Страхослов - Джоанн Харрис

– Тебе этот Гиньоль повсюду мерещится, – заявила Клара.

– А тебе нет?

Вдова пожала плечами.

– Возможно.

– В чем бы ни был смысл этой постановки – а у меня нет причин полагать, что он отличается от очевидного, то есть попытки испугать и шокировать зрителей, приятно пощекотать им нервы, – Легион Ужаса в полном составе находился в Париже во времена Коммуны. Я еще не могу этого доказать, но уверена, что наши пять глубокоуважаемых друзей впервые встретились именно там. Ассолант и Дю Руа были солдатами Версальской армии, молодыми офицерами, командовавшими un escadron de mort[133]. Они не воевали, они проводили казни. Сейчас в это трудно поверить, но Мортен и Прадье были коммунарами. Они пришли в политику как радикальные последователи Бланки[134], борцы за социальную справедливость. Когда Коммуна пала, они изменили своим убеждениям. Отец Керн был заложником, одним из немногих, кому удалось выжить. Мортен и Прадье предали своих товарищей, сдав их эскадрону смерти, и за это Ассолант и Дю Руа их отпустили. После Кровавой недели было объявлено, что Мортен и Прадье шпионили в пользу Версаля – мол, они только притворялись коммунарами. Любого, кто осмеливался оспаривать эту версию, ставили к стенке. Ассоланта повысили, а Дю Руа порезвился в Алжире, прежде чем уйти из армии и начать подъем по социальной лестнице – вначале в газетном деле, затем в политике. Эти пятеро были союзниками почти сорок лет. Они заботятся друг о друге. Когда Мортену угрожал финансовый скандал, в «Ла Ви Франсез» вышла редакторская статья, в которой отстаивалась его невиновность. Певчего, обвинившего Керна в домогательствах, отправили под суд по подложному обвинению – и судья Прадье приговорил его к каторге на острове Дьявола. Когда ширились слухи о том, что Ассолант был причастен к неудавшейся попытке государственного переворота, Дю Руа восхвалял его в своих газетах, призывая наградить доблестного военного. В тысяча восемьсот семьдесят первом они были врагами. Сейчас они ближе, чем братья.

– Интересно, мисс Рид, – отметил Перс. – Но мне вспоминается аргумент, выдвинутый миссис Ватсон несколько дней назад. Вы хотели бы, чтобы эти люди оказались виновны. Вы презираете их за статус и положение в обществе. Если бы они оказались сущими чудовищами, это лишь укрепило бы вас в ваших предрассудках.

Кэйт попыталась обдумать такую возможность. Расследуя преступление Генри Уилкокса, она не доверяла собственным инстинктам, действовала осторожно, ничего не публиковала, пока информация не поступала хотя бы от двух, а то и больше, надежных осведомителей, не принимала во внимание не подтвержденные доказательствами, пусть и правдивые, слухи. Здесь она пользовалась тем же методом: полностью игнорировала подвернувшиеся сплетни из третьих рук, рассматривала только те факты, которые могла проверить, даже если все указывало на то, что документы подделаны или уничтожены. Она была довольна тем, что собрала достаточно доказательств. Их хватило бы, чтобы выдвинуть Дю Руа и его приспешникам список обвинений в преступлениях, совершенных десятилетия назад. Впрочем, вряд ли французский (или британский) суд вынес бы справедливый приговор в этом деле. Пока что ей не удалось установить только одно – связь Легиона Ужаса и убийств на Монмартре.

Перс посмотрел на Клару.

– Я решила отозвать свои возражения, – невозмутимо заявила она.

Кэйт обратила внимание на странную форму ее фразы – Клара точно давала показания в суде.

– На каком основании? – осведомился Перс.

– Я полагаю, что Кэти права. Эти люди виновны.

– У вас есть доказательства?

– Конечно же, нет. Эти люди не оставляют доказательств своей вины. Это все чувства и интуиция, Дарога. Вы нанимаете только женщин, так чего же вы ожидали?

Кэйт хотелось влепить Кларе пощечину за эти слова, хотя та и поддержала ее.

– В районах, где людей непросто запугать, стоит лишь произнести имена этих пятерых, как воцаряется тишина, – объяснила Клара. – Там, во тьме, таятся люди, которых вы могли бы назвать чудовищами, – и даже они боятся Жоржа Дю Руа. Больше, чем… ну, например, Призрака Оперы. А ведь их не обеспокоит резкая статья в «Ла Ви Франсез» или спорное решение Ассамблеи. У остальных тоже зловещая репутация. Доктор Иоганнес[135], сатанист, утверждает, что отец Керн – худший человек в Париже. И не в переносном смысле, как сторонник дьявола мог бы обвинить христианина в его неверных с точки зрения сатанизма моральных установках. Иоганнес имел в виду общепринятое понятие зла. Худший человек в Париже. Буквально. Чудовищами не рождаются, ими становятся. Сиротские приюты, которыми заведует Керн, стали фабриками по производству таких чудовищ: жестокостью, лишениями и лицемерием там уродуют детские тела и души. Керн вырастил целые поколения, армию уродов. Я восхитилась бы таким учреждением, если бы не изъяны в вопросах эстетики. Ассолант – мясник, безусловно. За его ошибки другие расплачивались кровью. Еще до того, как во времена Кровавой недели в его распоряжение предоставили гильотину, он своими приказами убил больше французов, чем немцев. Мортен и Прадье – мелкие сошки. Они удержались на своих постах так долго только потому, что Дю Руа их защищает. По словам их бывших любовниц, Мортен – страстный сторонник учения маркиза де Сада (а это верный признак притворщика в кругах истинных знатоков высокого Искусства Пыток), а Прадье подвержен презренному пороку Захер-Мазоха. Они виновны. Все, с кем я говорила, утверждают так. Но потом не могут сказать, в чем именно эти пятеро виновны. Или не хотят сказать, невзирая на… крайние методы убеждения.

При словах «крайние методы убеждения» по телу Клары пробежала дрожь наслаждения – по крайней мере, именно так показалось Кэйт. Уж Клара определенно не была притворщицей в своем излюбленном искусстве.

Кэйт тоже охватило возбуждение – но по другой причине.

– Может быть, кто-то из Легиона и есть Гиньоль? – спросила она. – То есть мы все предполагали, что этот попрыгун в маске – юноша. Но есть ведь наркотики. Дю Руа или Керн могут накачиваться чем-то, что превращает их на пару часов в шустрого дьяволенка. Достаточно, чтобы выступить на сцене.

– Но постановка порочит их! – возразила Клара.

– Думаешь? Может, эта пьеска – хвастовство?

Клара задумалась.

– Или оскорбления Легиона Ужаса могут быть способом отвести от себя подозрения. Как нападки Хайда на Джекила[136].

– Маловероятно, – покачала головой Клара. – У этих людей достаточно врагов, чтобы им не нужно было становиться собственной мрачной тенью.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});