Папарацци (СИ) - Макарова Елена А.

Андрей

Одного поцелуя достаточно, чтобы я забыл ярость, захлестнувшую меня всего минуту назад. Вика не оттолкнула меня, хотя изо всех сил старалась продемонстрировать неприязнь: отвечала неохотно и небрежно, но постепенно все больше теряла контроль. Поцелуи становились все смелей и томительней. Я опустил ладонь на ее грудь и почувствовала как бешено стучит ее сердце. Внутренне я торжествовал, празднуя победу.

— Ты снова проиграла, — прошептал ей в губы.

Она посмотрела на меня затуманенным взглядом:

— Я ничего не почувствовала, — продолжала играть роль железной леди. Но это выглядело просто смешно. Кого она пытается обмануть?

— Маленькая лгунья, — потянулся к ней, чтобы снова ощутить вкус ее губ. Они заставляли мое собственное сердце биться чаще. Было в Вике что-то неосязаемое, пьянящее. Что-то манило меня. Я уловил уже ставший знакомым тонкий аромат ее духов… Аромат весны: цветения, свежести, чистоты и непорочности. Вика никогда не представлялась мне такой. Возможно, я ошибался.

— Мошенник, — она попыталась отстраниться, но я не позволял ни одному лишнему сантиметру разделять нас. — Мы договаривались об одном поцелуе.

Но я не собирался выпускать ее из рук.

— Достаточно попросить меня остановиться, — продолжал напирать, а она отступать, — только так, чтобы я поверил.

— Остановись, — слово буквально вышибло из нее вместе с воздухом, когда путь отступления закончился тупиком и она резко врезалась спиной в край стола.

— Не убедительно, — подхватил ее за бедра, усадил на массивную столешницу и вклинился между ее разведенных коленей. Ошеломлённая, она делала слабые попытки протестовать, но сдалась, когда я поймал зубами мочку ее уха и чуть потянул. Она наградила меня тихим стыдливым стоном.

Прильнул к шее и провел губами по шелковистой коже, вдыхая ее “весну”. Вика выгнулась мне навстречу и я, схватившись за край, стянул с нее дурацкую толстовку. По ее обнаженным плечам рассыпались темные волосы, и только тогда я осознал насколько ее кожа белоснежна. Словно фарфор. В голову непрошено вторглись мысли, что возможно, сама Вика так же хрупка.

Но все эти размышления превратились в сумбур, когда я добрался до ее груди. Внутренне я улыбнулся: надпись на ее толстовке не обманула. Вика, и правда, как спелый, сочный плод, так удачно упавший мне в руки. И мне не терпелось изучить свою любопытную находку: провел ладонью по ее плоскому животу и устремился еще ниже. Вика вздрогнула, как только пальцы проникли под ткань ее джинс, а затем и трусиков. Попыталась остановить меня, хватая за запястье, но поздно — я уже внутри.

У нее перехватило дыхание, она напряглась всем телом. Но несколько движений — и скованность растаяла, превращаясь в неприкрытое желание. Она уже не думала о самоконтроле или приличиях и покорно отдавалась ощущениям: то томно стонала, то почти вскрикивала. Я же, как наркоман, кайфовал только от одного ее вида. Хотел пить каждый ее стон, каждый крик, и целовал, чтобы они не достались больше никому.

Наконец она подарила мне свой умопомрачительный оргазм, комкая своими тонкими белыми пальцами мой пиджак и цепляясь за меня как за спасательный круг, чтобы цунами, обрушившееся на нее, не унесло ее в открытый океан.

Шторм внутри нее постепенно утихал, она прислонилась лбом к моему, все еще ища опору.

— И сейчас ничего не почувствовала? — дразнил, а хотя сам до конца не пришел в себя. Она облизнула пересохшие губы и грязно выругалась. — Настолько понравилось, Белоснежка? — От смущения на щеках появился румянец, отчего она еще больше похожа на сказочную героиню.

— Иди к черту! — грубо оттолкнула и спрыгнула со стола. Еще мгновение и она вновь облачилась в бесформенную толстовку. — Добился чего хотел? Поздравляю. — Она заведена, рассержена, и как почтенная матрона вещает о добропорядочности и приличиях. — Признаю, меня тянет к тебе физически, но это ничего не значит. Ты отвратительный тип, и я не собираюсь с тобой спать.

