Путин. Кадровая политика. Не стреляйте в пианиста: он предлагает вам лучшее из возможного - Владимир Кузнечевский

А поскольку духовный труд есть производный от материального, тогда кто же является истинным созидателем национального богатства? Конечно же – только работник физического труда. И точка! А все остальные слои общества есть люди, паразитирующие на его трудовой деятельности.

Надо также отметить, что наиболее последовательная и глубокая критика Марксовой трудовой теории стоимости была осуществлена в России. Об этом много писал М. Туган-Барановский[82], Д. Менделеев[83], другие русские теоретики. Но созданная Лениным партия большевиков прислушиваться к лучшим представителям российской интеллигенции не захотела.

Критика марксизма за пренебрежительное, уничижительное отношение к людям интеллектуального труда не прекращалась никогда даже в среде тех мыслителей, кто к социализму как к идее относился вполне лояльно. Так, один из крупнейших историков ХХ века англичанин Арнольд Тойнби (1889–1975) предрек поражение марксизму (а вместе с ним и Советскому Союзу) на том, прежде всего, основании, что Маркс явно недооценил роль духовной энергии в процессе производственной деятельности человека. В 1970-х годах, незадолго до своей смерти, Тойнби произнес: «Марксизм должен потерпеть поражение потому, что он лишил себя духовной силы, которая одна может привести социализм к успеху»[84]. Так оно в конечном итоге и вышло.

Но захватить власть в России Ленин мог, только опираясь на идеологию основоположников марксизма. И потому в ноябре 1918 года Ленин говорит открытым текстом: «Опираться на интеллигенцию мы не будем никогда, а будем опираться только на авангард пролетариата, ведущего за собой всех пролетариев, и деревенскую бедноту (выделено мной. – Авт.). Другой опоры у партии коммунистов быть не может»[85]. Конечно, пояснял он при этом, «строить социализм можно только из элементов крупнокапиталистической культуры, а интеллигенция и есть такой элемент». Поэтому мы будем «брать эту интеллигенцию, ставить ей определенные задачи, следить и проверять их исполнение»[86]. Ну, прямо текстуальное совпадение с пассажами из писем Энгельса к своим ученикам!

Оставался Ленин при этих мыслях даже ближе к концу Гражданской войны. Так, 15 сентября 1919 года он убеждает М. Горького: «Интеллектуальные силы» народа смешивать с «силами» буржуазных интеллигентов неправильно. За образец их возьму Короленко: я недавно прочел его писанную в августе 1917 года брошюру «Война, отечество и человечество». Короленко ведь лучший из «околокадетских», почти меньшевик. А какая гнусная, подлая, мерзкая защита империалистической войны, прикрытая слащавыми фразами! Жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками! Для таких господ 10 000 000 убитых на империалистической войне – дело, заслуживающее поддержки (делами, при слащавых фразах «против войны»), а гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне против помещиков и капиталистов вызывает ахи, охи, вздохи, истерики. Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно! «Интеллектуальным силам», желающим нести науку народу (а не прислуживать капиталу), мы платим жалованье выше среднего. Это факт. Мы их бережем. Десятки тысяч офицеров у нас служат Красной Армии и побеждают вопреки сотням изменников. Это факт»[87].

По-видимому, в особенности взбесила Ленина перепечатка в специальном сборнике двух статей Горького, ранее опубликованных в газете «Новая жизнь». Вот одна из них («Новая жизнь». 17 (30) января 1918 г.): «Недавно матрос Железняков, переводя свирепые речи своих вождей на простецкий язык человека массы, сказал, что для благополучия русского народа можно убить и миллион людей. Я не считаю это заявление хвастовством и хотя решительно не признаю таких обстоятельств, которые смогли бы оправдать массовые убийства, но думаю – что миллион «свободных граждан» у нас могут убить. И больше могут. Почему не убивать? Людей на Руси – много, убийц – тоже достаточно, а когда дело касается суда над ними – власть народных комиссаров встречает какие-то таинственные препятствия, как она, видимо, встретила их в деле по расследованию гнуснейшего убийства Шингарева и Кокошкина. Поголовное истребление несогласномыслящих – старый, испытанный прием внутренней политики российских правительств. От Ивана Грозного до Николая II этим простым и удобным приемом борьбы с крамолой свободно и широко пользовались все наши политические вожди – почему же Владимиру Ленину отказываться от такого упрощенного приема? Он и не отказывается, откровенно заявляя, что не побрезгует ничем для искоренения врагов. Но я думаю, что в результате таких заявлений мы получим длительную и жесточайшую борьбу всей демократии и лучшей части рабочего класса против той зоологической анархии, которую так деятельно воспитывают вожди из Смольного. Вот чем грозят России упрощенные переводы анархо-коммунистических лозунгов на язык родных осин».

