Кошка - Михаэль Золтиков

Он узнает, что в начале войны Матильда работала медицинской сестрой в лазарете, а 17 сентября 1940 года познакомилась в Тулузе с польским капитаном Черняв-ски и уже 18 ноября вместе с ним в Париже основала подпольную организацию «Интераллье». Так странная смесь неисполненных желаний, ложно понятого патриотизма, физической привязанности к поляку и щекотавшего ее нервы чувства опасности сделали ее шпионкой.

Однако сейчас «Кошка» говорит о Чернявски с заметным холодком, почти равнодушно. И даже больше: в ее голосе проскальзывают презрение и ненависть. Вот, пожалуй, и все, что осталось у нее от прежних чувств к бывшему возлюбленному. Блайхер начинает понимать, что ключ к тайне этой женщины находится в сфере личностных отношений и привязанности ее к мужчине.

Посмотрев на часы, он видит, что уже поздно — без нескольких минут девять.

— А ведь в это время «Кошка» начинала свои передачи в Лондон, — произносит он иронически.

— «Кошке» теперь нечего сообщать, — серьезно ответила Матильда, как бы примирившись с судьбой. — Через несколько дней вы поставите меня к стенке. Выстрел — и все окажется в прошлом...

— Чепуха, так скоро пруссаки не расстреливают. Сначала будет произведена проверка всех найденных документов, вас будут допрашивать, чтобы устранить неясности. А в завершение вас доставят в Германию — лагерь для военнопленных.

«Кошка» слушает недоверчиво. Алкоголь делает ее сентиментальной. Она видит беззаботных людей за соседними столиками, смеющихся и шутящих между собой, будто бы не было никакой войны, борьбы не на жизнь, а на смерть между народами. Думают ли они, что здесь, среди них, сидит молодая, цветущая, любящая жизнь женщина, уже отмеченная печатью смерти, которую, может быть, завтра ожидает палач где-то в серых и холодных стенах тюрьмы «Фресне»...

По спине «Кошки» пробежал холодок. Ее обуял страх, страх за собственную жизнь, которую она так любит, за человеческую теплоту, к которой она всегда стремилась. На глазах ее появляются слезы, слезы отчаяния и боли за свою неудавшуюся судьбу.

— Не печалься, маленькая «Кошка»...

Будто сквозь туман до ее ушей доходят слова Блайхера, произнесенные с душевной теплотой. Они действуют успокоительно. Внезапно у Матильды возникает желание броситься этому рослому широкоплечему немцу на грудь в поисках защиты. Он к тому же — мужчина того типа, о котором она всегда мечтала.

Словно электротоком ударило «Кошку», когда Блайхер, желая успокоить собеседницу, положил свою руку на ее ладонь. Это не успокоило, а еще больше взбудоражило женщину. С трудом ей удалось взять себя в руки. Знает ли этот гунн, какое необъяснимое, почти колдовское воздействие оказывает он на женщин?

Голос Блайхера возвращает ее к действительности.

— Мне очень жаль, но нам пора идти. Самое время отправляться домой...

— Домой? — иронически спрашивает «Кошка».

— Ну, да вы знаете, куда...

Блайхер бросает многозначительный взгляд на официанта, который тут же подходит для расчета.

— Ах так... Я понимаю... — Лучик надежды, мелькнувший было в ее глазах, тут же погас.

— Каррэ, идемте... Да побыстрей, пожалуйста...

Надзирательница, высокая костлявая особа с грубым лицом, забирает «Кошку» из приемной у ворот тюрьмы и ведет назад в преисподнюю. Матильда медленно идет впереди надзирательницы по мрачному коридору, кажущемуся ей бесконечным. Выберется ли она когда-нибудь на свободу из этого лабиринта площадок, железных перегородок и камер?

— Вот, я поставила подогреть ваш ужин! —хмуро сказала надзирательница.

Они подошли к помещению, в котором размещались надзирательницы. На раскаленной железной печи стояла помятая миска с перловой кашей. Пахло подгорелым.

— Спасибо, я уже поела, — ответила «Кошка», не придавая никакого значения своему отказу.

Надзирательница бросает на нее злобный взгляд.

— Вот как! Благородная дама уже поужинала? Выходит, наша еда вам не нравится?!

Гремя ключами, она отпирает дверь камеры «Кошки».

— Вот ваши апартаменты. Надеюсь, что они вполне для вас подходят! — с издевкой произносит надзирательница.

Камера нетоплена, в ней очень холодно. Тратить на арестованных уголь не положено.

Матильда устало снимает свой плащ, чтобы поскорей лечь на койку, пока надзирательница не выключила свет. Та, не говоря ни слова, собиралась уже было запереть дверь камеры, как вдруг глаза ее расширились от возмущения.

