Темнее дня - Чарльз Шеффилд

Теперь, когда ты уже была здесь, тебя предупреждали. Милли изучила экран перед собой. Для обработки только что загруженной клетки имелось бесконечное разнообразие способов. Клетка появилась как длинная цепочка двоичных цифр — всего, что угодно, от миллиона до многих миллиардов единиц и нулей. Милли могла преобразовывать эту цепочку в любой числовой базе, вводить любую разбивку, искать там повторяющиеся звенья, представлять данные сгруппированными в двух — и трехмерные блоки, видоизменять результаты в полярной, цилиндрической или любой другой ортогональной системе координат, изучать преобразования Фурье и энергетические спектры результата, проводить перекрестную корреляцию любой отдельно взятой секции с другой, вычислять энтропию последовательности или образа, искать инварианты формы или размера, а также отображать любой из этих результатов или все вместе взятые на дисплее в широком разнообразии форматов. В первые же несколько дней Милли разработала свой собственный набор подобных процессов вместе со оболочкой операций, чтобы автоматически прогонять сразу весь цикл. Теперь ей оставалось только сидеть и наблюдать за результатами, позволяя своему воображению свободно порхать в поисках странностей или — в конце концов, надежда всегда оставалась — значимых образов.

Пока Милли работала, призрачные фигуры из прошлого проходили через ее сознание. Эти фигуры принадлежали ее героям и героиням. Был здесь Томас Янг, универсально одаренный англичанин девятнадцатого столетия, который с легкостью переходил от медицины к физике, а оттуда — к лингвистике. Он взялся за многоязычные надписи на Розеттском камне, чтобы выработать первый подход к расшифровке египетских иероглифов. Затем Янг, человек поистине энциклопедических знаний, бросил свою работу как «забаву для нескольких часов досуга». Был здесь и француз Жан Франсуа Шампольон, который закончил работу, начатую Янгом, и написал об этом книгу, так заворожившую семнадцатилетнюю Милли. А Шампольон в этом же самом возрасте стал полноправным профессором Гренобльского университета.

Через столетие после Шампольона тихая американка Элис Кобер, специалистка по классической литературе, начала терпеливо разгадывать загадки критского языка. После ее ранней смерти эта работа была закончена Майклом Вентрисом и Джоном Чедвиком. Рядом с Чедвиком в качестве его коллеги по английскому секретному учреждению военного времени стояла загадочная и трагическая фигура Алана Тюринга. Тюринг, несмотря на его вечно мятую одежду, грязные ногти и небритую физиономию, был непревзойденным криптоаналитиком, а также крестным отцом всех тех компьютеров, что теперь окружали Милли. Жизнь его закончилась тем самым самоубийством, о котором Ханна Краусс предостерегала всех работников сферы криптоанализа. За спиной у Тюринга, столетием раньше, стоял Чарльз Беббедж, еще один крестный отец компьютеров, также прославленный криптоаналитик, который подобрал ключ к «нерешаемому» шифру Вигенере и всю жизнь шагал по тонкой черте между гениальностью и безумием.

Крестная мать конкретной сферы деятельности Милли, интерпретации сигналов со звезд, родилась через поколение после Тюринга. Джоселин Белл, примерно тех же лет, что и теперь Милли, сидела одна-одинешенька день за днем и ночь за ночью, изучая сигналы радиотелескопа, пока в один прекрасный день не наткнулась на любопытные повторяющиеся образы электронного шума, которые она назвала «очистками». Какое-то время Джоселин Белл и ее научный руководитель считали, что им удалось обнаружить именно то, что теперь так отчаянно жаждала увидеть Милли: синтетические сигналы из дальнего конца галактики, посланные разумными существами. Они даже — по крайней мере, приватно, если не публично — назвали их «объектами МЗЧ», где аббревиатура означала «маленьких зеленых человечков». Действительное открытие Джоселин Белл природных сигналов, посланных стремительно вращающимися нейтронными звездами, известными как пульсары, стало колоссальным сюрпризом и великим событием в истории астрофизики; однако в каком-то смысле оно также стало разочарованием.

Подобная ситуация, размышляла Милли, была одновременно и надеждой, и проклятием СЕТИ. Если ты и впрямь обнаруживала образ, слишком велики были шансы на то, что он окажется вовсе не тем, на что ты надеялась. Куда более вероятно было то, что ты случайно наткнулась на некое естественное явление. У природы имелась масса способов произвести сигнал с каким-либо повторяющимся образом. Почти все в космосе — планеты и спутники, звезды и галактики — вращалось, и каждый из этих объектов имел свое собственное магнитное поле. Сочетание поля и вращения могло генерировать импульсы электромагнитной энергии, испускаемые в любом направлении и проходящие расстояния в тысячи миллионов световых лет. Новое открытие каждого подобного явления могло стать великим научным событием, но все-таки это было не послание от разумных инопланетян.

А если увиденное тобой не представляло собой природное явление, тогда это скорее всего было творение человеческих рук — искусственный сигнал, беспечно и неумышленно порожденный какой-либо человеческой деятельностью внутри Солнечной системы.

Как сейчас. На экране у Милли имелся энергетический спектр с хорошо очерченными пиками. Через равные промежутки времени какой-то источник генерировал энергетические импульсы, и это определенно напоминало некий сигнал. Сигнал этот также приходил с определенного расстояния в космосе.

Милли отступила на день раньше, чтобы изучить предыдущие данные с этого же направления. Образ исчез. Однако наблюдения производились во всех направлениях — на все четыре «пи» телесного угла вокруг станции. Милли запросила компьютеры на предмет поиска соответствия в расширяющемся конусе вокруг направления сигнала. Процедура заняла, быть может, секунд тридцать, и вскоре результат появился на экране: два почти идентичных энергетических спектра с промежутком в один день, направления которых расходились на угол в три градуса. Вывод: источник, чем бы он ни был, находился в пределах Солнечной системы. Никакой источник на межзвездных расстояниях не мог продвинуться по дуге на три градуса всего лишь за один день, если только он не летел по меньшей мере в сотню раз быстрее света.

Проклясть этот сигнал, вычеркнуть его, отметить в журнале и загрузить следующую клетку. Подобно всему, представляемому восемнадцати аналитикам, новая клетка была размечена компьютерами для специальной обработки. Однако в политику Джека Бестона вовсе не входило передавать аналитикам природу компьютерного отчета. Он настаивал, что подобная информация поощряет бездумное согласие, а также подавляет рождение свободных ассоциаций и распознавание образов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});