Можайский — 5: Кирилов и другие - Павел Саксонов

Странный человек расхохотался:

«Бог с тобой, голубчик! Я дело тебе предлагаю, а до твоих филейных прелестей дела мне нет никакого!»

Бочаров быстро огляделся по сторонам: не слышит ли кто? Но рядом никого не было, только несколько человек возились с трубным ходом[51], подправляя не то колесо, не то державшую колесо ось.

«Что за дело?» — спросил тогда Бочаров и подошел к человеку поближе: чтобы уж наверняка никто не услышал.

Человек пошел еще дальше: приблизился к Бочарову совсем уж вплотную и, взяв его за пуговицу мундира, склонился устами чуть ли не к самому его уху:

«Как думаешь, — задал он странный и неожиданный вопрос, — сколько денег можно поднять на пожаре?»

«Что значит — поднять?» — не понял Бочаров.

Человек — очевидно, поясняя — задал новый вопрос:

«Вот если ты застрахуешь у меня квартиру, а она сгорит, сколько я на этом заработаю?»

«Заработаешь? — удивился Бочаров. — Потеряешь!»

Человек усмехнулся:

«Это если я тебе страховое возмещение выплачу!»

В голове Бочарова будто прояснилось, но не до конца:

«А ты не выплатишь? Но как?»

Человек отлип от Бочарова и, маня его за собою пальцем, пошел в сторонку: прочь со двора, на улицу, к проспекту. Бочаров, понятное дело, следовал за ним как привязанный.

Уже там, на проспекте — перейдя через него и встав немного поодаль от стройки[52]: чтобы не зашибло — человек, уверенный теперь, что до посторонних ушей точно ничего не дойдет, пояснил свободно:

«Законным образом не выплатить тебе возмещение я могу только в двух случаях: если будет доказан умышленный поджог — тобою же, и если будет доказана твоя вина в возникновении пожара… да ты и сам понимаешь: пожалел денег на прочистку труб от сажи, керосинку оставил без присмотра, какие-нибудь легковоспламеняющиеся жидкости хранил в непосредственной близости от огня… что еще?»

«О, — Бочаров оказался в своей стихии, — много чего еще!»

«Вот именно, — подхватил человек, — но есть проблема!»

«Понимаю!» — Бочаров действительно понял всё.

«Вот видишь! — обрадовался человек. — Ну как: сработаемся?»

Понять-то замысел Бочаров понял, но его воплощение…

«Всё не так просто…» — протянул он и даже — вот негодяй! — пригорюнился.

Человек же наоборот — стал совсем деловым. Его манеры неожиданно огрубели, словно потеряли стеснительность первого впечатления.

«Очень хорошо, что ты об этом прямо заговорил!» — заявил он. — «Правильный подход: все трудности должны быть ясны от начала и до конца. Иначе…»

По губам человека скользнула недобрая улыбка:

«Иначе, — повторил он, — климат нашей благословенной столицы покажется райским в сравнении с тем, что за Уралом!»

Бочаров смекнул, что речь — о каторге, и невольно вздрогнул. Но испугаться — так, чтобы бежать от проходимца, выдать его, исправиться — нет, не испугался. Сто рублей приятно полнили карман, а будущие доходы — если, конечно, придумать, как обойти трудности — и вовсе обещались быть нешуточными.

«Я вот чего не понимаю, — зашел он с другой стороны, — не проще ли обратиться к экспертам?»

Человек понял, что Бочаров имел в виду проводившиеся по заказам страховых обществ экспертизы и покачал головой:

«Не всегда, мой друг, не всегда! У нас, конечно, есть и свои эксперты, но загвоздка в том, что по вступившему в силу закону возможно любое количество экспертиз! Если у кого-то возникнут сомнения — а ведь они возникнут, правда?»

Бочаров хмыкнул.

«Так вот: если у кого-то возникнут сомнения, он окажется вправе требовать другой экспертизы и с другим составом экспертов! Понимаешь затруднение?»

«Всех не купишь!»

«Точно!»

Негодяи обменялись одинаково горестными взглядами…

— Подождите! — вдруг перебил Митрофана Андреевича Инихов. — Так кто же это был? Насколько я понял из описания, не Кальберг?

— Нет, не он, — ответил Митрофан Андреевич.

— И не Молжанинов?

— Увы, и не он!

— Увы?

— Увы! — подтвердил Митрофан Андреевич. — Мне было бы проще…

— А! — воскликнул Инихов. — Понимаю: кто-то из ваших?

— Да, — снова подтвердил Митрофан Андреевич. — Из моих!

— Ну-ну…

Инихов замолчал.

Митрофан Андреевич в очередной раз вздохнул:

— Умножение сущностей вам, господа, не на руку, я понимаю, но… стыд-то какой! Уж лучше бы обошлось без этого!

