Кафка на пляже - Харуки Мураками

Медленно жуя пирожок, он провел ладонью по своему ежику седеющих волос. Будь на пустыре кто-нибудь, он бы ему объяснил, что «у Накаты с головой не в порядке», но, к сожалению, вокруг никого не было. Поэтому Накате оставалось только легонько кивать самому себе. Молча он доел пирожок, сложил несколько раз целлофановую обертку и положил в сумку. Плотно завернув крышку, отправил туда же и термос. Небо затянуло облаками, но по расплывавшемуся высоко над головой светлому пятну можно было понять, что солнце как раз в зените.

Высокий, носит чудную шляпу и сапоги.

Наката попробовал нарисовать в голове образ этого человека, но не смог представить ни чудной шляпы, ни сапог – ничего такого в своей жизни он не видал. «Как увидишь его – сразу поймешь», – вот что, по словам Мими, сказал Кавамура. Прядется ждать, подумал Наката. Что ни говори, это самый верный способ. Он встал и, зайдя в высокую траву, долго, от души мочился. Потом, стараясь держаться незаметнее, устроился с краю пустыря в тени разросшихся кустов и стал поджидать этого странного типа.

Ждать было скучно. Когда он опять явится на пустырь? Кто знает. Может, завтра, а может, через неделю. Или вообще больше не придет. Такое тоже возможно. Но Наката был человеком привычным – мог долго ждать чего-то без всякой цели, убивать в одиночку время, сидя просто так, ничего не делая, и не испытывал от этого абсолютно никаких неудобств.

Со временем у Накаты проблем не было. Он даже часов не носил – за их отсутствием. Для него время шло по-своему. Приходит утро – становится светло, день заканчивается – темнеет. Стемнело – идешь в баню, что по соседству, после бани ложишься спать. По воскресеньям баня закрыта, остаешься дома. Настает время обеда – есть хочется. Идешь за пособием (кто-нибудь всегда по доброте душевной подсказывал ему, что пора идти) – значит, еще один месяц прошел. На следующий день идешь в ближайшую парикмахерскую стричься. С наступлением лета люди из районной управы угрем угощают, на Новый год подносят моти [25].

Наката расслабился, щелкнул переключателем в голове, как бы перейдя в «режим подзарядки». Для него такое состояние было совершенно естественным – он с детства, особенно не задумываясь, постоянно этим приемом пользовался. Словно бабочка, Наката закружил у самого края сознания, за которым все шире разверзалась черная бездна. Временами он вырывался за эту грань и взмывал над головокружительной пропастью. Но ему не было страшно, темнота и глубина его не пугали. Чего бояться? Открывающийся ему бездонный мрачный мир, это гнетущее молчание и неясный хаос – его давние хорошие друзья. Он и сейчас был частью этого мира – и хорошо это знал. В этом мире нет ни иероглифов, ни воскресений, ни грозного губернатора, ни оперы, ни «БМВ». Нет ни ножниц, ни высоких шляп. Но в то же время нет угрей, сладких пирожков. Здесь есть все. Но нет отдельных частей. А раз так – значит, не нужно менять одно на другое. Нет нужды что-то убирать, что-то добавлять. Лучше не напрягать мозги и погрузиться в это целое. Для Накаты, без преувеличения, это было как раз то, что надо.

На него напала дремота, и он стал клевать носом. Но даже в таком состоянии все его пять чувств держали пустырь под наблюдением. Случись что или появись тут кто-нибудь, Наката тут же открыл бы глаза и стал действовать. Но в небе точно постелили ковер – пепельные тучи затянули его сплошь. Однако дождя, похоже, можно не бояться. Это все кошки знают. Знал и Наката.

Глава 11

Когда я закончил рассказ, было уже довольно поздно. Сакура сидела за кухонным столом, подперев голову руками, и внимательно слушала. Что мне всего пятнадцать лет, и я еще учусь в средней школе, что я украл у отца деньги и смотался из дома в Накано. Я рассказал, как поселился в Такамацу в гостинице, как ездил днем в библиотеку читать книга. И как очнулся весь в крови, лежа на земле у храма. Конечно, о многом я умолчал. Ведь о вещах, по-настоящему важных, так просто не скажешь.

– Значит, мать от вас ушла и взяла только твою сестру. А тебя в четыре года на отца бросила?

Достав из бумажника ту самую фотографию, сделанную на берегу, я показал ее Сакуре.

– Вот моя сестра.

Она посмотрела на фото и вернула мне, ничего не сказав.

– С тех пор мы с ней ни разу не виделись, – проговорил я. – И с мамой тоже. У меня с ней – никакой связи. Я даже не знаю, где она сейчас. Не могу вспомнить, какая она, какое у нее лицо. От нее ни одной карточки не осталось. Запах помню. Какие-то ощущения. А лицо никак вспомнить не могу.

Сакура хмыкнула и, не отнимая рук от подбородка, сощурившись взглянула на меня.

