Царская доля - Герман Иванович Романов

только она — сама слобода должна была сыграть ключевую роль.

Сейчас она превратилась в огромный воинский стан — здесь квартировали выведенные из Москвы Измайловский и Коломенский полки. В них имелось шесть батальонов стрельцов, хорошо экипированных и вооруженных, достаточно прилично обученных — четыре тысячи бойцов, что своим видом напоминали красноармейцев Фрунзе перед штурмом Перекопа. Имелась и кавалерия — «Стремянной» полк в тысячном составе, да два полка переформированных драгун еще на полторы тысячи конных стрельцов.

Их подкрепляло примерно такое же число шведов, что перешли к нему на службу. Шесть полков инфантерии, правда, все в один батальон, зато каждый с генералом во главе. Да столько же конных полков в два неполных эскадрона, но опять же с заполненными сверх штатов генеральскими и офицерскими вакансиями. Нужно же было пристраивать всех к делу, потому что местом временного заключения большинства командного состава шведской армии, плененной под Переволочной после катастрофической для нее Полтавской баталии, была избрана именно Первопрестольная. Причем все семь тысяч бывших военнопленных являлись «природными» шведами, ведь большая часть пленных немцев, да тот же генерал Шлиппенбах, родом из ливонцев, охотно перешли на русскую службу сразу после пленения — обычная практика для всех европейских кондотьеров.

Примерно десятую часть в собранных здесь его резервах представляли артиллеристы и подготовленные егеря, которых именовали «стрелками» или «охотниками». Эти семь полнокровных рот должны были сыграть свою роль в грядущей схватке, как и сотня собранных пушек, которые сейчас лихорадочно устанавливали в полевых укреплениях, что спешно возводились согласно диспозиции, принятой вчера на совете.

Имелась и внушительная на вид подмога в виде десятитысячного ополчения, вооруженного как попало, от топоров с алебардами до фитильных стрелецких пищалей времен царя Ивана Грозного, но настроенного крайне решительно — москвичи тот еще народец, к бунтам привычные. Еще столько же ополченцев закрывало крепкими заставами и караулами земляные валы со всеми воротами и въездами.

Даже без ополчения собранные войска по своей численности не уступали армии Петра, что вышла из Клина и завтра должна была подойти к Преображенскому. Обязательно подойдет, ибо сюда направлялись колонны потрепанного гвардией корпуса генерала Балка — девять тысяч солдат и драгун, что отступили по тракту после неудачного сражения. Хорошо, хоть не в беспорядке — вдали столбом поднималась пыль от идущих колонн.

Все май был жарким не только по погоде, но и принес немало тревог, что не давали спать, и хлопот, от которых порой впадал в отчаяние!

Алексей спустился с высокого помоста, где было установлено креслице под навешенным пологом. Требовалось блюсти древнее благочестие — это «папенька» бы бегал и суетился, самолично устанавливал бы пушки, а ему сие не по чину — он взирал сверху за ходом работ и давал указания, которые немедленно доносили для управляющих. И сейчас, ступая по деревянным ступеням, он чувствовал себя заложником навязанных традиций.

Ступать в парчовых одеяниях, чувствуя нешуточную тяжесть от поддетого под них индуского булатного панциря, то еще занятие выходило, не для слабонервных. Зато скрытый «бронежилет» спокойно держал удар «холодняка», и надежно останавливал свинцовую пулю — провели испытания на рынде, что с рад согласился на эксперимент. Несмотря на поддетый под чудо многовековой давности поддоспешник, синяки достались приличные, а выстрел из фузеи ребро сломал телохранителю — но тот был доволен, что пострадал за царя-батюшку.

Четверо стольников постоянно находились рядом с ним — двое поддерживали шествующего царя, а пара находилась на подхвате. А еще полсотни рынд в белых одеяниях, только не с дурацкими топориками, а вооруженные саблями и пистолетами. Полевую ставку охраняли две роты «надворной пехоты», остальные шесть несли службу на кремлевских стенах. А карету теперь сопровождали три конных эскадрона.

Первый из московских «жильцов», облаченных на манер польских «крылатых гусар», а второй лейб-казацкий, из двух сотен слободских черкес в нарядных красных кунтушах. Обмундирование и вооружение в копеечку не встало — оказалось, что в арсенале этого добра с избытком припасено, еще со времен царствовавших деда и прадеда. Кафтаны, правда, новые пошили, из бархата, зато золотые и серебряные витые шнуры и галуны с польской одежды, которую моль проела, сняли — вполне себе сохранились, даже пресловутые «крысы» в лице вороватых подьячих и приказных чернильных душ, их по своим «норам» не растаскали.

Третий эскадрон Алексей мысленно окрестил «красноармейским» — но только не в гимнастерках на манер 1-й Конной армии, а в отличного сукна кафтанах, щедро вышитых серебряной нитью. И «разговоры» на груди у них шли сплошной «поленницей» из яркого бархата. Вот только последний прикрывал панцирные пластины, что выполняли роль доспеха. Да и в «буденовках» были стальные вставки, и на плечах тоже — неплохая защита от рубящих ударов. Так что теперь охраны была серьезной — драгунский полк разметают схода, порвут как знаменитый Тузик грелку.

— Охолонь тебе говорю, охолонь, — Алексей потрепал по гриве Сивко — сотник Меркулович как-то смог уговорить собственного коня продолжать служить молодому царю. Вот только специально назначенным для его ухода конюхам уже доставалось не раз — то ли за воровство овса, либо за дурной уход, а может и за слова оскорбительные, но двое из них были покусаны изрядно, а третий получил нокаутирующий удар передним копытом по лицу, что превратил смазливого парня в уродца.

— Видишь, золоченые ризы с бармами на мне, куда в седло взбираться в такой одежде, — Алексей терпеливо разъяснил ситуацию — конь презрительно фыркнул, будто понял о чем идет речь. А может все прекрасно понимал — иной раз казалось, что за малым Сивко совет дать не может.

— Зато потом я их в карете оставлю и верхом поеду — прогуляемся немного. Завтра к полудню уже рядом со мной будешь, ибо червячок сомнений грызет — а ну не удержим гвардию?! Ты как думаешь?!

Глава 18

— Не нуди, Данилыч, ясно же сказал тебе — двадцать тысяч получишь, и не алтыном больше!

— Мин херц, да я так, на свои ведь деньги потратился — сам знаешь, ничего на твое дело не пожалею, бог с этими деньгами, обойдусь. Не впервой — сам понимаю, что дела серьезные пошли.

— Да, зело упрям мой сын — теперь вижу, что в меня пошел, а тем он и опасный стал. Крепенько его недооценил — теперь срок расплаты и подошел, и какой деньгой он со мной рассчитается за доброту и ласку мою?!

Петр Алексеевич пребывал в раздражении — не таким он видел поход на Москву. Бунтовщики дрались отчаянно на укреплениях под Клином — как выяснилось ими командовал генерал