Беглая Русь - Владимир Владыкин

– Кого ты имеешь в виду: Гришу, что ли? – несколько рассеянно спросила Зина, думая между тем о своём.

– Давыда, кого же ещё! – удивлённо воскликнула сестра.

– Ой, господи, нашла время о ком говорить, – горестно вздохнула Зина и веселей продолжала: – Вот приедут солдаты, она мигом бросит этого косолапого, – и рассмеялась.

– Зачем тогда сама о нём вздыхаешь? И я тоже видела, как ты на него смотрела…

– Ну и что, пошутить нельзя? – бросила Зина. – Если бы я захотела, он тут же стал бы моим! – с хвастливой жеманностью возвестила она.

– Но так можно парня прозевать, – не унималась сестра.

– Да ты сама не зевай, сестрёнка, по Грише ты не одна страдаешь.

– Это тебе точно известно? – рассмеялась Капа. – А почему же он домой один потопал?

– Догони и спроси у него сама!

– А я знаю, потому что Вальку Давыд увёл! Понятно?

* * *

…Рано утром едва вставало солнце, сёстры Половинкины с другими девушками уходили на ферму доить коров и ухаживать за молодняком. И по дороге на колхозную усадьбу, переговаривались, вспомнив вчерашнюю вечёрку:

– Я тебе совсем забыла сказать, – начала Капа, – что Стеша недовольна выбором братом невесты. Мало ему, говорит, ухажёрок, кого нашёл, но ты ей нравишься от души, она сама мне призналась.

– А меня это ничуть не волнует, Капа. Лучше смотри за теми, кто стонет по Грише. И твоя Стеша, и Зоя, и Валя, – напомнила Зина.

– Это мы ещё посмотрим, ему скоро в армию. Гриша сам сказал. Не понимаю, чего девчонки, в том числе и ты, гоняетесь за солдатами? Нечего их держать в уме, как общий арифметический знаменатель. Солдатам только бы поразвлечься, что они и делают с Алиной Ермиловой. Ты тоже хочешь такую славу заработать?

– Может, и хочу, а тебе какое дело, только бы люди не знали, – засмеялась беззаботно Зина, потягиваясь на ходу.

– Ну и дура! А мать мне говорила, что Давыд долго в парнях не задержится. Ему нужна семья, дети; думаю, он будет хорошим хозяином, как его отец Семён.

– Пусть девок пощупает, а то, небось, целоваться не умеет, – засмеялась Зина. – Вот ты думаешь, я могу? С одним солдатом целовалась, так он стал кусаться и под юбку полез. Если мне не найдётся славный женишок, тогда запишусь на стройку по комсомольскому набору, давно мечтаю в городе пожить. А потом перейду официанткой в ресторан, ты только подумай, какая красивая жизнь!

– Между прочим, в городе одна блажь, босяки, пьяницы, там порядочных совсем мало, особенно в ресторанах, – сестре действительно казалось, что в ресторане собирались только воры и проходимцы, и она не без озорства прибавила: – А целоваться можно научиться и с Давыдом, – и коротко засмеялась.

– Много ты знаешь, Капа. Ведь ты сама сколько раз была в городе? Мамка тебя нарочно стращает городскими пакостями. Я её повадки давно изучила. Для неё нет ничего лучше коровника и телятника. Да пропади всё пропадом, чтобы губитъ свою единственную молодость!

– Конечно, работать в колхозе тяжело, плохие условия труда, а в городе намного чище. Но всё равно, мамка права, чем больше женихов, тем вероятней риск ошибиться. Я бы за Давыда пошла с закрытыми глазами, если бы он выделил меня, – притворно вздохнув, грустно прибавила Капа. И украдкой глянула на сестру, желая пробудить у неё ревность.

– У тебя в голове ещё ветер гуляет: то она мечтает о Грише, то о Давыде? Неужели ты не видела, как твоя подруга Нина Зябликова без конца смотрела на него. И Давыд тоже… и после этого ты хочешь, чтобы я на него повисла, как распоследняя шлюха? Много ему будет чести от меня.

– Нина просто любит наблюдать за людьми. У неё самая безгрешная душа. О ней нельзя сказать, что в тихом болоте черти водятся. Это чистый и глубокий омут, она никогда не отобьёт у тебя парня, если даже полюбит его. Нина перестрадает, но останется самой преданной подругой, мы любим говорить о женихах. И плохо, что наши парни не знают этот чистый родник…

– Да откуда тебе знать, что она думает? – спросила нарочно Зина. – Вот и неправда; Алёшка Жернов уже торит к ней стёжку. Я и без тебя знаю, что Нина честная девушка, ей вполне можно доверять любую тайну…

– Слушай, Зина, а я знаю, почему Давыд ушёл с Валей. Наверное, она доступна, как Алина Ермилова. Ведь мы с тобой не такие. Между прочим, Чесановы обе такие, Валька бегала к солдатам вместе с Алиной, даже тётка Аня, говорят, завела с Жерновым шашни. А Соня тоже тайком бегала к солдатам, уже будучи беременной. В каменке, говорят, один всегда ждал её. Мне Алина Ермилова однажды говорила. Может, правда, что Соня родила дочку не от Фрола?

