Ильгет. Три имени судьбы - Александр Григоренко

Хэно стоял во главе большой семьи, которую можно было назвать отдельным родом, но старик при любом случае говорил, что корень его — храбрый отец и храбрая мать.

С ним жили, охотились и пасли великое стадо его сыновья, каждый из которых имел жену и детей. Особой ветвью были трое младших братьев старика, признавших в свое время силу и разум Хэно и оставшихся с ним в одном стойбище. У братьев были семьи и взрослые сыновья, которые так же имели жен, и дочери, которым искали мужей.

Хэно мог выставить сорок одетых в железо воинов, но старался не воевать без нужды, с родичами жил в мире и не скупился на подарки. Его почитали как величайшего отца среди семей рода Нга и слушались, как всесильного, хотя сам старик был настолько слаб, что едва мог ходить.

Но все же через одного из двоюродных братьев Хэно в большую семью пришло несчастье. Этот брат, получивший после того, как все случилось, прозвище Тусяда — Неимеющий Огня — был беспутным человеком. Его прежнее имя было другим, теперь оно уже забыто и проклято.

Этот человек великого роста и невеликого ума считал себя если не равным Хэно, то хотя бы близко стоящим к нему. Одно время он ходил старшим над пастухами, постоянно терял оленей, что при богатстве Хэно не бросалось в глаза, но однажды отдал волкам едва ли не треть стада. Волки оказались умнее пастухов; выстроив сложную засаду, они отделили от стада около сотни оленей, и пока одни волчьи стаи нападали на оставшихся и тем самым отвлекали людей, другие гнали добычу к высокому обрыву над озером, — олени падали с большой высоты на каменистое пространство у самой кромки воды.

Пастухи сочли за благо увести стадо и не мстить волкам. Старший потом оправдывался перед Хэно, громко крича и ругаясь на то, что под его начало попали люди совсем безмоглые и к тому же трусливые, а он давал им разумные приказы, но они все делали по-своему. Хэно молча выслушал брата и сказал ему, что неудачи случаются у всякого, к тому же волк бывает умнее человека, и в этом нет ничего удивительного. Но на другой день, старик велел пастухам во всем слушаться одного из своих зятьев.

В ответ на оскорбление, нанесенное Хэно, этот человек побил свою жену. Потом он давал старейшине множество советов, например, предлагал перегородить реку в нескольких местах заплотами, чтобы постоянно быть с рыбой, идти войной на ситтов, подземных кузнецов ростом меньше собаки, чтобы заставить их ковать оружие только для людей Нга, разделить стадо на белых, черных и пятнистых оленей, чтобы у пастухов не рябило в глазах…

Хэно выслушивал советы брата, не воспринимая их всерьез и не наказывая его за глупость. Он слишком ценил свою кровь, чтобы наказывать близких родичей, как всех остальных, — к этим он был строг. От доброты старика пришла беда.

В конце концов этот человек понял, что Хэно не нужен его искристый ум, старик презрел голос родной крови и не запрещает другим людям смеяться над своим братом. Он не на шутку страдал, целыми днями валяясь на шкурах в чуме, ни с кем не разговаривал, но потом вдруг подумал, что страдать не стоит, ведь у него есть двое взрослых сыновей, для которых он — то же, что и Хэно для всех остальных. Он ходил с ними охотиться, бить птицу на озерах, ловить рыбу крапивными сетями и криком учил делать то, что они и так умели, научившись от других мужчин. Сыновья молча сносили обиду, а отец, похваляясь добычей, говорил домашним: «Смотрите, как я вас кормлю, ох, как хорошо я вас кормлю». Жена человека плакала тайком… А человек бахвалился, и однажды то, что он говорил своим людям, сказал огню.

— Вот как я тебя кормлю, как хорошо кормлю, — бормотал он, подбрасывая сучья в очаг.

Тут выглянула из пламени Мать Огня и прошипела:

— Глупый, это я тебя кормлю.

Человеку бы упасть лицом, может быть, дух и не помнил бы обиды, но человек начал спорить.

— Нет, это я тебя кормлю. Что ты без меня?

Мать Огня замерла, посмотрела на глупца и, не вступая с ним в спор, исчезла. А человек подбросил сухих дров. Вспыхнул огонь, поднялся до самого дымового отверстия, и всю ночь горел весело.

Поутру брат Хэно, начал разводить новый костер, но дрова не горели. Подумав, что дерево сыровато, принес он сухих сосновых сучьев, но огня не добыл. Тогда человек решил, что огниво плохое и побежал к соседу за другим. Но только вошел в соседский чум — и там погас огонь. Стали соседи разводить костер заново — не горит. Побежал тот человек в другие чумы, и к кому бы ни приходил, везде огонь гас.

Испугались люди, закричали на брата Хэно: «Чего ты натворил, что огонь возненавидел тебя, — не хочет гореть, когда ты рядом?»