Не менее резко отзывался Горький о складывающейся под управлением большевиков ситуации в другой статье («Новая жизнь». 30 (17) июня 1918 г.): «Теперь более ясно, чем когда-либо раньше, мы видим, до чего глубоко заражен русский народ невежеством, до какой жуткой степени ему чужды интересы своей страны, какой он дикарь в области гражданственной и как младенчески неразвито в нем чувство истории, понимание своего места в историческом процессе. Говоря «русский народ», я отнюдь не подразумеваю только рабоче-крестьянскую, трудящуюся массу, нет, я говорю вообще о народе, о всех его классах, ибо невежественность и некультурность свойственны всей русской нации. Из этой многомиллионной массы темных людей, лишенных представления о ценности жизни, можно выделить лишь незначительные тысячи так называемой интеллигенции, то есть людей, сознающих значение интеллектуального начала в историческом процессе. Эти люди, несмотря на их недостатки, самое крупное, что создано Русью на протяжении всей ее трудной и уродливой истории, эти люди были и остаются поистине мозгом и сердцем нашей страны. Сеять «разумное, доброе, вечное» на зыбучих болотах русских – дело необычайной трудности. А тем не менее сеять надо, и это дело интеллигента, того самого, который ныне насильно отторгнут от жизни и даже объявлен врагом народа. Однако именно он должен продолжать давно начатую им работу духовного очищения и возрождения страны, ибо кроме него другой интеллектуальной силы нет у нас. Спросят: а пролетариат, передовой революционный класс? А крестьянство? Я думаю, что нельзя серьезно говорить о всей массе пролетариата как о силе культурной, интеллектуальной. Может быть, это удобно для полемики с буржуазией, для застращивания ее и для самоободрения, но это излишне здесь. Пролетариат в массе его – только физическая сила, не более; точно так же и крестьянство. Иное дело. что первым должным делом следует признать необходимость объединения интеллектуальных сил старой опытной интеллигенции с силами молодой рабоче-крестьянской интеллигенции».

Вот уж таких речей Ленин никак не мог выдержать без ответа, так как Горький в этом случае подрубал самую суть ленинской идеологической позиции в вопросе о цели и методах революции в его, ленинском, понимании.

Свято верил Ленин в то, что так называемое «новое общество» можно построить, что называется, «без мозгов». Сохранились воспоминания питерского рабочего-токаря А. В. Шотмана, который летом 1917 года прятал Ленина от ареста вначале у себя на квартире, а потом навещал вождя в Разливе. В долгих, длившихся часами беседах Шотман убеждал Ленина, что не смогут рабочие управлять государственными делами, поскольку не обладают для этого необходимыми образованием и опытом. Я, говорил Шотман, рабочий, и я не вижу вокруг себя людей, которые в случае выдвижения их на руководящие должности смогли бы управлять государством.

«Пустяки! – убежденно отвечал ему Ленин. – Любой рабочий любым министерством овладеет в несколько дней, и никакого особого умения тут не требуется, а техники работы и знать не нужно, так как это дело чиновников, которых мы заставим работать так же, как они теперь заставляют работать рабочих-специалистов»[88].

Чего же так уж сильно опасался, вслед за Энгельсом, вождь пролетариата? Инакомыслия, конечно. Того, что оставшаяся после победы революции интеллигенция «старого общества» сумеет объяснить народу, что отобрать-то у буржуазии богатство и собственность большевики смогут, а вот справедливо распределить между населением – нет. Не говоря уже о том, что и эффективно управлять общественными делами большевики при помощи безграмотной бедноты не сумеют. А это означало, что удержать в своих руках обманом захваченную власть большевики не сумеют. Отсюда и почти физиологическая нетерпимость по отношению не только к интеллигенции, а вообще к умным членам общества.