Колыбель колдуньи - Лариса Черногорец

— Нет! — резко выдернул руки из воды. Вода вскипела, — необычно, как-то сразу, высоко взметнувшись из чаши и обдав паром и его и стоящего рядом священника, но, не успев сильно обварить. Парень завопил и кинулся, было с помоста, но ноги его словно приросли к деревянным доскам. Он упал, колотя кулаками по помосту. Алька поразилась — вот так зелье сварила ворожея. Машка закричала не своим голосом:

— Сыночек! Зачем же ты это сделал?!

— Она моя была! Я её больше жизни любил! — парень бился головой и руками о помост. — Она моей должна была быть, а сама с батькой крутила! — Он с ненавистью уставился на ошалевшего Григория:

— Ненавижу тебя! Кабы не ты, я бы сам на ней женился! Ненавижу! И её убил, потому, что мне улыбалась, целовала меня, голову мне морочила, а сама с отцом спуталась! Э-эх! Маменька, жалко мне тебя, маменька.

Машка обняла разбитую голову сына и баюкала его, уставившись куда-то вдаль, а он рыдал у нее в коленях. Алька растерянно смотрела по сторонам, словно ища поддержки у народа. Крестьяне начали расходиться. Алька была в шоке от того, то вода в чаше действительно вскипела. Она подошла и дотронулась — чаша была действительно горячей.

— Что же теперь делать?

Ксана подошла к ней:

— А что батюшка ваш бы сделал?

— Не знаю, Ксана, не знаю. — Алька смотрела на Григория. Он один сейчас мог дать ей совет.

Григорий сам был растерян и смотрел то на мальчишку-подростка, убившего его жену и оговорившего его, то на Альку, то на разбредавшуюся толпу крестьян:

— Решай, как знаешь, матушка, меня не спрашивай. Я зла на него не держу — мал он еще совсем.

Алька повернулась к Машке:

— Если я сдам его в город — сидеть ему в тюрьме. Оставить его здесь я тоже не могу — сама знаешь, в деревне ему житья не дадут. Забирай его, и уезжайте отсюда. Я бумаги напишу, какие надо.

* * *

Я немного волновался. Прошло три недели с тех пор, как исчезла Ксана, после того как вывела меня из леса. Тянулись однообразные дни, Анисим то чинил что-то, то делал какую-то работу по дому, то, раскурив трубку, предавался воспоминаниям о прошедших баталиях. Все это порядком мне надоело. Меня больше не радовали ни теплые летние деньки, ни ласковое солнышко, ни крестьянки с пышными формами, которых я поначалу с удовольствием щипал за эти самые формы. Единственное, что я смог выведать, это то, что Ксана пошла в услужение к Альке и находится в соседней деревне. Как только ей удалось преодолеть порожистую речку, если даже взрослые, сильные мужики на добрых лодках на это не решались? Загадка! Она вся была загадкой. Я тосковал по ней. Порой холодный пот проступал от мысли, что Ксана сейчас рядом с Алькой. Она могла все ей рассказать. Могла сделать что-то с женой…да мало ли чего. Сам для себя я принял решение найти Альку и объясниться с ней, сказать, что больше не люблю ее. Я просто бушевал, глядя, как копаются работники, восстанавливавшие мост. Анисим со словами: «Там опасно барин!», едва оттаскивал меня от стройки — я рвался помогать нерадивым трудягам. Наконец все было почти закончено и с наступлением сумерек черновые бревна, в конце концов, достали до противоположного берега. Я почти бегом перебрался по ним и направился в сторону Приустья, окраина которого виднелась на горизонте. Почти дойдя до деревни, я вдруг заставил себя остановиться: зачем я так рвусь туда? Увидеть Альку? Зачем? Я даже не помню её лица. Портрет в моей усадьбе был чужим — я вдруг подумал, а вдруг это совершенно другой человек, вдруг это не моя настоящая Алька?! Но ведь в «Стораксе» нам гарантировали, что отпуск мы проведем вместе. А что если я вообще не смогу её узнать. В памяти был только рыжий пушистый одуванчик волос… а в сердце была Ксана.

Она появилась так же неожиданно, как и исчезла тогда в лесу, доведя меня до деревни. Вынырнула откуда-то из густой темноты, когда я уже подходил к Алькиной усадьбе, точь-в-точь напоминавшей мне мою, собственную в Заволожках. Видимо, здесь программисты «Сторакса» особо оригинальничать не стали.

— Не ходи туда, барин. — Она потянула меня за рукав.

— Ксана! Наконец ты объявилась! — Я был вне себя от радости, подхватил ее на руки и закружил:

— Я искал тебя, ждал! Где же ты была? Где пропадала? Я так рад тебя видеть!

— Погоди, барин, постой. Ты не ходи туда сейчас, слышишь!

— Почему, Ксана? — смутные подозрения закрадывались в душу, — почему?

— Просто послушай меня. Не надо тебе туда ходить, поверь.

— Да что там стряслось? Объясни толком! Ты ей про нас рассказала?

— Нет, барин, нет, не в этом дело!

— Тогда в чем? Ели ты про нас, то я намерен все ей объяснить. Ты и только ты сейчас в моем сердце!

— Вижу — тебя не остановить. Тебе не понравится то, что ты увидишь! — она промолвила и словно сквозь землю провалилась — исчезла, растворившись в темноте. Я остался один расстроенный и озадаченный. Переминаясь с ноги на ногу, я стоял у ворот усадьбы. Что могло мне не понравиться? Куда опять исчезла Ксана? И тут меня осенило — посмотреть в окна усадьбы. Я разом получу ответ сразу на все вопросы — моя ли там Алька, и что мне может так не понравиться. Я кинулся к ярко освещенным окнам первого этажа. Одно за другим. Ничего особенного — слуги, горничная смахивает пыль с мебели…. Вот еще окно — совсем тусклый свет, наверное, горит пара свечей, не больше…

То, что я увидел в этом окне, обдало меня словно кипятком. Холодный пот выступил на лбу, ноги подкосились. Сквозь занавески я видел, как сплетались в любовном экстазе тела Ксаны и молодого мускулистого мужчины с длинными черными волосами. Я отчетливо видел ее, в роскошном светло-голубом пеньюаре, спущенном с плеч, её лицо, с закрытыми от страсти глазами… боже, как она могла!

Красная пелена застила мне и глаза и сознание. Я рванулся в дом, отшвыривая лакеев, пытавшихся задержать меня. Почему-то сквозь пелену проступило старинное ружье, висевшее на стене гостиной, по которой я несся прямо к спальне изменницы. Я даже не понял, как ружье оказалось у меня в руках. Следующее что я помнил, — развернувшийся ко мне любовник Ксаны! Большего кошмара мне не приходилось видеть даже в страшных снах — у него было мое лицо! Точнее это был я сам, как если бы я смотрелся в зеркало. Дальше крик Ксаны, и выстрел, раздавшийся из ружья. Он упал замертво. Ксана кинулась ко мне, палец на курке предательски дрогнул. Выстрел опрокинул её навзничь, она только прохрипела:

— Гриша, как? Ты…

Я пришел в себя. В мозгу пульсировала только одна мысль: Что я натворил!

— Ах, барин, зачем ты это сделал? — я похолодел и обернулся. За моей спиной стояла Ксана: