И здесь граница - Вениамин Росин

Излишняя подозрительность тоже не к чести пограничника. Увидел батон в газете и уже бог знает какие выводы готов сделать!

Да шут с ним, с этим Кюммером! Пусть едет туда, откуда приехал! Век бы не встречаться с ним!

И подобно тому, как, включив освещение, мы видим, что скрывается в густой плотной темноте, Кублашвили вдруг все стало ясно.

«А-а, вот в чем загадка! Ничего не скажешь: ловкач!» — и посоветовал Егорычеву:

— Анатолий Степаныч, поинтересуйтесь батоном! Не промахнетесь.

Сначала на упитанном лице Кюммера промелькнула натянутая улыбка пойманного с поличным жулика. Но уже через мгновение сузились темные зрачки.

Вызывающе отставив ногу, процедил, что пища есть пища и посторонним прикасаться к ней он не разрешает. Не гигиенично. Это следует знать и советским пограничникам.

Кублашвили вспыхнул. Разумеется, запальчивость — плохой советчик, и он знает за собой такой недостаток, но наглеца все же надо одернуть. По всему видно, скромностью Кюммер не отличается. Гонора на десятерых хватит. Можно только представить, каким был он в годы третьего рейха, если сейчас ведет себя столь высокомерно.

— Послушайте, господин…

Кюммер пожал плечами: дескать, как угодно, смотрите, если желаете. И послушно положил на стол румяный, с поджаристой корочкой батон.

Во время досмотра все внимание Егорычев уделял вещам, одним вещам. Изучать, рассматривать их владельцев просто не оставалось времени. Теперь же, подавшись вперед, он уставился на Кюммера.

«Видимо, у Кюммера уже был инцидент на КПП, вот Степаныч и припоминает, что и как», — подумал Кублашвили и занялся батоном.

Внимательно, не дотрагиваясь, осмотрел, затем, склонившись над ним, понюхал.

Кюммер перешел на немецкий и что-то быстро говорил, заикаясь от возмущения. В уголках рта у него закипела слюна, и видеть это было неприятно.

Кублашвили снова понюхал батон. Любопытно! Пахнет медом. Свежим липовым медом. Следует отдать справедливость, сделано чертовски ловко. Хоть все глаза прогляди — ничего не увидишь. Один запах выдает. Слабый запах меда, которым замазана линия разреза.

«Ну, теперь что скажешь? За подобные проделки по головке не гладят, не жди!»

Подмывало объявить громко, на весь зал:

— Не турист ты вовсе, а контрабандист!

Но Кублашвили подавил в себе столь мальчишеское желание и молча поднял батон на уровень глаз.

Легкое усилие — и батон распался на две половинки. Внутри — тугая пачка сторублевок.

«Не-ет, не для коллекции собрался ты вывезти их, — сердито подумал Кублашвили. — Возможно, расчитывал, вернувшись домой, обменять в банке на золото, а вернее всего — выполнял задание спецслужб…»

Кюммер напряженно сопел, потирая мочку левого уха. Дочь его, прижав к губам кружевной платочек, испуганно смотрела на Кублашвили.

Егорычев не сводил глаз с Кюммера и, морщась, покусывал губу. По всему было видно, старался вспомнить что-то давно забытое, ускользающее из памяти.

Но вот он обрадованно улыбнулся и, опершись руками о стол, насмешливо сказал:

— Откровенно говоря, не ожидал, что судьба снова сведет нас, герр гауптман! Раздобрели вы с тех пор, с трудом узнал… Авария самолета, помню, весьма огорчила вас, но благодаря ей, вы благополучно выкарабкались из войны. Кто знает, как бы обернулось, служи вы дальше в авиации.

По лицу Кюммера пробежала судорога, но он овладел собой и спокойно, как ни в чем не бывало, ответил:

— Ошибаетесь… С авиацией я ничего общего не имел. Санитаром был, еще при осаде Одессы в плен попал. Там русскому и научился. Говорите, похож на какого-то летчика? Мало ли кто, ха-ха-ха, на кого похож…

Кублашвили не удалось дослушать окончания разговора. За спиной пробасил сержант Денисов:

— Товарищ старшина, срочно в штаб! — и, понизив голос, добавил: — из редакции окружной газеты звонили, Что-то уточнить хотят.

2

Егорычев столкнулся с Кублашвили в дверях вокзала. Поздоровавшись, сказал, словно продолжая неоконченный разговор:

— Не идет у меня из головы вчерашняя встреча. Поверите, только о ней и думаю. Просто удивительно, до чего мир тесен. Мог ли я предполагать, что когда-нибудь увижу Кюммера, пилота германского десантного самолета. Дела-а…

— Сознался все же? А говорил, что санитаром в начале войны в плен попал.

