Грустничное варенье - Елена Вернер

Звук взревевшего двигателя как нельзя лучше отразил ее внутреннее состояние. Так что Арефьев поступал довольно умно, давая ей время на передышку и помалкивая. Теперь, когда она смотрела на дорогу, ей не нужно было смотреть на него — уже счастье, подумала Лара раздраженно.

Егор пролистал атлас, убедившись, что новая метка Лили еще не близко, и включил музыку. Только спустя три трека он признался:

— Я знаю, она влюбилась в меня раньше. Раньше, чем мы пошли в ресторан, в театр… Я тоже влюбился в нее раньше всего этого.

Он помолчал, ожидая реакции Лары, но та не сводила глаз с серой ленты асфальта, разматывающейся перед ними.

— Я помню тот день, — наконец негромко признался он. — Когда нас представили друг другу, она стянула медицинские перчатки, чтобы пожать мне руку. Я только неделю как стал управляющим директором, и мне было лестно слышать, как ей озвучивают мою должность. А потом ее начальник попросил ее показать мне тут все. Кажется, она была не в восторге от этого. Но все-таки скинула халат и осталась в обтягивающей темно-серой водолазке, простенькой, совсем без декора. И узкой черной юбке до колена. Вся такая тонкая, точеная, как египетская кошка, и до невозможности, по-учительски строгая. И когда мы отправились на экскурсию, она пошла впереди. И… Ох, эта ее юбка… Там оказался разрез, сзади. Обычный прямой разрез, только вот очень длинный, до… ну, ты понимаешь. И я вдруг перестал соображать. Ни слова не понимал. Она мне что-то говорила, сыпала терминами своими медицинскими, а я даже не мог думать! Наверное, она посчитала меня остолопом. Но я честно пытался сфокусироваться на том, что она вещает, а этот чертов разрез уводил мысли совершенно в другую сторону… Так что в итоге пришлось поравняться с ней, чтобы не видеть всего этого. А потом мы вернулись в лабораторию, к ее халату. Но она уже завладела мной целиком. Я что-то пошутил, раз, другой, а она все не улыбалась. Мне это показалось странным, я ведь еще не знал, что она редко улыбается незнакомым. А я безумно хотел это увидеть, хотел заставить ее улыбнуться именно мне, так что пришлось пригласить ее в кафе. Она осмелела, рассказывала — про тебя, конечно, про вас обеих. Мы проболтали весь обеденный перерыв. Там-то мне и удалось ее рассмешить. Наконец-то. И знаешь, этот смех… это было даже лучше, чем разрез на ее юбке.

Пока Егор говорил, Лара уже жалела, что села за руль. Образ столь откровенно, без цензуры описываемой встречи развертывался перед ее мысленным взором, он заслонял собой дорогу. Она много раз слышала историю знакомства Лили с мужем, но всегда с той, другой стороны. А сейчас картина впервые сложилась полностью — и сердце тревожно кольнуло. Рассказ Егора определенно причинил ей боль.

Населенные пункты по пути встречались реже, правда, скорость движения все равно то и дело падала, за каждой неторопливо громыхающей фурой скапливался «хвост» из легковушек, дожидающихся шанса обогнать. Они напоминали стайку бестолковых рыбешек, вьющихся вокруг акулы. У Лары уже не было возможности глазеть по сторонам, она не замечала изменившегося пейзажа, придорожных мотелей и забегаловок, словом, ничего, кроме исчезающих под колесами километров и почти шахматных рокировок тех, кому было с ними по пути и кто оказывался то впереди, то сзади. По нескольку десятков, а то и сотен километров они ехали рядом, так что становились почти знакомцами, и она уже узнавала номера, надписи пальцем по пыльному борту или наклейки на стекле и бампере.

Это было даже приятно — не углубляться в свою жизнь, в свои мысли и чувства, а просто вести машину. Следить за дорогой, реагировать на дорогу, которая, к счастью, подобно реке, каждую секунду менялась, оставаясь прежней: новая выбоина, новый обгон, новая встречная машина, заправка, мост, холм, пост. Заправки они до сих пор выбирали приличные, то есть знакомые, но Лара подозревала, что скоро эта привилегия исчезнет, и все будет чужим.

После внезапного приступа откровения Егор стал немногословен, а потом и вовсе задремал, чем до предела облегчил Ларе задачу. Она все еще негодовала о так просто вскрывшемся факте надзора за ее московской жизнью. Что еще скрывает этот человек? Ведь, в сущности, Лара мало что знала о нем. Все эти годы он был дружелюбен, отстранен и занят работой, так что Лара встречала его в лучшем случае раз в несколько месяцев. И подавляющую часть этих встреч он был облачен в итальянский костюм и серьезную деловитость, от которой лично ей становилось неловко, будто она отвлекает человека от важных дел, хотя и пришла не к нему. Она даже не задумывалась, кто он. Понятное дело — Егор Арефьев, второе лицо в крупной компании, импорт медицинского и косметического оборудования. Успешный, привлекательный, сорокалетний, муж ее сестры. Офис, толковая пожилая секретарша, многоканальный телефон, корпоративная почта, деловые ужины в Сити… Мать замужем в Штатах, отец, кажется, умер. Но кто Егор по сути своей — Лара не догадывалась. И не стремилась, до этого дня.