– Тяжелый случай вообще-то.

– Да уж…

Девушка молча смотрела на меня.

– А с отцом у тебя дело не пошло? – немного погодя поинтересовалась она.

Дело не пошло? Как тут ответить? Я только пожал плечами.

– Ну конечно. Чего тебе из дома бежать, если все в порядке, – констатировала Сакура. – Получается, ты удрал, а сегодня вдруг у тебя то ли сознание, то ли память отшибло. Так?

– Так.

– А раньше с тобой такое случалось?

– Да. Иногда, – не стал скрывать я. – В голове вдруг бац! – как будто предохранитель вылетает. Как бы кто-то что-то переключает. Переключит – и я могу что-нибудь такое сделать, а соображать только потом начинаю. Вроде я – и вроде не я.

– То есть сам себя не чувствуешь? Значит, и наброситься на кого-нибудь можешь?

– Было дело, – признался я.

– И что? Доставалось от тебя кому-нибудь?

Я кивнул.

– Пару раз всего. Да и то так… ничего серьезного.

– И в этот раз то же самое было? – спросила Сакура, подумав.

Я покачал головой:

– Нет… такое в первый раз. Я ведь начисто отрубился. Что все это время творил, совершенно не помню. Память отшибло напрочь. Такого еще не было.

Сакура разглядывала майку, которую я достал из рюкзака, внимательно изучая не отстиравшееся кровяное пятно.

– Значит, так. Последнее, что ты помнишь, – это как ты ел. Так? Вечером, в какой-то забегаловке у вокзала?

Я кивнул.

– Что потом было – не помнишь ничего. Очухался в кустах, на задворках у этого храма. Через четыре часа. Майка в крови, в левом плече тупая боль. Так?

Я опять кивнул. Она принесла карту города и, расстелив ее на столе, прикинула расстояние между вокзалом и храмом.

– Не так далеко, но пешком сразу не дойдешь. Чего тебя туда занесло? Гостиница твоя от вокзала совсем в другую сторону. Ты раньше-то там был? У этого храма?

– Никогда.

– Ну-ка, сними майку, – приказала Сакура.

Я разделся до пояса, она повернула меня спиной и крепко сдавила левое плечо. Пальцы так впились в мышцу, что я непроизвольно застонал. Надо же так схватить…

– Болит?

– Еще как, – ответил я.

– Видно, сильно ударился обо что-то. Или тебя чем-нибудь ударили.

– Ничего не помню, хоть убей.

– Кость вроде цела, – сказала Сакура и принялась ощупывать больное плечо. Ее пальцы так и этак разминали его, и от их прикосновений становилось приятно, даже если они причиняли боль. Когда я сказал Сакуре об этом, она улыбнулась.

– У меня массаж здорово получается. Зарабатываю нормально, на жизнь хватает. Умеешь делать массаж – не пропадешь, такие люди везде нужны. – Сакура еще помассировала мне плечо и добавила: – Ну теперь особых проблем быть не должно. Поспишь, и все пройдет.

Она подняла мою майку и, запихав в пакет, бросила в мусорную корзину. Хлопковая рубашка после беглого осмотра полетела в стиральную машину, стоявшую в санузле. Расправившись с одеждой, Сакура выдвинула ящик комода и, покопавшись, извлекла белую майку и вручила мне. Майка оказалась новая, с надписью на английском – «Maui Island Whale Watching Cruise» [26] и картинкой, на которой был изображен торчавший из воды китовый хвост.

– Самая большая, больше нет. Добро не мое, но ты не обращай внимания. Все равно подруге подарил кто-нибудь. Не нравится? Примерь.

Я примерил. Майка пришлась в самый раз.

– Подошла? Носи на здоровье, – сказала Сакура.

– Спасибо.

– А раньше у тебя было? Чтоб так долго без памяти? – спросила она.

Я кивнул. Закрыл глаза, пощупал новую майку, понюхал.

– Послушай, Сакура… Знаешь, мне очень страшно, – признался я. – Почему, сам не знаю. Может, я за эти четыре часа изувечил кого-нибудь. Я же совершенно не помню, что со мной было. Видишь, весь в крови. Вдруг я что-нибудь совершил… Преступление или еще что… В памяти, без памяти – какая разница. Отвечать в любом случае придется. Ведь так?

– Погоди ты. Может, у тебя кровь из носа пошла. Шел, задумался о чем-нибудь, налетел на столб и вот вам, пожалуйста, – кровь. Ну ты и стал ее вытирать. Разве так не бывает? У тебя сейчас мандраж – я понимаю, – но о плохом лучше не думать. Утром принесут газету; новости по телику посмотрим. И сразу ясно станет, случилось что-нибудь серьезное или нет. Потом надо обдумать все хорошенько. Что кровь? Разные же могут быть причины. Часто бывает, что у страха глаза велики. У меня вот каждый месяц кровь… по женским делам. Уже привыкла. Понял, что я хочу сказать?