Сегодня солнце не зайдет - Илья Афроимович Туричин

отстранили.

— Понимаю. А кто назначен?

— Пока временно назначили меня.

— Разумно. А Лохова будут судить?

— А это как решит Военный совет округа.

— Ясно, — Лохов тяжело вздохнул.

Лохов шел по Снежному, щуря глаза от яркого солнца. Он пролежал в госпитале четыре месяца. Кончилась полярная ночь. Весна растопила снег на сопках, и они опять зазеленели.

Сегодня Лохов вышел на улицу впервые. Еще ныла нога, а рука покоилась на черной перевязи. Дул легкий ветерок, полоскал флаги на кораблях, стоявших у пирса.

Лохов постоял немного на берегу и, тяжел-о опираясь на палку, зашагал к штабу.

Командир дивизиона встретил его приветливо. Встал из-за стола, подвел Лохова к дивану, сам уселся рядом. К холодному дерматину, которым был обит диван, Лохов не ощутил теперь неприязни.

Комдив долго и подробно расспрашивал о здоровье, а потом сказал без обиняков:

— Рапорт ваш, Алексей Михайлович, я порвал и бросил в корзину. Но от командования вынужден был временно отстранить. Дважды нарушили устав. Грубо нарушили. Хоть и говорят, победителей не судят.

— Понимаю, Георгий Станиславович.

— Другого, скажу откровенно, и при других обстоятельствах отдал бы под трибунал. А тут… Нельзя закон толковать буквально. Кроме букв, в нем есть и душа. На «Самоцвете» за вас — горой. Любой матрос готов в огонь и в воду. Отличные люди на «Самоцвете». Почел бы за счастье перейти командиром на «Самоцвет». Надоел берег. Только, боюсь, не примут. — Он засмеялся, встал, подошел к окну.

— Когда меня вызовут на Военный совет?

— Полагаю, когда почувствуете себя лучше.

— Я отлично себя чувствую.

— И слава богу, которого нет.

— Прошу дать мне какое-нибудь дело.

— Нет, нет, отдыхайте, — ответил комдив и мягко добавил: — Вам еще немало предстоит перенести.

Лохов кивнул, соглашаясь, и тут же упрямо сдвинул брови:

— Это не имеет значения, товарищ комдив. К переживаниям не способны только мертвые. А я… Понять это, конечно, трудно, и звучит, вероятно, глупо — человеку сорок, а ощущение у него такое, будто он заново родился. Глупо, да? — Лохов неожиданно улыбнулся. — Поймите, Георгий Станиславович, для меня лучшего лекарства, чем корабль, нет. Вы же моряк, Георгий Станиславович! А руки-ноги — это пустяк. Руки-ноги море вылечит! Верите, матросом готов идти.

Осипенко посмотрел на Лохова внимательно и тоже улыбнулся:

— Хорош матрос, рука на перевязи. Ладно, Алексей Михайлович, посоветуемся с командованием. Один решать не берусь. Возможно, пойдете на «Самоцвет» обеспечивающим. Пока. До решения Военного совета.

— Понимаю. Что говорить, Георгий Станиславович, конечно, у меня есть гордость. Но поэтому и прошусь в море. Все равно кем, но на корабль, в море!

— Хорошо, — сказал Осипенко.

Лохов встал:

— Разрешите идти? — Он улыбнулся. Все сегодня радовало его. И солнце в небе, и корабли у пирса, и комдив, говоривший с ним по-доброму.

Он медленно возвращался из штаба и пел что-то про себя. А потом вдруг заспешил. Потому что дома ждала Вера.

Через несколько дней поздно вечером «Самоцвет» уходил в море. Лохов пришел, опираясь на руку Веры. Он спустился на пирс, осмотрел корабль снаружи. Свежевыкрашенный борт сиял, палуба была чиста.

У вахтенного матроса раскосые глаза добродушно сузились, когда он увидел Лохова. И не успел Лохов ступить на палубу, как раздались три резких продолжительных звонка. Три звонка дают только командиру корабля. Лохов не был командиром. Он глянул на вахтенного и погрозил пальцем.