— Вы его взяли? — Чулицкий.

— Куда там! Улизнул.

— Прямо напасть какая-то! Все улизнули!

Можайский:

— К счастью, не все!

Чулицкий поморщился:

— Никто не должен был улизнуть!

Можайский:

— Телефон работает исправно.

Чулицкий сплюнул прямо на мой паркет. Я возмутился:

— Михаил Фролович! — воскликнул я.

Чулицкий рефлекторно отдернул ногу, которой только что наступил на собственный плевок, и виновато вжал голову в плечи:

— Прошу прощения, Сушкин! — пробормотал он и — бочком, бочком — отодвинулся от места своего преступления.

Я было насупился, но тут же махнул рукой: бардак и разруха уже и без всяких плевков завладели моей гостиной — стоило ли огорчаться из-за лишней капли? Разломанный стол, валявшиеся повсеместно пустые и полные бутылки, осколки стакана, пошедшее трещинами кресло… на этом фоне вовсе не плевок казался неуместным, а начищенный до блеска паркет! В моей голове даже промелькнула мысль на время следующих совещаний — буде таковые состоятся — выносить из гостиной мебель, а пол застилать соломой или присыпать опилками: по типу того, как это делают в кабаках! Впрочем, вам, дорогой читатель, уже известно, что эта мысль — как и многое другое — пропала втуне: чуть позже моя квартира сгорела, а вместе с ней сгорел и весь дом, и все дома в округе тоже сгорели… не станешь ведь вызывать пожарных загодя, решив пригласить к себе полицию!

Между тем, Митрофан Андреевич… — смешно, не так ли? Только что я думал о пожарных, а глава-то их — брант-майор собственной персоной — уже находился у меня! — Между тем, повторю, Митрофан Андреевич снова завладел инициативой:

— Далеко ему не уйти! Я разослал телеграммы по всем пожарным командам Европы и Америки. Из чувства солидарности — уверяю вас — мерзавца из-под земли достанут!

Забегая вперед, скажу: в этом своем убеждении Митрофан Андреевич ничуть не ошибся. Не прошло и пары недель после всех описанных на этих страницах событий, как из Лондона поступило сообщение:

Встречайте посылку, полковник!

И следом за сообщением — телеграмма из Ревеля:

Уведомляем прибытие пароходом «Frank» ящика адрес СПб пожарной команды тчк Ящик странный тчк Пахнет бальзамом тчк Что делать впрс

Митрофан Андреевич — да и многие другие тоже — всполошились, не сразу поняв, о чем шла речь. Но так как самым простым способом всё прояснить было принять странное отправление, то и ответная телеграмма оказалась соответствующей:

Ждем поездом.

На следующие сутки ящик прибыл в Петербург. Открыл его — под общим надзором — узнавший запах доктор Шонин, Михаил Георгиевич:

— Запах средства для бальзамирования трупов!

— Что за черт?

Едва крышка была снята, все отшатнулись: согнутый в три погибели, в ящике лежал синего вида и, разумеется, мертвый человек.

— Проскурин! — закричал не своим голосом Митрофан Андреевич.

— То самый негодяй, который…

Митрофан Андреевич, недобро улыбаясь, захлопал в ладоши:

— Я так и знал: от нашего брата просто так не скроешься!

К трупу прилагалась записка, которую также обнаружил доктор Шонин и которая — в сильно смягченном переводе — звучала так:

Дорогой полковник!

Пациент выразил решительное несогласие вернуться в клинику, а так как наши законы не позволяют настаивать на возвращении, пришлось пациента немножко подправить: накачать бальзамом и в таком виде посадить на пароход.

Всегда Ваш,

Уэллс[53].

Оригинал записки, разумеется, тут же уничтожили. Ящик же и его содержимое закопали на задворках пригородного кладбища.

— Да, господа, — повторил Митрофан Андреевич, — из-под земли достанут!.. Но вернемся, однако, к нашим баранам. Стало быть, оба мерзавца обменялись одинаково горестными взглядами, и с той минуты между ними установилась прочная связь. По одному только взгляду оба они поняли, что стоят друг друга и могут друг другу доверять. Не удивительно ли? Хорошие люди годами, бывает, бьются за расположение к себе, а подлецы узнают друг друга с первых минут общения! Впрочем, это всё лирика. А горькая правда заключается в том, что Проскурин и Бочаров действительно нашли общий язык. Весь остаток дня — тревог больше не было — они провели в кабачке неподалеку от части, совещаясь и составляя планы на будущее. Оба являлись знатоками пожарного дела. Оба были — вынужден это признать! — людьми отчаянной смелости и потому рассматривали любые, даже, казалось, самые невероятные возможности устранить те или иные сложности, стоявшие на пути реализации их планов…