Урал атакует - Владимир Молотов

   И у него получилось. Маша прыснула.

   - А почему Миша-то?

   - От слов: милая Маша.

   - А, понятно. Ну, вообще, называй, как хочешь. Я не привереда.

   Костя снова наполнил бокалы.

   - Что-то мы увлеклись едой. Ведь между первой и второй, как говорится...

   - А я хочу выпить за тебя, - перехватила Маша со своей детской хрипотцой, которая прозвучала в этот раз с маленькой ноткой горечи. - Чтоб у тебя было все хорошо. В смысле, чтоб не арестовывали.

   - А я выпью за тебя, - со вздохом сказал Костя.

   - Да, за нас.

   Брови маленького Пьеро дернулись, глаза загорелись странным блеском. Косте почудилось, что он увидел в этих глазах свое отражение. В груди чиркнула спичка. Оба освободили бокалы от вина, и Костя мягко прикоснулся губами к ее холодным губам, напоминающим почти забытую ягоду малину.

   * * *

   - Кажется, у меня емкость опустела. - Костя свесился с дивана.

   На полу, в лужице лунного света, прохлаждалась ополовиненная бутылка Кагора. "Вторая или третья?" - вдруг замкнуло в его голове. "Нет, конечно, вторая. Но почему же я так пьян? Блин, значит, все-таки третья".

   - Плесни и мне тоже. - Маша вальяжно протянула бокал.

   Она сидела у стены, подобрав колени, накрытые одеялом. Лунное око, подглядывающее сквозь щели в жалюзи на окне, поместило ее плечи и грудь с чернеющими сосками в тельняшку.

   Костя поднял бутылку и, прищурившись, наполнил емкости. Осторожно вернул вино обратно.

   - Кажется, у меня комната качается, - честно созналась Маша. - Но я хочу еще.

   - Значит, ты тоже пьяна, - обрадовался он.

   Раздалось глухое "угу", потонувшее в бокале. Костя сделал два больших глотка. Подставил подушку под позвоночник, поерзал. Теперь они сидели наискосок друг к другу.

   Маша вела себя так, как будто это их последняя ночь, словно они прощаются навсегда. (Не этого ли он хотел?) Маша была необычайно ласкова и податлива. И от этого ему становилось тошно, и он все больше наливал себе вина и теперь совсем опьянел.

   Опустошив бокал, Маша выдохнула, как заправский пьяница, а потом произнесла:

   - Расскажи что-нибудь о себе.

   - Пожалуй, - вздохнул Костя, сделав еще один глоток. - Однажды в детстве я чуть не утонул. Это было, кажется, в девяносто первом, в прошлом веке, то есть в то самое лето, когда развалился Советский Союз. Впрочем, ты еще не существовала.

   - Ну да. И что же?

   - Я отдыхал на каникулах, после седьмого, что ли, класса, в деревне у бабушки с дедушкой. Мы с каким-то товарищем, черт, и где он теперь?.. В общем, мы пошли купаться. А я тогда только-только плавать научился, да и то по-собачьи. Ну, дружок умел лучше, он и предложил: давай, мол, на тот берег махнем. А пруд был широкий, метров двадцать. Это мне в ту пору казалось, что широкий. Короче говоря, он-то преспокойно переплыл, а я начал тонуть. Оставалось мне всего метров пять, но силы вдруг отказали, и я ушел под воду. В тот момент товарищ уже прыгал с трамплина с другими ребятами. У них еще лодка под рукой была - это меня и спасло... Вот, погрузился я в воду, испугался очень, конечно, и дна все не достаю. Ну, думаю, конец. И вдруг пруд сам вынес меня на поверхность. Тогда я закричал что есть мочи. Правда, глухо как-то получилось. Но сам себя я слышал. Потом второй раз погрузился. Чувствую, сил выплывать совсем нет. Уже смирился, начал думать про то, как расстроятся бабушка с дедушкой, а потом и бедные родители, и вдруг меня снова вынесло наверх. И тут чувствую, чья-то крепкая рука ухватила меня и потянула. Потом выяснилось, ребята на берегу услышали мой крик, сначала подумали, что я шучу, прикалываюсь, как тогда говорили, а потом поняли, что все взаправду. Кинулись в лодку и поплыли спасать. Вот так. Вывезли меня на берег, и потом долго сидел я на берегу, весь синий.

   - А сейчас? - моргнули черные глаза.

   - Что сейчас?

   - Ты уже хорошо плаваешь?

   Костя пожал плечами:

   - Да вроде ничего. Лучше, конечно, чем тогда.

