По естественным причинам. Врачебный роман - Люкке Нина

– Но ведь она помогала нам, когда мы заболели.

– Так ведь в том, что мы заболели, были виноваты они! Кстати, а почему они сами не отравились?

После той поездки я старалась понять, что же заставляет людей инстинктивно обходить его стороной и выбирать в качестве своей жертвы меня. Я наблюдала за его действиями и словами, пыталась оценить свои собственные и распознать тот решающий момент, когда я могла бы ступить на иной путь, четко обозначив свои границы. Все это давалось Акселю без лишних усилий.

Наверное, я источала какие-то неправильные флюиды, поскольку всякий раз, когда меня приглашали на крестины, конфирмацию, юбилей или свадьбу, я оказывалась рядом с кем-то, кто легко взламывал мои личные границы и ни с того ни сего начинал показывать мне какой-нибудь шрам, а потом два часа кряду разглагольствовать о врачах, больницах, социальных пособиях и неправильном лечении, а я сидела загипнотизированная и, как заложник, не смела встать, чтобы сходить в туалет.

Каждый раз, когда такое случалось, мне казалось, что я ощущаю запах собственных кишок, зловонным дуновением доносящийся из глубин моего тела. Как я здесь оказалась? Что случилось? Но найти ответ мне так и не удавалось. Вместо этого я продолжала искать логические и рациональные причины того, почему я притягивала к себе подобные обстоятельства.

Что касается Гру, было вполне удобно в любой момент просто перейти дорогу и оказаться на ее кухне, где всегда находились вино и пиво. Особенно актуально это было в те дни, когда утром я в очередной раз убеждала себя, что бросаю пить, а вечером жалела о принятом решении, ведь ни вина, ни пива после восьми часов уже не достать. После того как я познакомилась с Гру, проблема решалась легко: нужно было всего лишь пересечь узкую дорогу и постучать в дверь.

Так же как я была зависима от алкоголя и телесериалов, а Аксель – от лыж, Гру была помешана на своем бывшем муже и его жизни с новой женой. Между мной и Гру быстро установилась негласная договоренность о том, что если я сидела на ее кухне и пила ее вино, то она могла спокойно разглагольствовать о бывшем муже. Она доставала мобильный телефон и показывала мне последние новости из соцсетей. «Смотри, – говорила она, – как он похудел и постарел. Я беспокоюсь за него. Думаю, у него не все ладно».

Если же Гру сидела на моей кухне и пила мое вино из картонного пакета, я позволяла себе сказать, что теперь это не должно ее заботить и что пора наконец оставить это в прошлом. Однако если я находилась на ее кухне и пила из бокала вино, налитое из настоящей стеклянной бутылки, которую Гру достала из винного холодильника, купленного в свое время бывшим мужем, мне оставалось только кивать и соглашаться с тем, что он действительно очень похудел и что, судя по всему, у него не все ладно.

Была бы моя воля, я бы преспокойно продолжала пить в одиночестве, поскольку это меня более чем устраивало, но у Гру гарантированно имелось в запасе вино, к тому же всем известно, что первый признак алкоголизма – желание пить в одиночестве, поэтому я продолжала ходить к ней и пускать ее к себе, лишь бы убедить себя в том, что я не алкоголик. Однако истинная причина того, что эта странная дружба продолжалась, состояла в том, что я, как обычно, вляпалась с историю, из которой никак не могла выпутаться.

8

Через три дня после первой встречи мы договорились увидеться снова. Встречу назначили в одном из заведений, находящемся в центре у Вокзальной площади и своими люстрами и темными деревянными столами напоминающем старое венское кафе.

За эти три дня мы успели обменяться двумя сотнями сообщений. Что вообще происходит, думала я. Всего пару дней назад этих отношений не существовало, а теперь они появились из ниоткуда и захватили все мое существование, так что я не могла понять, чем же я раньше занималась, когда мне не приходилось постоянно проверять телефон, читать и отправлять сообщения.

В течение дня я постаралась принять всех пациентов максимально быстро и отложила все дела, которые можно было отложить. Я вошла сквозь распашные двери венского кафе уже в половине пятого… Во рту пересохло, сердце колотилось. Как и тогда, Бьёрн уже был на месте. Он притянул меня к себе, и на этот раз я не пыталась вырваться. «Как я рад тебя видеть, – прошептал он мне на ухо. – Как я рад». Я почувствовала его теплую руку у себя на затылке и молча кивнула.

