Корректировка 2 (СИ) - Ледов Вадим

* * *

Для крупной игры сегодня собрались пара известных шпильманов и трое лохов-цеховиков. При катранах служила целая бригада подводчиков, заманивающая в ощип цеховиков и подпольных миллионеров. Главная особенность местных катал состоит в игре «вполовину». В начале он обыгрывает лоха подчистую, затем позволяет ему отыграть половину или две трети всей суммы и под каким-то безобидным предлогом останавливает игру. Ставка делается на психологию — лох не подозревает шулерства и обязательно захочет отыграться еще и еще раз. Такой прием называется «катать взад-перед».

Пространство игры занавесили одеялами, пришлая вдова Джульетта-армянка подавала закуску и выпивку. Эдик никогда не играл и не шился, своего рода уникум среди кавказского уголовного мира. Он сидел на кухне за столом, заставленным бутылками и заваленным промасленными свертками, пил чай с баранками и слушал доносящиеся выкрики игроков.

— Банкую… На все… Моё… А вот хер вместо галстука!.. Не у фраеров… Карта не лошадь, к утру повезет…

Сидел расслабленно, под чужие, азартные вопли, и вспоминал Гриню. С той самой встречи в поезде, тот странный парень не выходил у него из головы. Эдик пытался наводить справки среди братвы, но никто о нем ничего не знал. Чудный кент. И на Кацо ещё наехал. Пахана Грек знал с детства и поверить, что он ссучился никак не мог… казалось бы не мог, но почему-то верил. Образ Грини в сознании у Эдика был светел и непорочен, хоть нимб над ним рисуй. Хотелось внимать его словам, как апостолы Иисусу.

Допив чай, Грек попрощался с Костей, пообещав заходить при случае, и отправился, куда глаза глядят. «Работать» в ближайшие дни он не собирался — бабки в нагрудном «чердаке» стояли колом.

Сел на троллейбус, проехал в центр города, у старого «Интуриста» вышел. Было ощущение, что из Совдепии он прибыл куда-то на загнивший запад, в Париж или Мадрид. Прошел по бульвару — красота неописуемая. Зашел в парикмахерскую — немного «прикинуться». Постриг свои кудри под полубокс, оставив длинные баки, подправил щегольские усики. На улице в палатке купил кепку. Надвинул на репу. Глянул на себя в зеркало — красавец — ну, прям, как в песне: в кепке набок и зуб золотой.

Напевая: «Стою я раз на стреме, держуся за карман, как вдруг ко мне подходит незнакомый мне граждан…», в конце бульвара Грек сел на автобус. Народу набилось много. Автобус тронулся, проехали пару остановок, когда на передней площадке раздался громогласный женский вопль:

— Мужчина, эта женская тварь у вас кошелек вытащила. Глядите на нее. Стоит, зенки пучит, разодетая как принцесса, и не подумаешь! Воровка низкая!

Мужик судорожно шарил по карманам, ища кошелек.

Видя такое дело, и приговаривая: «Граждане, пропустите, сейчас выхожу» Эдик стал расталкивать пассажиров, пробираясь к передней площадке.

Когда добрался, дернул «принцессу» за локоть. Она обернулась, совсем юная, глянула затравлено, спалилась босота.

— Не кипешуй, свои, — шепнул он ей. — Скидывай лопатник и дергай сестренка, я их задержу.

Ни слова не говоря, девчонка уронила кошелек. А уже через секунду мужик ухватил её за руку:

— Где кошелек, шалашовка?

— Вы что, гражданин себе позволяете? Не брала я у вас никаких кошельков. Что за хамство⁈ Руки от меня уберите!

— Вот сейчас будет остановка, там отделение, пойдем в милицию, — гундел мужик, остальная публика ему поддакивала.

Пока шла перебранка, Эдик успел разглядеть девчонку. Лет шестнадцать. На ней было белое платье с глубоким декольте, лицо грубовато-красивое, пышные черные волосы, губы густо накрашены темно-красной помадой, на шее несколько рядов бус, в ушах массивные кольца. Подъезжая к остановке, он шепнул ей в ухо:

— Сейчас ссыпайся, я тормозну кодлу.

Как только автобус подъехал к остановке и открылась дверь, Эдик засветил терпиле прямым правым, тот упал куда-то назад. Все вокруг заорали.

Девчонка выпрыгнула из автобуса, скинула туфли и побежала босиком. Эдик же ухватился обеими руками за поручни на выходе из автобуса и сдерживал галдящую напирающую толпу, повторяя:

— Ну, куда, граждане, какого черта прете? Все успеете, я тоже сейчас слажу.

