Старик и мистер Смит - Питер Устинов

Президент хмуро улыбнулся.

— Итак, гипотезу сенатора Ист Террика и конгрессмена Ньюта Каччакоччи вы характеризуете как идиотскую. Я в общем-то придерживаюсь той же точки зрения, но, в отличие от вас, не могу себе позволить выражаться столь категорично.

— Так ты считаешь нас шпионами или нет? — потребовал ответа мистер Смит.

— Я испытываю определенные сомнения в обоснованности этой версии. Не могу себе представить, что стали бы искать шпионы в президентской ванной. Да и одежда у вас для бойцов невидимого фронта слишком приметная.

— Мы вовсе не собирались ни на кого производить впечатление своими туалетами, — с достоинством сказал Старик. — Просто немного отстали от моды. Неудивительно, ведь столько времени прошло…

— Маечка «Называйте меня мадам»? Ничего себе, отстали от моды.

— Это я у вас тут обзавелся, — объяснил мистер Смит. — Украл в сауне для голубых на Сорок второй улице.

— Украли? — тупо повторил президент. — В сауне для голубых?

— Да. Я с самого первого дня на Земле увидел, как все на нас пялятся. А я этого не выношу. В отличие от нашего Старика я в основном занимаюсь подрывной деятельностью самого различного профиля, и мне незачем привлекать к себе внимание.

— Ага, вот вы и признались! — вскричал президент.

— Так я же Дьявол, — зашипел мистер Смит, как целый террариум разгневанных питонов. — До чего вы мне все надоели, кретины тупоумные! Может, вас тут и учили, что Россия — родина Сатаны, но я не русский, не русский я, ясно?!

Напуганный столь мощным звуковым эффектом, президент решил перейти к языку жестов, который, как известно, воздействует на публику лучше, чем слова, — умиротворяюще простер вперед длани и лишь потом сказал:

— Ладно, ладно. Только один вопрос. А чего вы, ребята, от меня-то хотите?

— Мы провели здесь довольно много времени… — начал Старик. — В нашей великой стране?

— Именно. Побывали за решеткой; в большом госпитале, этом мегаполисе недуга; в роскошных и паршивых гостиницах. Мы путешествовали самыми разными способами; нас сначала потрясла, а потом заставила скучать непрекращающаяся вакханалия насилия на телеэкране; мы возмущались разглагольствованиями религиозного шарлатана, который утверждал, что знает нас лично, — возмущались, но гнев наш оказался бессилен… Разумеется, это всего лишь несколько мелких деталей огромной мозаики, изучить которую во всей ее величественности и противоречивости у нас просто не было времени. Поэтому я и хочу спросить вас как человека, находящегося на самой вершине: что вам оттуда видно? Что вы обо всем этом думаете?

Президент глубокомысленно прищурился. Он всегда так поступал, когда перед ним возникала заведомо неразрешимая задача.

— Вы хотите знать, какой видится мне страна отсюда, из президентского кабинета?

— Да, ваша великая страна, — уточнил Старик. Президент улыбнулся с некоторым облегчением.

— Ну, во-первых, вы должны себе уяснить, что про эту страну вообще никто толком ничего не знает. Слишком уж много тут всего происходит. Четыре временных пояса, представляете? Одни люди проснулись, другие уже спать ложатся. И никто не сидит на месте. Ритм жизни такой, что традиций практически не существует — не успевают сформироваться. Сейчас заканчивается индустриальный век — дымный, отравленный, опасный для здоровья. На смену ему приходит век информации, стерильный, сухой, роботизированный. Промышленный север в упадке, опустевшие фабрики и заводы торчат гнилыми зубами, уродуя ландшафт, а молодежь, у которой появилась масса времени для досуга, тянется к югу и солнцу. Что будет дальше, никто не знает. Мое личное мнение: вся эта суетня и беготня не прекратится никогда.

— Что ж, лаконично и при этом очень познавательно. Президент улыбнулся.

— Собственно, это цитата из моей вчерашней речи в Конгрессе. Далее — о наркотиках. Это наша проблема номер один. Не знаю, по какой причине, но пагубная страсть к этим вредоносным химическим стимуляторам разрастается буквально не по дням, а по часам. Какой позор для нашей великой страны! Ведь она предоставляет шанс каждому, кто не боится трудностей! Учитывая обстановку, сложившуюся в городских гетто, первоочередная задача правительства — всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами предотвратить надвигающуюся катастрофу. И этого мало! От обороны мы должны перейти в контрнаступление, нанести удар по торговцам этой отравой и их зарубежным поставщикам! Истребим наркотическую заразу!

Казалось, оратор выступает не перед двумя джентльменами преклонных лет, а перед огромным залом.

— Тебе задали простой вопрос, а ты несешь какую-то риторическую дребедень, — одернул его мистер Смит. — Скажи-ка лучше вот что, только честно, уговор? Президент покосился в сторону настенных часов и кивнул:

— Железно.

— А? — не понял Смит.

— Я говорю, спрашивайте.

— Понятно… Кто речь-то писал? Ты сам? Отсмеявшись, президент сказал:

— Конечно нет. Человек в моем положении — если у него мозги на месте — сам ничего не пишет. Времени нет. Это Арнольд Головкер написал, второй спичрайтер. Первый, Зевс Шустер, к сожалению, приболел — у него тонзиллит. Арни тоже в принципе ничего, но уж больно интеллектуальный для моего имиджа.