   - А я вот до сих пор не умею плавать, - созналась Маша.

   - Как? - удивился Костя. - Ты же говорила, что ездила с родителями в Турцию, на Черное море.

   - Ну и что. Папа учил меня там, но из этого так ничего и не вышло. Я слишком боялась воды, он даже терпение терял со мной и ругался.

   - Эх ты, трусишка.

   - Ты научишь меня плавать? С тобой мне будет не страшно.

   Она словно забыла, что ждет их завтра. Или специально бередит душу?

   - Если доживем до лета, - пробормотал Костя. - Хочешь еще вина?

   - М-м... Не откажусь.

   Костя снова потянулся к бутылке. Его телу ощущалось необыкновенно хорошо. Кровь растекалась ласковым теплом. Мысли окрашивались какой-то романтичной пафосностью, как будто были вычитаны из книг молодости.

   Ночь, постель, женщина, вино. Все в жизни может опостылеть, приесться, но эта картина всегда останется новой. Только если не превращать ее в быт. В еженощную и повседневную рутину с одной и той же женщиной. А то пропадет эта самая новизна, эта непреходящая ценность. В жизни вообще очень мало вещей, которые могут опять и опять казаться неожиданными, сильно брать за душу. Можно по пальцам перечесть: очередное знакомство с девушкой, случайно услышанная красивая мелодия, восхождение на горную вершину, прыжок с парашютом. Сколько раз в доядерной жизни он сидел вот так на постели, с полуобнаженной дамой? Не столь уж и много. Но все эти женщины были не похожи друг на друга. Одна любила долго и бесконечно рассказывать о своей жизни, другая с таким умильным прилежанием занималась сексом, третья... Да, впрочем, стоит ли вспоминать? И все они казались чем-то похожи. Быть может, своей хрупкостью? В постели любая, даже самая сильная женщина, становится хрупкой. Потому что она снимает маски повседневной жизни. Она готова расплавиться от твоих объятий.

   Маша потянулась к нему и защекотала волосами. Влажные губы коснулись его щеки. Горячий шепот залился в ухо.

   - Нет, я передумала. Я не хочу вина. Я хочу тебя!

   ГЛАВА ВОСЬМАЯ

   Комната была светлой и просторной. Несколько вытянутая, подобно вагону, она заканчивалась широким окном с гардиной и нежно-розовыми шторами. Обои на стенах по цвету отдавали чем-то леденцовым, ромашковым. В потолок были вделаны китайские диодные светильники. Под ногами липко чавкал паркетного цвета линолеум. Пахло известкой и чистым полом.

   Жилплощадь оказалась недурно обставленной. У одной стены стоял совсем новенький еще диван, у другой - элегантная стенка-шкаф с большими круглыми, под цвет штор, ручками на дверцах. Старовато выглядели только журнальный столик у стенки и убого залепленный магнитными лубочными картинками холодильник.

   - Господи, какая прелесть! - искренне обрадовалась Маша.

   Костя покосился на нее и заметил, как засияли ее глаза, словно радуга заиграла на таинственной заводи.

   - Тебе правда нравится? - спросил он.

   - Ну конечно. О лучшем я и не мечтала.

   Муконин подошел к шкафу и поставил сумку.

   - Я заплатил коменданту за три месяца вперед.

   - Спасибо. - Маша села на диван и снова осмотрелась. - Хочешь, я отдам тебе деньги?

   - Ни в коем случае.

   В груди затеребило. Банальные пустые фразы. Сколько тайного смысла кроется за ними! Нужно выждать необходимых пять минут. Проторчать пять минут для приличия и уйти. Только как их убить?

   Косте не хотелось глядеть в ее сторону. Он подошел к окну, отдернул штору. Утреннее солнце уже отвоевало часть двора. На горизонте торчала иссиня-черная башня небоскреба. Такой же глухой двор, как там, у вокзала. Перед Костей ясно возник образ того парня с заячьей губой. Как он тогда сказал? "Сдохнешь, падла! Через месяц, другой - сдохнешь". Что бы это значило? Да просто лай озлобленной собаки. Не стоит придавать значения.

   За спиной послышался тихий вздох. Муконин приоткрыл створку пластикового окна. В лицо дыхнуло теплой сырой свежестью. Плюс десять, не меньше, решил Костя. Потрогал батарейный стояк. Прыщавая труба едва теплилась.

   Он повернулся лицом к Маше. Свет из окна четче обозначил черты ее лица. Немой вопрос печального Пьеро.

   - Тебе помочь разложиться? - спросил он, чтобы что-нибудь спросить.