Его пихали и толкали, одна тетка своим острым кулачком больно ткнула под ребра. Пришлось пнуть ее ногой. Подействовало. Больше свой паскудный кулачишко она не совала.

Тут Эдик прикинул хрен к носу — пора линять. Спрыгнул на тротуар и дернул в другую сторону. Из автобуса вывалило человек двадцать с криком: «Держи ворюгу!» Их призыву вняли двое патрульных ментов, отделение было рядом, и ломанулись следом за Греком. А он бежал и думал: «Хер вам, чего-чего, а бегать я умею. Забеги от мусоров на дистанцию, это, граждане, мой коронный номер».

Бежал Грек наверх, заскочил в один двор, другой, третий, и окончательно оторвался от преследователей. Сел отдышаться, потом не спеша спустился вниз.

По пути попалась кебабная. Эдик почувствовал, что адски хочет жрать. Молодой организм требовал подпитки. Зашел, огляделся, понравилось. Культурно — на окнах цветы, на столах скатерти, всевозможные приправы.

Он заказал кебаб, в буфете взял графинчик вина. Обратил внимание на буфетчицу: веселая красивая женщина лет тридцати пяти, чернобровая, аж с двумя рядами золотых зубов. Услышал, как ее называли Гулиа-ханум. Когда расплачивался, она хотела дать сдачу, но Грек вальяжно отстранил ее руку, сказал:

— Не надо, Гуля, это тебе за твою драгоценную улыбку.

Она засмеялась, что-то по-азербайджански сказала женщинам, которые готовили кебабы, а потом ему:

— Садитесь, пожалуйста, незнакомец-джан. Сейчас вас очень быстро обслужат.

Грек сел, и от нечего делать, стал наблюдать за публикой. Здесь были рыбаки в брезентовых куртках и высоких яловых сапогах, гуляла городская шпана, но большинство посетителей были люди деловые — сидели и о чем-то тарахтели между собой.

Едва принесли горячие кебабы, и Эдик приступил к трапезе, в заведение ввалила компашка молодых парней-азербайджанцев, четыре человека, и с ними пара крупных разбитных девах с большими сиськами и широкой кормой. Зашли они с шумом, устроились сбоку от Грека возле стены, составив два столика вместе. Выпивали, шумно базарили, смеялись.

Эдик кушал кебаб, попивал винишко и вспоминал незадачливую воровайку. Поймал себя на мысли, что очень хочет увидеть её вновь. В этот момент почувствовал на себе настойчивый взгляд. Повернул голову, в его сторону, смотрела одна из девиц со стаканом вина в руке. Их взгляды встретились.

Он отвернулся, а шалава со стаканом вина, уже изрядно пьяненькая, поднялась, подошла к его столику и развязным голосом сообщила:

— Парниша, я хочу с тобой выпить, ты мне чем-то понравился.

Эдик сумрачно посмотрел на нее и ответил:

— Зато я не хочу с тобой пить. Иди с богом. С кем пришла, с теми и пей.

На что эта шмара, присев на край столика, сообщила:

— Они мне не нужны. Ты мне нужен, я хочу с тобой выпить и никуда не уйду.

Казалось бы, отчего не выпить, если женщина хочет, но Грек отлично понимал, что это лишь прелюдия к драке, стоит с ней выпить, как большого скандала не избежать. Такие уж своеобразные манеры и правила хорошего тона у этой публики. Пытаясь уйти от конфликта, он еще раз, как можно вежливее повторил:

— Послушайте, дамочка, сыпьте отсюда без кипиша, — и с этими ласковыми словами, спихнул её со стола

То ли от неожиданности, то ли настолько она была пьяна, только деваха шлепнулась на пол. Задралась юбка, сверкнули красные труселя, как переходящее трудовое знамя. Тут всё и началось. К столику подскочил высокий чурбан и на ломаном русском поинтересовался:

— Эй, слушай, ара, зачем обижаешь наша дэвочка?

Затем, не давая возразить, он развил свою мысль замысловатыми ругательствами, из которых Эдик понял, только бесконечно повторяющиеся: «Бляд, бляд, бляд, сука, бляд эбал твой мат» из чего следовало, что незнакомец имел близкие отношения с его матерью.

Здесь Грек уже не выдержал, поднялся из-за стола и со всего маху опустил графин с вином на кумпол незадачливого «отчима».