Егорычев отвел Кублашвили в сторону.

— Кто его знает, зачем соврал… Люди есть люди. Гитлер не оправдал надежд таких, как Кюммер, вот он и открещивается от службы в вермахте, хотя лично ему ничто не грозит, Будучи летчиком, угодил в плен, затем отпущен на родину. Возможно, просто не захотел лишних расспросов. Достаточно неприятностей с деньгами в батоне.

— Анатолий Степаныч… — замявшись, Кублашвили умолк.

— Ну говорите же, почему замолчали?

— Вы что, в лагере военнопленных работали?

— Ни единого дня.

— Откуда же Кюммера знаете?

— Длинная история, в нескольких словах не выложишь. Скажу одно: летом сорок четвертого года меня назначили для работы в УНКВД области. Вскоре контрразведка «Смерш» сообщила, что в самое ближайшее время к нам, на Смоленщину, будут заброшены гитлеровские лазутчики. Сведения достоверны и сомнению не подлежат.

Эта ориентировка вряд ли запомнилась бы среди множества других, но вслед за ней из Москвы пришло распоряжение. Предписывалось в срочном порядке прочесать окрестные леса.

К этому нам было не привыкать. В ту пору неделями из лесов не выходили, вылавливали бывших старост, полицаев. А тут конкретно обозначен район поисков и приметы немецких парашютистов.

Сутки провели мы в лесу почти без сна и отдыха и у родника наткнулись на капитана и старшего лейтенанта. Капитан брился, старший лейтенант хлопотал у котелка. Оба имели безупречные документы отдела разграждений инженерных войск Первого Прибалтийского фронта, уверенно отвечали на вопросы и все же какая-то, сейчас запамятовал, деталь подвела их. Кажется, что-то с продаттестатом… Да-а, разведчик, как и сапер, ошибается один раз.

В тот же день мы выяснили: таких офицеров в штабе инженерных войск нет и не было.

Один из задержанных, помню, здоровенный, черноволосый, упорно отмалчивался, другой, помоложе, желая облегчить свою участь, дал показания. Выявление минных полей и составление отчетных карточек оказалось, как и следовало ожидать, легендой, подкрепленной искусно подделанными документами. На самом деле подыскивалась достаточных размеров лесная поляна, пригодная для ночной посадки десантного самолета.

Кто и когда прилетит, им неизвестно, знали лишь, что по условному радиосигналу самолет приземлится и возьмет их на борт.

Вскоре из Москвы поступила радиограмма, что Кальтенбруннер утвердил район приземления и дату. Незваных гостей следовало ожидать со дня на день.

Гладко дело шло, как по маслу, однако в самый последний момент случай поломал всё и вся. Десантный самолет проскочил подготовленную для него поляну и сел значительно дальше. А там — ямы, кусты. Чудом не перевернулся и не взорвался.

Авария оказалась серьезной, нечего было и думать подняться в воздух.

Экипаж самолета выловили, тогда-то мне и довелось познакомиться с Кюммером. Но те, главные, ради кого гитлеровцы проводили всю эту рискованную операцию, успели ускользнуть.

Кублашвили досадливо вздохнул.

— Почему-то негодяям обычно везет!

— Не всегда. Их поймали. И было это вот как. Дождливым осенним утром к одному цз КПП на дальних подступах к Москве подъехал «виллис» с брезентовым верхом. Рядом с водителем — моложавый широкоплечий майор в матерчатой фуражке, какие шили в войсковых частях доморощенные умельцы.

«Виллис» застыл перед опущенным шлагбаумом. Мотор рокотал на малых оборотах. Водитель, скуластый хмурый ефрейтор, не снимая рук с баранки, невозмутимо откинулся на спинку сиденья.

Майор порылся в видавшей виды кожаной полевой сумке и достал командировочное предписание. Затем из левого кармана гимнастерки — удостоверение личности. При этом плащ-палатка соскользнула с плеч, и дежурившие на КПП увидели, что на левой стороне груди у него три ордена Красного Знамени, а на правой — ордена Александра Невского, Красной Звезды и Отечественной войны второй степени. Над ними желтели ленточки тяжелых ранений.

Вояка этот майор, по всему видать, был отчаянный. Полный, как говорится, иконостас.

Старшим на том контрольно-пропускном был мой товарищ, капитан Зуев из контрразведки «Смерш» (от него я потом и узнал все подробности).

Внешность у Володи Зуева, должен вам сказать, самая обыкновенная. Лицо добродушное, нос кирпатый, фигура медвежья. О таких говорят: неладно скроен, да крепко сшит. Свою форму он, разумеется, заменил на старенький бушлат со старшинскими погонами и выцветшую пилотку.