петлей на руку, а другой сильно зажал в пальцах. И стал этой штукой – пращой – быстро крутить над головой, аж ветер поднялся.

– Огонь! – скомандовал он сам себе и выпустил конец бечевки.

В воздухе коротко и грозно прогудело, и гайка с такой силой ударила кастрюлю в бок, что та слетела с будки и покатилась, дребезжа, до самого забора.

Алешка в восторге помчался за ней, догнал и поднял: в боку кастрюли зияла почти насквозь пробитая дыра.

– Класс! Я попробую, ладно?

– Дом разнесешь с непривычки, – опасливо сказал Жорик.

– А я картошкой! Как из пушки! Не разнесу!

Лешка снова поставил кастрюлю на будку, зарядил пращу картофелиной и изо всех сил раскрутил над головой. Жорик на всякий случай присел.

– Огонь! – скомандовал мой брат.

Картофелина сорвалась и, жужжа, помчалась в цель. И попала! Не в кастрюлю, правда. А в чердачное окно. Зазвенели стекла.

На балкон вышел встревоженный и недовольный писатель, с листом бумаги в руке.

– Ну вот, не дали дописать до точки прекрасную фразу. Сбили с мысли. – И он, отставив руку с листком, торжественно прочитал: «Утром солнце всходило на востоке, а вечером…» – И растерянно руку опустил.

– «…садилось на западе», – подсказал Алешка.

– Гениально! – выдохнул Марусин. – А зачем вы стекла бьете?

– Пращу испытывали, – объяснил Жорик.

– Хм! – Марусин оглядел их с высоты своего балкона и, загадочно произнеся: «Давид и Голиаф», – скрылся в своем кабинете. Чтобы дописать, пока не забыл, гениальную фразу до точки.

– Дядь Жор, – поинтересовался Алешка. – А ведь ваша праща не древнее оружие!

– Очень даже древнее!

– А в древности-то гаек не было! – «уличил» его Алешка.

Жорик усмехнулся:

– В древности для пращи делали специальные ядра. Лепили шарики из глины и обжигали их на огне. А потом складывали в сумку. Такое ядро даже шлем могло разнести.

– Здорово, – задумался Алешка. Вернее – задумал. И, как выяснилось позже, очень кстати задумал…

А дома, на картонке, против имени Жорика приписал несколько слов: «Праща – это вроде рогатки».

– Ну и что? – спросил я.

– Потом, Дим, потом…

Перед приездом родителей мы еще разок поухаживали за арбузами, еще разок прибрались в доме, и Алешка занялся каким-то делом. Вырезал из старого папиного ботинка язычок, отрезал кусок веревки.

– Это, Дим, будет праща. Имени Давида и Голиафа. Из нее гайками стреляют. Прямо в лоб. Или в окно. Или в кастрюлю.

– Кастрюлю не дам, – предупредил я. – Их у нас две всего. А окно вообще одно.

– А лоб? – засмеялся Алешка. – Вот уж не советую. И я, Дим, вовсе не наше окно имел в виду.

– А чье? – мне стало интересно.

– Потом, Дим, потом…

Наладив свое древнее оружие, он набрал картошки среднего размера и пошел тренироваться. А я уселся тоже с картошкой – чистить к ужину. И сначала все было спокойно. Только слышался порой какой-то свист, похожий на шипение, и время от времени Алешкино чертыханье.

А потом началось! Входная дверь стала содрогаться от гулких ударов, сопровождаемых восторженным Алешкиным визгом.

Когда наступило временное затишье, я выглянул за дверь. И тут же над моей головой просвистел картофельный снаряд и с мягким треском, точнее – со шлепком, врезался в стену над тахтой. Я в ужасе присел. Хорошо, что это была картофелина, а не папино чугунное пушечное ядро с письменного стола.

Алешка тоже немного растерялся. И поэтому набросился на меня, упрекая в неосторожности:

– Разве можно, Дим, так небрежно из двери выходить?

– А как надо? – растерянно спросил я.

– Разрешения спросить.

– Например?

– Например: «Можно выйти?»

Ага, очень актуально.

Алешка опять раскрутил пращу над головой. Я нырнул в вагончик и, закрывая за собой дверь, посоветовал:

– Ты смотри самолет случайно не сбей. А то мама заругает.

– Я постараюсь, – сказал Алешка.

Настала долгожданная суббота.