А я, напротив, думал о том, что с удовольствием занялся бы с ней сексом прямо сейчас, особенно после случившегося, когда я увидел какой чувственной она может быть. Но видимо, придется еще немного подождать. Хотя если немного надавить на… Нет, так я ее не хочу, она должна сама попросить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я понял, — прервал ее пылкую речь, в которой она могла бы вечно обвинять меня во всех смертных грехах. — Я — отвратительный тип, — согласился, ведь отчасти это правда, — но договор остается в силе, и завтра с утра ты у меня. Верно?

По лицу видно, что она готова послать меня в саму преисподнюю, но нехотя и зло согласилась:

— Верно, — смотрела обиженно, будто я заставил сделать ее то, чего она не хотела. От этого взгляда черных глаз, я действительно начинал чувствовать себя развратной свиньей.

К счастью, моральная экзекуция была прервана вошедшей без стука Дашей. Смерила нас обоих въедливым взглядом и сделала логичные выводы, которые привели ее в бешенство:

— Мы, значит, умираем от усталости, ждем, когда ты соизволишь вернуться на площадку, а ты тут трахаешься! Ты совсем ох*ел, Андрей?! Я готова многое стерпеть от тебя, но это чересчур.

Прежде чем я успел поставить Дарью на место, Вика чуть ли не истерично воскликнула:

— Да не собираюсь я с ним спать! Катитесь все к черту! — Она достала из кармана ключи и швырнула в меня. — На сегодня служение окончено, — громко объявила и вылетела пулей из кабинета.

Вот же бабы дуры!

— Вика! — догнал ее в коридоре.

— Отвали! — отшила, как только я поймал ее за локоть, пытаясь задержать.

Она вырывалась, но я успел вложить в ладонь ключи:

— Возьми машину.

Градус агрессии сразу упал, взгляд потеплел и в нем отразилось непонимание. Наверное, думает: откуда такая доброта, я же “отвратительный тип”?

— А как же ты? — не удивила, а скорее тронула меня вопросом.

— Мне приятно, что ты переживаешь за меня, Белоснежка, — провел большим пальцем по щеке, и она даже не шарахнулась от меня как от прокаженного, а смотрела большими доверчивыми глазами, — но запомни добрый совет: дают — бери, бьют — беги.

Она все еще выглядит растерянной, потом снова ощетинивается как дикая кошка и шипит:

— Не называй меня Белоснежкой.

Меня нравилось ее дразнить, забавляло, когда она так фыркала, поэтому намеренно повторил:

— Как скажешь, Белоснежка.

Она не выдержала и всплеснула руками:

— Господи, Соболев, я тебя ненавижу!

Она спешно ушла под аккомпанемент моего раскатистого смеха.

Обернулся, чтобы вернуться в студию и закончить с этой утомительной фотосессией, и наткнулся на Дашу.

— Оставил бы ты ее в покое, — она искренне не понимала, зачем мне эта девчонка.

— Думаешь, я не подхожу ей? А мне кажется, мы идеальная пара, — я все еще находился в приподнятом настроении. — Драгоценная Дара, твое дело выглядеть привлекательной и сексапильной на обложке, а остальное оставь мне, в том числе и мою личную жизнь.

Ей не нужно повторять по несколько раз, в таких вопросах она всегда схватывает быстро, поэтому быстро переключилась на излюбленную тему — себя:

— Я устала, когда мы уже закончим?

— Скоро, — обнял ее и отвел обратно в студию под софиты.

Но, как выяснилось, я обманул ее, и еще пару часов мы работали над идеальной картинкой. Перед отъездом Даша предупредила, чтобы я не смел завтра звонить ей раньше двенадцати и тем более тащить на какие-нибудь интервью или съемки в телешоу. В обычных обстоятельствах я бы указал на ее место, припомнил, кто платит за ее красивую жизнь, но устал как собака, поэтому просто отправил на такси домой. Та же машина отвозит и меня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пока мы летели по пустому ночному городу, я откинулся на сидение и в памяти по кусочком восстановил произошедшее между мной и Викой. Ощущение как в детстве, когда еще верил в чудеса, и с восторгом доставал из-под елки такой желанный подарок. Сегодня таким подарком почти стала Вика. Я уже развязал праздничные ленточки и осталось только разорвать упаковку. Это чувство не отпускало до тех пор, пока я не перешагнул порог квартиры.