– Теперь твоя очередь, – сказал Бьёрн, когда мы уселись за стол. – В прошлый раз говорил только я. Теперь же я хочу узнать о тебе. Как у вас с Акселем дела?

– Да особо нечего рассказывать. Аксель и я добрые друзья. Мы почти не ссоримся.

– Он очень часто катается на лыжах?

– Да. Это его любимое занятие.

Мне совсем не хотелось жаловаться на это, потому что тогда мне пришлось бы рано или поздно, справедливости ради, признаться в своей зависимости от алкоголя и телесериалов. Я сказала:

– Хозяйством занимаюсь в основном я. Точнее, только я. И готовлю тоже.

– Почему? Вы ведь оба работаете на полную ставку?

– Не знаю. Так получилось. Я планирую все, что касается семьи. Он никогда ничего не предлагает по собственной инициативе, но всегда участвует в том, что придумала я. Но в последнее время я почти ничего не планирую.

Тоска полная. Типичный занудный разговор, когда заранее знаешь, что скажет собеседник, а потом и ты сам. Я могла предугадать каждую реплику, от первой до последней, и я с вожделением взглянула на выставленные в баре бутылки. Я не собиралась пить, нет, не сейчас, но, чтобы не напиться, мне нужно было заставить Бьёрна говорить больше о себе, Линде и их жизни во Фредрикстаде.

– А вы? Кто у вас выполняет работу по дому? Такое ощущение, что всегда кто-то один делает большую часть, а второй лишь помогает. Но, может, это и не так плохо, ведь у главного есть полная картина, – сказала я. Я не хотела жаловаться, что мне надоело быть капельмейстером, шеф-поваром, кастеляншей и тамадой в нашей с Акселем жизни, что надоело быть чертовым локомотивом, везущим полусонного пассажира в последнем вагоне. Что бы случилось, прекрати я стирать одежду, постельное белье и полотенца, делать уборку, если бы я перестала покупать и готовить еду, замораживать остатки ужина, а потом снова их разогревать. Всякий раз, когда Аксель видел меня за работой на кухне, он приговаривал: «Вот ты даешь, бегаешь как заводная!»

Конечно, я могла бы плюнуть на все, но мне было тошно спать в грязной постели, покрытой пятнами спермы трехнедельной давности, тошно вставать с утра и не обнаруживать чистых трусов, тошно ходить по усыпанному крошками кухонному полу, тошно приходить с работы домой и ощущать вонь от затхлого мусорного ведра и забытой в стиральной машине одежды. Я не могла терпеть всего этого с самого детства.

Если я начинала жаловаться, Аксель говорил, что я не даю ему ничего делать. Но каждый раз, когда я разрешала ему упаковать чемоданы дочерей, он забывал положить совершенно необходимые вещи, такие как купальник, полотенце, трусики, теплый свитер. Если мы ехали туда, где есть магазины, все не так страшно – хуже, если мы оказывались без нужных вещей на хуторе, и мало-помалу я прекратила эти эксперименты и стала сама собирать детские вещи. Так же получилось и со всем остальным.

Как и многие другие, я сдалась. Почти все домашние покупки я делала сама и лишь изредка вежливо просила Акселя купить хлеб, яйца или туалетную бумагу. Я отправляла ему сообщение: Ты не мог бы купить хлеб, яйца и туалетную бумагу? Спасибо. Целую. Он отвечал: ОК. На что я отвечала: Спасибо тебе.

Аксель уходил с лыжами, а затем возвращался весь потный, сдирал с себя мокрую одежду, кидал ее в корзину для грязного белья и шел в душ. Я шла вслед за ним и запускала стирку. Мне ведь все равно нужно постирать цветное белье, оправдывала я себя. После того как Аксель выходил из душа, я сметала за ним остатки воды в сток, вытирала насухо мраморную плитку на стене, чтобы на ней не оставалось пятен. Сколько бы раз я ни просила его вытирать после себя душ, он никогда этого не делал. Ты победил, Аксель, думала я, оттирая плитку, ведь я сама настояла на мраморе, хотя могла выбрать любую другую плитку. Так что сама виновата.