— Для чего?

Президент снова посмотрел на часы и, кажется, остался доволен.

— Сейчас без работы над имиджем нельзя. Имидж определяет все — в политике, в религии, везде. Вот я вам дам один совет, только не обижайтесь, ладно? Вам в смысле имиджа есть над чем потрудиться. Не проработан он у вас. Понимаете, американцам не понравится, что Бог такой… упитанный. Старый — еще куда ни шло. Долголетие, практический опыт и все такое. Но лицо хорошо бы посимпатичней и хламиду пошикарней, от хорошего кутюрье. Пальцы должны быть тонкие, с маникюром, а над головой дать подсветку — чуть-чуть. Чтобы как на картинках в Библии.

— Что-нибудь в этом роде?

Старик сконцентрировался и прямо на глазах превратился в существо неземной красоты, точно сошедшее с церковного витража эпохи декаданса: два перста подняты в благословении; кукольное личико не выражает ничего, кроме абстрактной торжественности; одеяние переливается лазурью, золотом, пурпуром и кое-где по краям ядовитой прозеленью; седые локоны озарены дивным сиянием.

Президент дрогнувшим голосом спросил:

— Кто это?

— Бесполезно, — вздохнул Старик, принимая прежний облик. — Долго так не продержишься. Надо быть самим собой.

Побагровевший президент приложил ко лбу слегка дрожащие пальцы.

— Ведь этого на самом деле не было, да? Это был трюк, галлюцинация. — Он скучно хихикнул. — Как вы это проделываете? Не скажете? Еще бы! Если б я умел выкидывать такие штуки, то держал бы секрет при себе.

— А как насчет меня? — вступил в беседу мистер Смит. — Мой имидж ты подправить не хочешь?

— Тут я пас, — задушевно улыбнулся президент, пытаясь скрыть растущее внутреннее напряжение. — Согласно народным поверьям, Дьявол вездесущ и фиксированным обликом не обладает. Это злой дух, обитающий в темных глубинах человеческого сердца. Зато образ Бога-Отца в нашем воображении более или менее определен.

— За что спасибо художникам, как лучшим, так и худшим, — вставил Старик.

— Ваша правда, — снова хихикнул президент.

— Это они сделали Бога универсальным.

— Кажется, речь шла обо мне, — уязвленно заметил мистер Смит и безо всякого предупреждения превратился в стандартного Мефистофеля из провинциальной оперы: черное мятое трико, шлепанцы с загнутыми носами, черный же островерхий колпак, тоненькие усики, козлиная бородка. Картинностью позы мистер Смит мог посоперничать с какой-нибудь оперной знаменитостью викторианской эпохи.

Эта выходка разрядила обстановку, и президент расхохотался — по натуре он был человеком веселым и добродушным, вот только правильный имидж сильно его испортил.

Мистер Смит улыбался, наслаждаясь эффектом. Даже Старик снисходительно хмыкнул, оценив юмор компаньона.

Тот же постепенно возвращался к своему базовому обличью.

— По-вашему, это смешно? — строго спросил он.

— Да это просто умора! — Президент вытирал слезы салфеткой, которую извлек из серебряной коробочки с государственным орлом на крышке.

Естественно, ненавязчиво, как учили консультанты (пошутить иногда можно, и даже нужно, но никакой фривольности), президент перешел от веселости к серьезности.

— Вот что я вам скажу, ребята. — Лицо Первого американца приобрело страдальчески-провидческое выражение, которое, согласно опросу общественного мнения, импонировало 64 % избирателей (19,5 % не имели определенного мнения на сей счет). — Не знаю, как вам это удается. То есть понятно, что тут какой-то трюк, а как же иначе? Трюки бывают удачные и неудачные. Ваш — первоклассный. Да не один, а несколько! Но я дам вам совет, за который вы когда-нибудь скажете мне спасибо. Первое. Оставьте в покое Бога, не трогайте его. Это вопрос элементарного такта. Бог — это не смешно. И потом, не забывайте, люди в этой стране трактуют Его (с большой буквы «Е») по-разному. Коренные жители континента до сих пор стучат в бубен и пляшут вокруг тотемного столба. А еще есть мусульмане, иудеи, буддисты — да кого только нет! Многие конфессии настаивают, что только их вера правильная, а все остальные неправильные. Отсюда вытекает одно железное правило: Бог для шоу-бизнеса не годится. Он — табу. Табу, понятно? И второе. Вам нужен сюжет. Это очень просто. Сюжет. Ясно? Каждое представление должно иметь начало, середину и конец. Завязку, кульминацию и развязку. Держитесь этого золотого правила, и с вашими талантами вы далеко пойдете. Возможно, вам кажется, что уже поздновато начинать артистическую карьеру, но прочь сомнения. Настоящему таланту проявить себя никогда не поздно. Найдите хорошего агента, потом хорошего менеджера. Честное слово, не пожалеете. Ну и название для вашего номера тоже подберите. Броское такое, запоминающееся. А я непременно приду посмотреть, что у вас получилось. Только порепетируйте еще, уберите шероховатости. Договорились?