А человек только рот раскрывал по-рыбьи, видно, боялся сказать людям, что вчера спорил с Матерью Огня.

Люди бегали за ним по большому стойбищу, намереваясь побить, и, наверное, исполнили бы задуманное, но тот человек бросился к жилищу Хэно искать защиты.

Старик сидел перед чумом у костра.

— Он беду принес! — кричали люди.

Хэно собирался спросить, в чем причина их гнева, но, опережая ответ, из пламени у его ног показалась Мать Огня и сказала так, что услышали все:

— Что — теперь понял, кто кого кормит? Впредь же все ваши очаги погаснут.

Сказав это, дух тонкой змейкой вытянулся до неба и исчез. Тут же костер у ног старика зашипел, будто в него плеснули водой.

Старик все понял.

— Это не олени, которых ты скормил волкам, — медленно сказал он, не сводя глаз с непутевого родственника. — Это не олени, брат…

Люди пошли на того человека, хотели его разорвать. Хэно не дал.

— Если его убьем — как узнаем, чем умилостивить Мать Огня?

Тот человек упал на колени и закричал:

— Убейте меня! Я виноват.

— Молчи, — оборвал его старик. — Много ли стоит жизнь виноватого, тем более такого глупого, как ты. Мать Огня — великий дух, чтобы умилостивить его, нужно что-то большее, чем жизнь.

Хэно помнил завет предков — не оскорблять бесплотных нестоящими жертвами.

Послали за шаманом, рассказали все, как было. Шаман камлал в темном чуме, блуждал по мирам, искал обиженную Мать Огня, чтобы узнать об искуплении греха, упавшего на всю семью. К утру вернулся с ответом.

— Что ты наделал, страшный ты человек, — прохрипел шаман, обессилевший в пути. — Чтобы умилостивить Мать, тебе придется принести в жертву сына, кровью его накормить огонь — тогда дух смилостивится.

— Какого сына? — с готовностью спросил человек. — У меня их двое…

— Старшего, — ответил шаман, уронил бубен и упал — сон свалил его.

Старший сын человека носил имя Сэрхасава, или Белоголовый. Шла ему двадцатая весна. Сэрхасава был невысокого роста, но крепок, легок и молчалив — в отличие от отца, чей рот закрывался только во сне.

Хэно думал о том, чтобы подыскать ему стоящую жену.

Сэрхасава знал, что натворил отец, сидел у входа в свой чум и ждал участи.

— Вставай, — сказали люди Белоголовому. — Если сам не пойдешь за нами — свяжем.

Услышав эти слова, непутевый человек упал лицом в траву и зарыдал. Сэрхасава встал, взял омертвевшую руку отца, положил ее на плечо и, подняв тело непутевого человека, потащил его к очагу в середине стойбища, где стоял чум Хэно. Добравшись до места, он свалил тело и начал хлестать по щекам рыдающего, потерявшего всякую крепость отца.

— Поднимайся, — говорил он тихо. — Ну же, вставай, не затопи мой путь слезами.

Он помог подняться отцу, дождался, когда родич, управлявшийся с трутом, добыл первый тонкий дым, снял парку и встал на колени у очага. Непутевый человек стоял сзади, рот на красном размокшем лице издавал протяжный колыхающийся звук.

— Ну! — крикнул кто-то из людей с такой злобой, что человек замолк.

Он подошел к Сэрхасаве совсем близко, положил руку на плечо.

— Прости, сынок…

— Нож у тебя есть? — спросил Белоголовый.

Ножа не было. Хэно снял с пояса свой и протянул брату.

Тот проскулил что-то сквозь зубы, зажмурился и полоснул…

Кровь хлынула на тлеющую бересту. Через мгновение проснулось голодное пламя и потребовало пищи — старик бросал в костер сухие дрова, лиственные сучья, огонь довольно трещал, насыщаясь жертвой. Люди оправились от оцепенения, кто-то говорил, что надо проводить Белоголового в нижний мир с великой честью, как вождя. О непутевом человеке забыли и вспомнили, когда Хэно сказал ему при всех:

— Прежнее имя забудь. Отныне твое прозвище — Тусяда, и другого у тебя не будет. Иди и живи как можешь.

Все разошлись по своим делам — летнее солнце стояло высоко.

Неимеющий Огня добрался до чума, упал на шкуры и закрыл глаза. Он ждал забытья, но забытье не приходило. Он подумал, что надо бы позвать смерть, перебирал в уме, как это сделать, и, перебирая, неожиданно уснул, как засыпает всякий человек, уставший после тяжелого дела.

Жены Тусяды рядом не было — брат Хэно даже не вспомнил о ней. Это была маленькая подвижная женщина, с лицом красивым, будто точеным из белой кости. Она носила имя Маяна или Мучение, и считала его единственно верным, ибо родилась на свет тяжело (мать едва не умерла в родах) и жила, не надеясь на счастье.