Детектив и политика 1991 №3(13) - Дик Фрэнсис

переменил тему.

— Вернемся к Арту, — сказал я. — Почему у него всегда бывали конфликты с Корином?

— Не знаю, — задумчиво проговорил Эксминстер. — Корин говорил раза два или три, что Арт не выполняет его инструкции. Возможно, так оно и было. — Он осторожно обошел два медленных грузовика и поглядел на меня. — Почему вас это интересует?

— Мне иногда кажется, что слишком много непонятного. Слишком много жокеев пострадало от слухов. Вы сами говорили, будто дурной глаз положен на наше племя.

— Это же шутка, — запротестовал он. — У вас слишком развито воображение. И если говорить о слухах, разве слухи заставили Арта покончить самоубийством или Пипа сломать ногу, или они заставили Гранта продавать информацию? Ведь не слухи заставили Клуни опаздывать.

— Дэнни Хигс спорит не больше других, — возразил я, чувствуя, что мне надо переходить в оборону. — Ингерсолл работает так же честно, как и все остальные.

— Вы не можете судить о Хигсе, потому что не знаете, — разбил он мою оборону. — А Ингерсолл, разрешите напомнить вам, на прошлой неделе давал объяснения распорядителям, почему его лошадь пришла третьей. Джон Боллертон, ее владелец, был просто в ярости, он сам мне говорил.

Я вздохнул. Тик-Ток сообщил другую версию. Корин велел ему не перегружать лошадь, потому что она была не совсем здорова, и Тик-Ток решил поберечь ее, вот они и финишировали третьими. И сам же Корин, мнение которого обычно менялось, как флюгер, осудил Тик-Тока за его действия.

— Может быть, я абсолютно не прав, — медленно проговорил я. — Надеюсь, не прав. Только…

— Только? — повторил он, когда я замолчал.

— Только, — облегченно продолжил я, — если вы услышите какие-нибудь слухи обо мне, вспомните о моих сомнениях… и раньше, чем поверить слухам, проверьте, правдивы ли они.

— Договорились, — насмешливо согласился он. — Все это чепуха, но, договорились, я проверю. — Он ехал молча довольно долго, потом сказал, сердито качая своей большой головой: — Никому не придет в голову специально стараться сломать карьеру жокею. Чепуха. В этом нет смысла.

Мы сменили тему разговора.

Близилось Рождество, и неделю, когда не было скачек, я провел в Кенсингтоне. Родители встретили меня с обычным дружелюбным равнодушием и предоставили самому себе. Они оба были заняты подготовкой к предстоящим рождественским выступлениям, и мать отрабатывала концерт, который ей предстояло играть в новом году. Каждое утро она начинала ровно в семь и с короткими перерывами на кофе и размышления сидела за роялем до половины первого. За свои двадцать шесть лет я привык просыпаться под звуки хроматических гамм и арпеджио и лениво лежал в постели, слушая, как она тщательно отрабатывает фразу за фразой, пробираясь через диссонансы современной партитуры, повторяя и повторяя аккорд за аккордом, пока они наконец не удовлетворят ее и она не будет знать, что каждая нота переливается в другую в назначенном порядке.

Я мог точно обрисовать ее: одетая для работы в кашемировый свитер и спортивные брюки, она сидит с прямой спиной на специальном стуле, голова устремлена вперед, будто она прислушивается больше к роялю, чем к самим нотам. Она докапывалась до самого дна, чтобы понять суть, основное намерение композитора; и когда они твердо укладывались у нее в голове, начинала придавать им собственную интерпретацию, обостряла контрасты настроения и тональности, пока законченная концепция не всплывала — ясная, сверкающая и запоминающаяся.

Моя мать не была для меня утешительницей в детстве, не проявляла любящего интереса ко мне теперь, когда я стал взрослым, но своим примером показывала мне множество качеств, которыми я восхищался и высоко ценил. В частности, профессионализм, несгибаемую целеустремленность, отказ удовлетворяться низкими стандартами, если можно трудом достичь высоких. Я вырос уверенным в себе молодым человеком благодаря ее неучастию в материнских заботах, но зато я видел, какая тяжелая работа скрывается за громким успехом ее публичных выступлений, я вырос, не ожидая, что успех свалится мне прямо в руки без малейших усилий с моей стороны. Чему еще мать может научить своего сына?

Джоанна тоже была очень занята: она пела в Рождественской оратории. Только однажды промозглым утром мне удалось поймать ее на прогулке в парке, но, увы, мысли о Бахе легко отодвигали меня на второй план в ее сознании. Она не переставая мычала отрывки из оратории от Альберт-Гейт до Серпентайн и от Серпентайн до Бейз-уотер-роу. Там я посадил ее в такси и повез на рождественский ленч в "Савой", где она выглядела так, будто с трудом удерживалась от желания запеть в полный голос, потому что акустика главного вестибюля поразила ее. Я не мог решить, притворялась ли она раздраженной или в самом деле сердилась, и если так, то почему?

Определенно, она выглядела совсем не беззаботной, как обычно, в поведении была какая-то горечь, которая мне не нравилась. Когда мы одолели половину отличного мясного пирога, у меня запоздало мелькнула мысль, что она несчастна. В таком состоянии я не видел ее раньше и потому был не уверен в правильности своей догадки. Я подождал, пока принесли кофе, и небрежно спросил:

— Что случилось, Джоанна?

Она посмотрела на меня, потом обвела глазами зал, затем снова взглянула на меня, потом на свой кофе.

Наконец она сказала:

— Брайен хочет, чтоб я вышла за него замуж.

Совсем не то, чего я ожидал, и я почувствовал ужасную боль.

Я обнаружил, что разглядываю кофе, черный и горький, весьма подходящий к случаю, мелькнула мысль.

— Не знаю, что делать, — продолжала Джоанна. — Меня вполне устраивало, как у нас все шло. Сейчас я выбита из колеи. Брайен без конца говорит о "жизни во грехе" и что надо "узаконить отношения". Он сейчас особенно часто ходит в церковь и не может примирить наши отношения с религией. Я никогда не думала, что это грешно, просто радостно и плодотворно и… и удобно. Он говорит, что надо купить дом и солидно устроить его, он видит меня только домохозяйкой, которая убирает, штопает, готовит и тому подобное. А я не такого сорта человек. Одна мысль об этом пугает меня. Если я выйду за него замуж, я знаю, я буду несчастна… — Ее голос дрогнул.

— А если не выйдешь замуж за него? — спросил я.

— Тогда я тоже буду несчастна, потому что он отказывается продолжать наши отношения. Нам теперь вместе нелегко. Мы… ссоримся. Он утверждает, что безответственно и глупо в моем возрасте отказываться от замужества, и я говорю, что с удовольствием выйду за него замуж, если мы будем продолжать жить, как до сих пор: он будет приходить и уходить, когда ему хочется, и я тоже буду свободна,