Утром за калиткой загудела машина. Мы свалились со своего чердака в одних трусиках и бросились встречать родителей.

Мама выскочила из машины, как скворец из скворечника – пулей, кивнула мне, провела рукой по Алешкиному хохолку на затылке и помчалась к теплице. И оттуда послышалось:

– Ах, вы мои славные! Ах вы мои красавцы! Соскучились, бедные, без вашей мамочки!

– Да и не очень-то мы соскучились, – гордо сказал Алешка. – Без нашей мамочки.

– Это не про вас, – сказал папа. – Какие новости?

– Вон, – показал Алешка на испятнанную дверь.

– Это кто же к вам ломился?

– Праща разбушевалась, – объяснил я. – От Давида и Голиафа.

– Пап, а это кто такие? – спросил Алешка.

– Это из древней истории, – ответил папа, открывая багажник. – Мифология. Был такой Голиаф – злобный разбойник-великан. Все его до ужаса боялись. А какой-то пацан сразил его пращой.

– Давид? Гайкой в лоб?

– Камнем, кажется. Не помню точно.

– Ну да, – согласился Алешка. – Давно это было. А что точно помнишь?

– Ну… – папа поскреб макушку. – Этот Давид сначала пастухом был, кажется. А потом его в цари выбрали.

– За Голиафа? Из него хороший царь получился?

– Точно не знаю. Но очень мудрый. Это он, кстати, сказал: «Оружием должна быть истина».

– А не праща? – удивился Алешка.

Папа призадумался – это вопрос.

– Понимаешь, Алексей, я думаю так: в юности – праща, а в зрелости – мудрость. Тащите сумки в дом. Сейчас мама вас кормить будет.

– Пап, – вспомнил Алешка, – а ты книгу привез?

– Привез, вон в той сумке.

Алешка выхватил книгу – это был толстый роман писателя Марусина – и удрал на чердак, срочно прочитать.

Роман назывался без затей – «От восхода до заката».

«… Марусин, – было написано в предисловии, – это авторский псевдоним…»

– Кликуха, – прокомментировал Алешка и стал читать дальше.

«… Вот как сам автор объясняет его происхождение:

– Я родом, мой доброжелательный читатель, из глухой сибирской деревни. Там было хорошо и привольно. Каждое утро в нашей местности вставало на востоке солнце, светило весь день и каждый вечер склонялось к западу. А мою маму звали Марусей. И вот как-то вечером, на закате, один приезжий спросил:

– А чей это такой смышленый мальчуган?

– Да Марусин, – ответили ему.

Вот так и повелось.

– Ты откуда такой умный взялся? Ты чей, мальчик?

И я с гордостью отвечал:

– Я – Марусин!

Правда, славно получилось, мой внимательный читатель?»

Алешка довольно быстро справился с романом. Он начинался очень красивой фразой: «Утром встало солнце», а заканчивался не менее красиво: «Солнце клонилось к западу. Назревал вечерний закат».

По-моему, Лешка потому так быстро управился, что прочел из всего романа только эти две фразы. Но ему их вполне хватило, чтобы составить впечатление от творчества писателя Марусина.

– Пап, – спросил он, – а зачем писателю псевдоним? Он же не шпион и не бандит.

– Разные тому причины, Алексей. – Папа как-то серьезно стал объяснять такую простую вещь. – Ну, положим, автор хочет заменить свою неблагозвучную фамилию на более симпатичную. Сам посуди, будут читателям интересны книги, например, какого-нибудь… Морковкина?.. Что ты хотел сказать?

– Ничего. Я просто подумал. Один раз. А еще?

– Ну, бывает, что автор по каким-то соображениям хочет скрыть от читателя свою подлинную фамилию. Или какой-то нехороший факт своей биографии… Что ты хотел сказать?

– Просто подумал, – Алешка пожал плечами.

– Уже два раза, – улыбнулся папа. И он был готов спросить что-то еще, но Алешка поставил книгу на полку, бросил взгляд на пустой стол и спросил:

– А мама где?

– Она в теплице, – недовольно сказал папа. – Пришельцев по головке гладит.

Я решил спасти положение и замять назревающий семейный конфликт. Распаковал сумки, распихал продукты на полки в холодильнике и поставил на плитку картошку, подогреть.

Вскоре пришла мама.

– Мыть руки, – сказала она. – Будем завтракать.

– Мы уже сыты, – обидчиво отозвался папа, разворачивая газету.