— Что я вижу? — прошипела она. — На допрос вас взяли в заурядном платьишке, а возвращаетесь вы в вечернем, да еще с глубоким декольте. Что же это был за допрос, позвольте вас спросить? К тому же уважаемая госпожа успела поужинать! Теперь мне становится понятным, куда здесь дует ветер!

В этих словах прорывается злобная зависть стареющей женщины. Яростно хлопает она дверью, запирает ее на ключ и тут же выключает свет. Матильда слышит ее шаркающие шаги, затем все затихает.

В темноте «Кошка» опускает железные нары, раздевается и ложится, накрывшись двумя тонкими одеялами, которые не защищают от леденящего холода.

Теперь она может сбросить маску. Слезы потекли по ее лицу, рыдания сотрясают хрупкие плечи...

Но вот наступает рассвет, принося жизнь и в эти серые тюремные стены. Арестанткам разрешается выйти на прогулку в тюремный двор. Они идут по кругу одна за другой, как в некой призрачной траурной процессии, медленно, едва волоча ноги, молча. Разговаривать им запрещено, но по движению губ можно определить, что они шепчутся. Время от времени слышны окрики надзирательниц.

Для «Кошки» эта четвертьчасовая прогулка равносильна наказанию шпицрутенами. Она чувствует ненависть сторожей, холодную издевку товарок по несчастью: проституток, воровок, сводниц. Здесь собрана накипь многомиллионного города. Ее элегантное платье бросается в глаза, вызывает зависть других женщин. Ей в лицо летят ругань и непристойные шуточки. «Кошка» просто счастлива, когда за ней захлопывается дверь ее камеры и она остается одна со своими мыслями.

Вечером Блайхер за ней не пришел, хотя и обещал. Эту ночь она опять провела без сна, атакуемая клопами, пронизывающим холодом и кошмарными видениями. Внезапно она ловит себя на том, что ее мысли все время возвращаются к этому рослому широкоплечему немцу, которого ей хочется видеть в наивной надежде, что он убережет ее от этих ужасов...

И только через день замок в двери ее камеры звякнул, и надзирательница грубо крикнула:

— Каррэ, на допрос! — придав слову «допрос» ироническое, с издевкой, значение.

Для «Кошки» же слово это прозвучало как музыка...

Почти инстинктивно Хуго Блайхер избрал этот единственный путь, который мог привести его к раскрытию последних секретов «Кошки». Но он не учел одного: что мог зажечь в сердце этой загадочной женщины огонь, пламя которого станет опасным и для него самого...

— Куда мы направляемся сегодня? — спросила с любопытством Матильда, когда они поехали по вечерним улицам Парижа.

— Предлагаю «Максим», что на Королевской улице, если вы не возражаете, — ответил Блайхер.

— Не слишком ли это для вас дорогое удовольствие — посещать с французской шпионкой самые шикарные рестораны города? — иронически спрашивает она.

— Для кошелька простого унтер-офицера — это точно, — откровенничает Блайхер, больше не считая нужным маскироваться. — Но на наше счастье, есть так называемый оперативный фонд.

«Кошка» усмехается недоверчиво.

— Не хотите ли сказать, что вы, действительно, лишь унтер-офицер? Я полагала, что вы в абвере большая шишка?

— Это ваше заблуждение, мадам, — шутит Блайхер. — Но иногда у меня, действительно, больше полномочий, чем у иного генерала. А в отдельных случаях приходится вытягиваться перед случайным фельдфебелем...

— Должны ли вы находиться в казарме? — интересуется «Кошка».

— Нет, у меня в Париже есть частная квартира, — возражает, нисколько не рассердившись. Блайхер.

— Удивительно: простой унтер-офицер, говорящий по-французски почти без акцента, который может носить гражданский костюм, имеет частную квартиру в городе и разъезжает в собственной автомашине — обладает к тому же генеральскими полномочиями... — «Кошка» ничего не понимает.

Рослый немец становится для нее все более загадочным, менее понятным, но тем не менее привлекательным.

— Незадолго до своего ареста я передала в Лондон сообщение о том, что в парижском абвере создалась своеобразная обстановка, — продолжает она. — В нем говорилось, что офицеры не владеют французским языком, предпочитают службе охоту, женщин и вино, а работу перекладывают на унтер-офицеров...

— Я читал это донесение: мой комплимент за эту информацию, — смеется Блайхер. А затем, ухмыльнувшись, бросив острый взгляд на женщину, сидевшую рядом с ним, добавляет: — А откуда вам, собственно, известны такие подробности о положении дел в абвере?