Мистер Эндерби изнутри - Энтони Берджесс

Полагаю, в таких обстоятельствах было бы лучше печатать ваши еженедельные излияния под псевдонимом. При этом мы также получим возможность украсить публикацию снимком какого-нибудь длинноволосого натурщика с пером в руке, с воздетым к небесам мечтательным взором; вы понимаете, что я имею в виду: Поэта, каким его видит каждая домохозяйка. Можете предложить псевдоним? Подпишите контракт и пришлите. Я действительно с удовольствием пила с вами чай.

Ваша Веста Бейнбридж».

Эндерби в ярости трясся, комкая писчую бумагу хорошего качества. Швырнул письмо в унитаз, дернул цепочку, но бумага была слишком плотной, чтоб смыться. Пришлось ее вытаскивать, мокрую, нести на кухню, бросать в старый картонный мусорный ящик с банками из-под сгущенного молока, рыбьими костями, картофельными очистками, чайными листьями. Через час мрачных раздумий, попыток продолжить работу он почувствовал побуждение перечитать письмо, что и сделал, сплошь облепленное чайными листьями. Хороших дров наломал в Лондоне в достопамятный день хоть и кратко байроническая роскошь независимое поведение каким его видит каждая домохозяйка Веста Бейнбридж. Эндерби стоял, хмурился, читал в крошечной прихожей, щурился на слова, потому что там было темно. Вдруг раздался двойной стук в дверь, точно горилла в грудь себя била, и он с удивлением поднял глаза.

— Выходи, Эндерби, — прокричал голос Джека. — Хочу словом с тобой перемолвиться, Эндерби, поэт хренов.

— Вали отсюда, — рявкнул Эндерби, вполне в духе своей мачехи и с ее интонациями.

— Выходи оттуда, Эндерби. Выходи и дерись, будь мужчиной. Открывай дверь, я тебя отлуплю, сволочь.

— Нет, — отказал Эндерби, — не открою. А если открою, то пожалею об этом. Знаю наверняка. Не хочу пачкать в твоей крови руки.

— Эндерби, — заорал Джек, — честно предупреждаю. Ну-ка, открывай, и я тебя отделаю, поэт-блудодей. Я тебе дам, с моей женой спать, а еще педрилой прикидывался.

— Она тебе не жена, — заметил Эндерби. — И я спал на диване. Меня кто-то оклеветал. А теперь убирайся, пока я не рассердился.

— Пожалуйста, открой дверь, Эндерби, — умолял голос Джека. — Я тебя отделать хочу, только правильно и справедливо, ты, сволочь, а я уже на работу опаздываю. Открой, и покончим на этом. — И грохнул в дверь обеими руками. Сверху послышался женский голос, и было в нем нечто, четко рисующее образ женщины в ночной рубашке с накрученными на бигуди волосами.

— Прекрати, Джек, — кричала она. — Только сам себя дураком выставляешь.

— Дураком, да? Скоро увидим. А теперь заткнись. Ты свое получила, теперь черед Эндерби. — И Джек снова заколотил.

Эндерби пошел на кухню, вернулся с ножом для потрошения зайца.

— Открой, Эндерби. Пришло твое время, сволочь.

И Эндерби открыл.

Джек был крепким моложавым мужчиной с морщинистыми щеками и с глазами цвета мочи. Если бывают проволочные волосы, на голове у него росла черная проволока. Оба кулака наготове, большие пальцы из предосторожности сунуты внутрь. Эндерби получил удар в живот в Лондоне; здесь получать удары он не собирался. И замахнулся ножом. И сказал:

— Только пикни.

— Игра нечестная, — заявил Джек. — Я имел в виду чистую драку. Нехорошо с твоей стороны выходить с этой колющей птичкой. Я только хотел сказать, оставь ее в покое там наверху, да разок в зубы как следует дать, черт возьми, да и дело с концом. Тебя не просили ходить пакостничать с моей собственностью, ты сам первый должен признать. Теперь будь мужчиной, положи нож, прими, что тебе полагается.

— Только пикни, — предупредил Эндерби в позе убийцы. — У меня ключа не было, вот и все, и она разрешила мне спать на диване. Если не веришь, то можешь никогда ничему не верить.

— Я верю тому, чему верю, — с колоссальной искренностью объявил Джек. — Мы с тобой еще встретимся. Не думай, будто вот так вот отделаешься, потому что так, Эндерби, ты не отделаешься, поэт или не поэт. Я сейчас на работу иду, и к тому же опаздываю, причем по твоей вине, что ухудшает дело. — И неожиданным резким рывком с завершающим стильным броском вывернул нож из руки Эндерби. Потом с гордостью посулил: — Ну вот. Сейчас получишь. — Эндерби быстро захлопнул дверь. — Я вернусь, Эндерби, — крикнул Джек. — Можешь не сомневаться. Тебе конец, двух мнений быть не может, увидишь. — Пнул дверь Эндерби, с грохотом понесся из дома, накрепко хлопнув дверью в подъезде.

