Сиблинги - Лариса Андреевна Романовская

хочется?

– Не знаю. Наверное, да. Только не это, – Витька показал за окно, где было почти светло и проступил ствол большой сосны с домиком-«бельчатником». – Жалко, я блокнот там оставил… потерял. Я бы нарисовал двор из окна. Чтобы было непонятно, кто в окно смотрит – ребёнок или взрослый.

– А ты прямо сейчас нарисуй. Ты же картины по памяти копировал!

– Работы, – поправил Витька. – А моё всё в институт забрали?

– Нет, только рисунки… работы, – Гошка предложил: – Давай я сюда твой рюкзак принесу?

– Ну, давай.

Гошка сбегал к ним в комнату, всё забрал, помчался обратно, о кота споткнулся, но не упал, и ничего не разбил, и не разбудил никого!

А потом Беляев начал рисовать. И Гошка сперва обрадовался: всё как раньше будет, раз Витька рисует – значит, с ним всё в порядке. Мало ли, кто какого роста и возраста, это не так важно, да?

Но он рано радовался… Потому что, во-первых, Беляев рисовал непривычное, даже страшное… Не людей, не деревья за окном, не какой-нибудь там натюрморт из чайника, а что-то очень непонятное, красными и чёрными пятнами. А во-вторых, Витька был теперь очень нервный. Он кисточку ронял и банку с водой два раза почти разлил. И то вскакивал с дивана, то на полу пробовал усесться, а ему будто что-то мешало. А потом вообще лист, на котором рисовал, скомкал и кинул мимо мусорки.

– Гошка, про меня тут что говорили? Сильно ругались?

– Вообще не ругались. Проверяли всё, тебя искали. Думали, что сбой системы. А мы боялись, что вылеты отменят. А тебя Веник даже в зародыше не хотел давить.

– Ага, здорово… – Витька будто не понимал, что ему сейчас сказали.

На новом листке опять началось то же самое – чёрное, красное, брызги, кляксы. Гошка наконец не выдержал.

– А потом Веник Банный орал на Дольку, что она дурдом здесь развела. Вить, а это чего ты такое рисуешь?

А Витька вдруг рявкнул:

– Ничего! Пошёл к чёрту!

Заорал громче, чем Вениамин Аркадьевич орать умеет.

Нет, ну вообще, думает, если он теперь взрослый, то и орать может, как взрослый, да? Между прочим, Вениамин Аркадьевич как раз из-за Витькиной плёнки так орал тогда. То есть, получается, Гошке зря влетело. Нет, ну вообще…

– Сам туда иди!

И Гошка гордо и независимо шарахнул дверью мастерской. Ничего не на весь дом, а так… ну, как получилось. А Долька потом всё равно ругалась и мыться погнала. И ещё ругалась, что он холодильник не закрыл, коту на радость. А чего кот-то? Кот теперь у Витьки в мастерской сидел. Кажется. Зря это он. Рядом с таким психанутым коту находиться опасно.

А потом Веник Банный снова приехал. Вчерашнего скандала ему не хватило, что ли? Гошка напрягся. Но Веник на него внимания не обращал. Позвал близнецов и Юрку таскать из лифта коробки с продуктами. Макса тоже хотел припрячь, но Макс в гараже возился, вместе с новеньким.

Когда всё разгрузили, Веник сказал, что сегодня можно на море слетать, искупаться. Сунул Гошке в руки огроменный пакет зефира – такого квадратного, который можно шампуром проткнуть и над костром держать… Сказал, чтобы собирались побыстрее.

И раньше было бы так здорово всё это: он бы сразу за Витькой метнулся, они бы половину этого зефира по дороге бы сожра… Ну ладно, не половину, по штучке только. А сейчас чего? Ну, море и море. Зефир и зефир. Нафиг некоторые люди вообще вырастают! Только чтобы другим настроение портить, да?

В общем, Гошка не стал Вениамину Аркадьевичу говорить, что Беляев нашёлся. Лучше бы не находился вообще!

6

Женька проснулся и сообразил, что спал. Вчера, значит, они с Максом… Были на вылете, потом сидели у моря – это не снилось, нет? А потом Женька вроде ехал у Макса на багажнике, и Макс крикнул, чтобы Женька крепче держался… И вроде они то летели, то по-нормальному ехали, всё в голове перепуталось.

Снова показалось, что он спит внутри сна. Но вышел в жаркий солнечный коридор, и морок кончился. За дверями шелестели, шуршали, Ирка какую-то фразу повторяла нараспев, наизусть учила, что ли? В большой комнате на диване сидела Людочка, читала что-то вроде учебника и гладила белого кота с чёрным ухом. Кот развалился с таким видом, будто он тут был всегда и это его диван… Подставил пузо и мурчал, прикрыв глаза. С такой громкостью диван, наверное, мурчать должен.

Снизу едой пахло. Женька вспомнил булки с изюмом, заброшенный дом, Макса со спичками… Сбежал по лестнице.

– Макс!

– В гараже твой Макс. Поешь, потом к нему пойдёшь.

Долька была хмурая, какая-то уставшая, что ли… Дождалась, когда Женька вернётся из умывалки, выдала ему тарелку с кашей, сказала сквозь зевоту:

– И не кричи, тут тоже люди спят.

– Кто?

– Беляев. В мастерской.

Тут вспомнилось: а, этот… который у них пропал, а вчера нашёлся. Надо у Макса спросить, чего там с ним такое. Макс наверняка знает. И про вылет спросить: когда следующий? А можно будет опять с Максом, в паре? А можно будет самому там что-нибудь? А что именно? А куда именно? «Соль передать», ага?!. Вот как оно, оказывается. Сперва думаешь, что ничего особенного, а потом опять тянет, снова… И чтобы обязательно с Максимом!

– Дятел! Вот тут держи крепче, пока я не скажу, что хватит!

У Максима руки были в велосипедной смазке. Он возился с тем великом, у которого «V» на руле. Там цепь слетела и заднее колесо помялось… Ну, когда Женька протаранил Некрасова и они в воздухе сцепились велосипедами…

Но Макс не ругался, не вспоминал эту историю – просто чинил, и всё. И думал о чём-то своём, не ответил на Женькино: «а хорошо у нас вчера получилось, да?» И только потом, когда с цепью закончили, Макс, складывая инструменты, вдруг заговорил.

– Женька, тут такие дела. Короче, я знаю, что в школе тебя прессовали. Ну, чморили, травили, я не знаю, как это у вас называлось.

– И… и чего?

– И тот чувак, который это делал сильнее всех, потом так вырос, что лучше бы вообще не вырастал.

– Рыжов?

– Он самый. И я сейчас…

У Женьки зашумело в ушах, и он уже не слышал слов Макса.

За шесть лет школьной жизни Женька сменил четыре школы, и везде было одно и то же. Сперва нормально, а потом находился кто-то, для кого Женька был слишком умный. Или выяснялось, что он младше всех на год. Это почему-то было нельзя. А ещё хуже, что у него родителей нет. А волосы слишком чёрные и кудрявые. Поэтому он теперь будет не Женька, не Женёк, не Жендос, а Пудель. А в последней школе – Артемоня. Кличку придумал долбанутый на всю голову Ванька Рыжов. Двоечник, хулиган и «будущий уголовник». «Лучше бы не вырастал» – кем он стал? Маньяком?

«Артемон. Артемоня.