— Виноват, товарищ капитан второго ранга, привычка, — лукаво сказал Джигит.

Навстречу по палубе шел капитан-лейтенант Семенов.

— Здравствуй, командир, — сказал Лохов.

— Здравствуй, Алексей Михалыч, — ответил Семенов. — Что ж жену оставил? Вера Ильинична, милости прошу на корабль.

— Спасибо. — Вера улыбнулась. — Я погуляю по пирсу. Говорят, женщина на корабле не к добру.

Лохов прошел в свою каюту. Новый командир не переселялся в нее. Каюта была прибрана. В ней ничего не изменилось.

— Значит, не хочешь перебираться, Сергей Николаевич?

— Не хочу, Алексей Михайлович. — Семенов улыбнулся одними глазами.

В дверь каюты постучали:

— Прошу разрешения войти.

— Да, — откликнулся Лохов.

Вошел Федоров. Он был в форме номер три. На погонах его фланелевки поблескивали свежие нашивки старшего матроса.

— Старший матрос Федоров, — сказал Владимир. — Товарищ капитан второго ранга, разрешите обратиться.

— Обращайтесь.

— Разрешите попрощаться с вами и товарищем капитан-лейтенантом?

— В отпуск едет, — объяснил Семенов Лохову.

Тот нахмурился:

— Понятно. Только нет у меня охоты с ним прощаться. Обманщик он.

Владимир посмотрел на Лохова испуганно. Сейчас, чего доброго, и отпуск задробит.

— Ведь это вы, Федоров, вытащили меня?

— Все вытаскивали… — ответил Владимир.

— Ладно, Федоров. — Лохов положил ему руку на плечо. — Кто старое помянет, тому глаз вон. Ну, а кто забудет — тому оба. Так?.. Домой, значит? Кто ж у вас дома?

— Мама, — ответил Владимир, чуть замешкался и добавил: — И девушка. — Он покраснел и так счастливо улыбнулся, что офицеры не выдержали, засмеялись.

— Девушка, — повторил Лохов. — Постойте-ка. — Он подошел к шкафу и достал оттуда большого белого мишку. — Вот, передайте вашей девушке от меня.

— Что вы, товарищ капитан второго ранга… — смутился Владимир.

— Берите, берите.

— Спасибо.

Когда Федоров ушел, Лохов сказал со вздохом:

— Счастливый!

Семенов усмехнулся:

— А ты не завидуй. Всяк своему счастью кузнец — так, кажется, гласит поговорка? Не совсем она все-таки верная. В одиночку счастливым не будешь. Человек счастлив, когда тепло своего сердца другим отдает. Вот ты девушке подарок послал. А ведь Федоров не просто игрушку ей повезет, верно? Тепло человеческого сердца, Алексей Михайлович, дороже всего. — Он взглянул на часы. — Пора. Пойдем наверх.

Они поднялись на мостик.

Федоров уже сошел на берег и стоял рядом с Верой, неловко держа в руках белого мишку.

— Давай командуй, — вздохнул Лохов.

— Есть, товарищ капитан второго ранга, — откликнулся Семенов и скомандовал в микрофон: — По местам стоять, со швартовов сниматься!

Лохов услышал дробный грохот матросских сапог по трапам. Строгим взглядом проследил за стремительными, ладными фигурами в белых робах — они дружно метнулись по палубе и замерли на своих местах.

…«Самоцвет» дрогнул и плавно отвалил от пирса.

Федоров переложил мишку в левую руку, а правую поднял к бескозырке.

«Самоцвет» дал протяжный сигнал. Голос его, могучий и чистый, пронесся над домами, над строгими сопками, спугнул чаек.

И пока корабль разворачивался, чтобы выйти из бухты, Лохов, не отрываясь, глядел на пирс, где стояла Вера и белел в руках Федорова маленький мишка.

Когда Снежный скрылся за сопкой, Лохов взглянул на часы. Было около двадцати четырех, а солнце замерло на горизонте.

Лохов подставил лицо ветру, налетевшему с моря.

Что ждет его в новом занимающемся дне? Что решит Военный совет?

Он готов ко всему.

А