Дрожавший Эндерби закрылся в уборной. Canaille, canaglia[44], вместе с их чертовым сексом и с ревностью, чтоб ее разразило. Что ж, настала пора, все на это указывает: вон, вон, вон. Куда теперь? Он сел и нацарапал: (а) взять в банке наличные; (б) раздобыть карту южного побережья; (в) послать миссис М. чек и предупреждение за неделю; (г) написать миссис Б.; (д) повидать Арри. В связи с необходимостью составлять планы, с мыслью о предстоящей кошмарной упаковке вещей он все больше волновался. Попробовал успокоиться, написав финальный заключительный стих для Арри, завершающий цикл. От стихотворения несло горячими руками, белой плотью, хриплым желанием, любовью, любовью, любовью. Стих произвел на Эндерби определенный катаррический эффект, вроде громкой богохульной непристойности.

…И в последнем безумии страстиТвой образ пылает. Любовь — ослепительный град,От любви голосят петухи, любовь пылью забивает пасти,Что вопят, разрываются, жаждут боли и прочих наград…

Он выписал чек для миссис Мелдрам, составил кратчайшее прощание: «Благодарю за непрошеную заботу. Примите предупреждение за неделю. Ваш и пр.» Написал миссис Бейнбридж, куртуазно выразив признательность за весточку и сожаление, что по зрелом размышлении счел для себя невозможным удовлетворение скудной потребности читателей «Фема» в поэзии, ежели таковая вообще существует. Не окажет ли миссис Бейнбридж любезность передать от него мисс или миссис Фробишер привет и поздравления с крепким желудком последователей ее кулинарной колонки. Он, Эндерби, если это кого-либо интересует, чрезвычайно пострадал от Сюрприза из Спагетти с Сыром. Он намерен разорвать контракт и раздать номера «Фема» бедным. Искренне ваш. Постскриптум. Он с данной квартиры съезжает, пока неизвестно куда. Отвечать нет смысла. Теперь, несколько успокоившись, Эндерби побрился и приготовился выйти. Он в безопасности, пока крикун Джек на работе.

5

Арри в грязном поварском белом с белой шейной повязкой, в белой шляпе грибом, стоял у стойки бара в «Гербе масонов», отдыхая от кухни. Он приветствовал Эндерби без всякого энтузиазма, но, не спрашивая, не дожидаясь просьбы, заказал ему двойной виски.

— Костюм, — сказал он, — одна грязь, черт возьми. Пришлось в чиску сдать. — И выпил добрые три четверти пинты темного эля, смешанного с горьким.

— Виноват, — признал Эндерби. — Больше не повторится. Больше не буду одалживать. Переезжаю.

— Переежаешь? Сваливаешь? Больше тебя тут не бует?

— Правильно.

Арри помрачнел, однако под застывшей, как корка, миной, кажется, пряталось крошечное ощущение облегчения; дуновение облегчения как бы вырывалось через паровой клапан в корке.

— Куда? — полюбопытствовал он.

— Не знаю, — сказал Эндерби. — Куда-нибудь еще на побережье. Собственно, куда — не имеет значения.

— Убирайся подаааальше, — посоветовал Арри, удлинив гласные, как в каком-нибудь примитивном языке, — подаааальше, — подчеркивая расстояние, — подаааальше, — высказывая ономапоэтическое предложение, — как токо моно, будь я проклят. Ничего тут хорошего нету ни для кого. Суда, — сказал он, — никода больше не возвращайся. — Мрачно глянул на лесбиянок в углу — Глэдис в очках, косоглазая Пруденс в леопардовых лосинах, тесно обнявшиеся, — потом с состраданьем на Эндерби.

— Фактически попрощаться пришел, — сказал Эндерби, — надеюсь, с комплектом все будет в порядке.

— Бует в полном порядке, как токо из чиски вернется.

— Я другой комплект имею в виду, — пояснил Эндерби, — Арри к Тельме. Я еще один стих принес, самый последний в цикле. Если не подействует, то уж ничего не подействует. — И вытащил свернутый лист из кармана.

Арри покачал головой.

— Не дейсвует, — сказал он, — нискоко не дейсвует. Токо чертовская трата времени с моей стороны.

— С моей тоже, — заметил Эндерби.

— Руки-крюки, да зубы меж ногами, — сказал Арри. — Ничего хорошего для мущины в этой зверюге Тельме. Кто никакого внимания не обратила, и дале не обратит.

— Ну, — вздохнул Эндерби, — значит, так. Никому нынче поэзия не нужна. Все зря. — И приготовился разорвать последнее пламенное приношение.

— Не зря, — возразил Арри. — Парочка жареных. Мне понравилось. Да у нее ума никакого, черт побери, — сказал он. Протянул чистую поварскую руку, спас стих Эндерби. Забрал сложенный лист, с праздным интересом развернул. Прикинулся, будто читает, потом сунул в брючный карман.