Она не осознала момента его пробуждения. Просто в салоне вдруг стало душно. Бездумным, привычным жестом она чуть оттянула майку на груди и, сложив губы трубочкой, подула вниз, на повлажневшую кожу. И только после этого догадалась, что виной всему пристальный взгляд Арефьева — а она не любит, когда на нее смотрят в упор. Прежде чем Лара успела покоситься вправо и подтвердить догадку, Егор, вытянув руку, уже защелкал кнопками кондиционера, понижая температуру воздуха.

— Где мы едем? — поинтересовался он.

— Уфу проехали.

— Моя очередь вести. Только предлагаю сперва перекусить.

Лара кивнула.

— Смотри-смотри! А, то есть не смотри, тебе нельзя отвлекаться. Просто там указатель, что через километр будет заведение под названием «Смачный кабачок».

Лара хмыкнула.

— Думаешь, кабачок — это они о ресторане или об овоще? — продолжал радоваться Егор.

— Заедем и узнаем. Заедем?

— Удивительно, — в свою очередь хмыкнул Егор. — Ты спрашиваешь моего мнения? Что-то новенькое.

— Не волнуйся, это первый и последний раз, — отрезала Лара. Разломавшиеся между ними льдины снова столкнулись и превратились в заиндевевший торос.

Но в «Смачном кабачке» они все-таки пообедали. Лара и здесь не расставалась с рюкзачком, усадив его рядом с собой.

Делая заказ, Егор долго обсуждал с немолодой официанткой название кафе, сначала этого, а потом и всех других, что стоят на трассе. Они и правда были характерными, и по перечню услуг (кафе, мотель, сауна со всеми вытекающими), и по вывескам, в городе так не назовешь: «401-й километр», «Регион 02», «ТОРМОЗни»… Лара, хотя и старалась казаться безучастной, не могла не приметить, что официантка, непривычная к искреннему вниманию, была полностью покорена ее спутником. Ей хватило всего пары арефьевских улыбок, чтобы вокруг взметнулась и заискрилась, как в калейдоскопе, вишневая гордость, приправленная, припорошенная одуванчиковой радостью и малахитовой ревностью, которую, очевидно, будила в ее душе Лара. Та прикусила язык, только бы не выдать «что ты, подруга, ни в коем случае не претендую!». Когда официантка вернулась, чтобы водрузить на стол пластмассовую подставку с порезанными на треугольнички салфетками, ее губы уже сургучно пламенели помадой.

«Как он может флиртовать в присутствии Лили? Только что рассказывал, как они встретились, а теперь…» — думала Лара, глядя на рюкзак с урной. Впрочем, ничего предосудительного он себе не позволял. Лара вообще все чаще приходила к заключению, что Арефьев — мастер владеть собой, его эмоции приглушались, таяли, едва вспыхнув, так что часто ей толком не удавалось разобрать почти ничего. Он будто знал о ее тайном даре и стремился скрыться.

Была ли в том заслуга личного обаяния Егора или нет, но башкирское блюдо в виде котлеты, щедро политой растопленным сыром и покоящейся на подушке из капусты, овощей и лепешки, оказалось вкусным, и Лара смела все с тарелки в мгновение ока. А потом улучила момент и сделала удачный снимок официантки, пока та поправляла фартук, неожиданно грациозно выгнув спину и глядясь в стеклянную дверь холодильника с напитками. Лара всегда немного сожалела, что фото не способно схватить все эмоции ее героев. Раньше в Лариных руках камера становилась чем-то большим, чем просто фиксирующим действительность аппаратом, и ореолы, пусть невидимые, оставляли на снимках свой мягкий, едва уловимый след, свое настроение. Теперь это умение она почти утратила.

После обеда Егор снова сел за руль, предоставив Лару мыслям и пейзажам. Ландшафт становился все грандиознее, начинались Уральские горы, невысокие, завороженные, будившие ощущение близкого Космоса. Вспомнилось недавнее падение метеорита — до Чебаркуля отсюда всего пара часов езды. И мысль о частичке Вселенной, в огне рухнувшей на планету, тут же потянула за собой воспоминание о смерти, неведомой, близкой или далекой, несущейся рядом с машиной, сопровождающей их, как сопровождает их Лиля — или они ее.