– Кого ты слушаешь? Да Алина сама, прости господи, таскается, как последняя шлюха. Поэтому я сомневаюсь, что Валька берёт пример с неё…

– Конечно, своими грехами ни с кем не делятся. Это только Богу всё известно! – засмеялась Зина..

На ферме, в закутке, обитом досками и обложенном соломой, дремал скотник Афанасий Мощев, серые щёки которого заросли суточной щетиной и казались тёмными, как у цыгана..

Проходя мимо него, девушки почему-то прыснули смехом, наверное, потому, что походивший на старика, Афанасий всегда поражал их своим донельзя запущенным видом, любивший отпускать грубые остроты, вести неприличные, скабрезные разговоры в присутствии девок и баб. А порой даже распускал руки, норовя кого-либо ущипнуть за мягкое место. Вот и сейчас, услышав задорный девичий смех, Афанасий приподнял кепку с лица, прислушался:

– Дывчаты, куды пошагалы, али не дывитесь, я поджидаю вас и ныкак нэ встану. Коровы за ночь увсэ сылы из меня высосали, как вурдалаки. Во какие проклятущие животыны! А то я зараз под бочком пригрею, что любо станет нам.

– Вот нам только тебя, зверя, не хватает! – несколько возмущённо обронила Зина. – Дядь Афанасий, спи, пока солнышко не встало…

– Зинок, иды до мэне, сопоставь компанию: тут-ки сенцо… такое гарное, душистое! Я не такой ещё старый, как тебе это выдится. На мою бороду не глядыте. Какой я вам дядька, у мэнэ только борода, а так я сойду ещё за свежего парня!

– У нас безбородых хватает! И как вам только не стыдно плести такое? – недоумённо протянула Зина. – Вот ещё раз услышу – расскажу тётке Наталье, – нарочито пригрозила она.

– Дядь Афанасий, лучше иди из-под коров навоз вычисти, а то нам пора доить, – сказала с напускной суровостью Капа.

– Дэвчаты, дак развэ вы смотрэли – чисто там али грязно?

– А то это первый раз, больно ленивы скотники, дояркам навоз за вас чистить приходится.

Афанасию Мощеву уже стукнуло сорок, однако выглядел он старше своих лет как измятым, припухшим лицом, так и мешковатой, грузноватой фигурой. Хотя особенной, в таких случаях, полнотой тела не отличался. Впрочем, был он чуть выше среднего роста, большеголовый, с коротко остриженным затылком и русоволосым чубчиком, иногда падавшим на серые выкатистые грозного вида глаза, хранившие выражение постоянной, непроходимой ярости. Причём левый глаз был подпорчен бельмом, образовавшимся из-за некоей шалости ещё в молодости, когда напоролся на стебель сухой травы. Из-за увечного глаза он не служил и не воевал. По своей сущности, Афанасий отличался скрытным и злым нравом. А чтобы в глаза это явно не бросалось, он норовил казаться простым, что, впрочем, ему удавалось добиваться дурашливыми, нарочитыми скабрезными выходками по отношении девчат и молодых баб, часто смешивая русские и украинскуие словечки. Хотя перед ними он без труда скрывал свою жестокую натуру.

Афанасий полёживал на сбитом из толстых досок топчане, устланном набитым сеном тюфяком и прикрытым какой-то дерюгой. А вместо одеяла служил овчинный тулуп; но сейчас он его постелил под себя, чтобы согревал ему бока. Однако спать ему уже не хотелось, его разбудили смеявшиеся девчата, и ему казалось – над ним. Но чего они нашли в нём смешного? Шли бы себе доить коров без разговоров, а он без них встанет, конечно, ещё раз пойдёт выгребет навоз и на этом смена его закончится. А в следующую ночь заступит Мартын Кораблёв, с которым они дежурили попеременно. После дойки коров погонят на пастбище Устин Климов, Прон Овечкин. И там, в степи, в обед на стойле их будут доить бабы и девки…

Афанасий встал, словно послушал девчат, молодость которых его по-своему волновала и дразнила. Они-то ему по зубам, да он для них больно стар, хотя старый конь борозды не испортит, глубоко запашет, только эти тёлки в любви ещё ничего не смыслят. И всё равно эти девки для него, как не по Сеньке шапка. Им вон безбородых хватает, вчера молодёжь гуляла, он слышал их песни, что самому захотелось вспомнить молодость. Да стыд всё-таки ещё на месте: хотеть одно, а иметь совсем другое. Вон даже Алина Ермилова, да и та от него нос воротит, что значит молодость – подай молодого кобеля!

Проходя мимо навеса, под которым доярки мыли молочные бидоны под молоко, а некоторые уже сливали из подойников надоенное, Афанасий провёл рукой по спине, бёдрам и по пухлым ягодицам Зойки Климовой, отчего та вскрикнула, как ужаленная и быстро выпрямилась. Афанасий заржал, как изголодавшийся по любви жеребец. За этот поступок его обозвали псом шелудивым, а кто-то из баб ливанул под ноги ему из ведра помои…