Холодная акватория - Александр Александрович Тамоников

Хозяин комнаты понизил голос почти до шепота.

– Вы думаете, что мы отступаем потому, что немцы умеют лучше нас воевать? Нет, не поэтому. Они навалились на нас силой втрое больше нашей, они собрали под свои знамена не только немцев, но еще много кого. Были просто лучше нас готовы, они рвали нас стальными танковыми клиньями и рушили наши тылы. Мы несли большие потери. Но мы их остановили. И под Москвой, и под Ленинградом! Они топчутся в Сталинграде, пытаясь прорваться на Кавказ. Поверьте, эта война становится другой, они еще горько пожалеют, что решились на нее. Но давайте поговорим о том, зачем я к вам пришел.

– Да, конечно, – кивнул Юрасов. – Раз вы пришли, раз так рисковали, значит, это важно. Хотя я совсем не понимаю, чем могу вам быть полезен. Наверное, это как-то связано с Николаем? Братом моей жены?

– Вот видите, вы все понимаете, – улыбнулся Буторин и похлопал Юрасова по руке. – Именно поэтому я к вам и пришел. Николай Белохвостов работал в «Лаборатории-28»?

– Да, он был физиком, занимался гидродинамикой и всегда был на хорошем счету у руководства.

– Несмотря на то что вашей сестры и жены Николая давно нет, вы с ним поддерживали хорошие родственные отношения?

– Да, просто у него никого нет, у меня никого нет…

– Вы хорошо знали Николая, вы даже хоронили его. Скажите, почему он мог застрелиться? У него были основания? Может, он был болен или с нервами что-то расстроилось. Причин много, не все выдерживают.

– Он не застрелился. – Юрасов опустил голову.

– То есть? – Буторин удивленно смотрел на собеседника. – А что же произошло? Почему вы так уверены, что Николай не застрелился?

– Чем? Пальцем? – с горькой усмешкой спросил Юрасов. – Откуда у него оружие? Коля всегда был сугубо штатским человеком, он даже в армии не служил по состоянию здоровья. Скажете стресс, испуг? Я его знаю, он бы бился в истерике, может, плакал бы, а скорее смирился бы с неприятностями и позволил судьбе тащить себя по течению. Я помню похороны жены. Он очень любил мою сестру, души в ней не чаял, пылинки сдувал. А потом такое горе. И он смирился. Он сидел у гроба, он шел за гробом со всеми вместе на кладбище. Он смирился, понимаете? Не плакал. Просто опустил плечи и стал жить дальше без нее. Изменился сильно, замкнулся.

– Может, его судьба все же сломала? – предположил Буторин. – Бывает же, что человек достигает предела прочности, а потом просто ломается.

– Это вы рассуждаете, как человек сильный и мужественный, как сотрудник НКВД, а туда к вам слабаков не берут, я понимаю. У вас, может быть, такое и случается, когда нагрузки запредельные, когда вынести больше не может человек. А Николай был тряпкой, понимаете? Он умел красиво ухаживать, дарить цветы, стихи читать, он был прекрасным ученым. Он весь в науке и далек от проблем этого мира. Но дело не только в этом. Николай панически боялся боли. Для него порез пальца – целая трагедия, а вы хотите, чтобы он выстрелил в себя? Духу не хватило бы у Николая совершить такое.

– Ну, это все слова, а в жизни бывает порой такое…

– Пуля попала ему в сердце, – неожиданно перебил гостя Юрасов. – Но Николай не мог стрелять в себя с расстояния в несколько метров.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Буторин.

– Поверьте мне, я знаю, о чем говорю. Да и вы, наверное, разбираетесь в таких вещах. Я ведь в молодости в милиции служил, потом по ранению комиссовали. Николая дома переодевали. Я старушек приглашал, чтобы как положено все сделали. Обмыли, переодели. Я одежду Николая видел, в которой его убили. Кровь есть, дырочка от пули есть. Нет следов сгоревшего пороха, а если стрелять в упор, то на светлой рубашке остались бы черные частички, ткань обожженная была бы.

– Его застрелили? – Буторин в задумчивости откинулся на спинку стула, но тот подозрительно заскрипел, и Виктор сразу же выпрямился.

– Вот и думайте, – развел руками Юрасов. – Я рассказал вам свои соображения и привел свои доводы. Выводы сами делайте. А нам сейчас не до выводов, когда германец пришел.

– Сразу вопрос, Андрей Иванович. – Буторин с надеждой посмотрел на собеседника. – Кто? Хоть какие-то мысли, хоть маленькие подозрения у вас есть? Кому это было надо? Может, что-то Белохвостов рассказывал, жаловался на что-то или на кого-то? Делился какими-то подозрениями?

– Не знаю. – Юрасов отрицательно покачал головой. – Да и не виделись мы с ним месяца два. У них там испытания какие-то сложные, сроки… Он весь в мыле был, но я не сказал бы, что подавленный или испуганный. Просто весь в работе, в любимой работе. Это по глазам видно. Нет, ничего не могу вам сказать, нет у меня подозрений. Ну не шпионы же какие-то его убили? Зачем? За что? Тайну какую-то не захотел выдать? Тут уж вам разбираться, это по вашей части, а я бывший милиционер, мне «бытовуха» ближе, это моя область…

Буторин первый услышал шаги на лестнице. Кто-то торопливо взбегал по ступеням на второй этаж общего коридора и тоже столкнулся с ужасающим скрипом ступеней. И этот человек, вернее, несколько человек, сразу остановились и попытались идти медленно, чтобы избежать скрипа. Слишком властные шаги, слишком твердый шаг.

– К кому это идут? – спросил Виктор, глядя на Юрасова. – Есть в доме люди, которые так ходят?

– Откуда тут… – начал было хозяин и тут же замолчал, догадавшись. – Уходить вам надо!

– Уходим вместе, быстро! – Буторин вскочил со стула и схватил с вешалки свой плащ. В его руке появился немецкий «вальтер». – Давай по коридору до конца. Там под окном мусорка.

– Уходите, я-то им зачем? Они вас ищут!

– Они тебя ищут, – резко ответил Виктор. – Тебя все ищут, только я раньше нашел. Про меня не знают, это за тобой! Пошли!

К окну нельзя – тут все как на ладони.

Буторин толкал в спину Юрасова и оборачивался назад. Вот-вот появятся гитлеровцы. А окно закрыто. Наверняка еще присохла краска, когда подновляли раму. Не откроется сразу. Бить стекло?

Каким-то непонятным чутьем Буторин почувствовал, что немцы уже наверху, что они поднялись по лестнице и сейчас окажутся в коридоре. Ему с Юрасовым ни за что не успеть выпрыгнуть. И Юрасов неуклюжий, давно потерял форму.

Последняя дверь в коридоре слева. Туда? Толкнуть? Выбить? А если там женщина, ребенок? Немцы станут стрелять! Вот ведь невезение какое!

– Прыгай! – прорычал Виктор и с силой ударил плечом в оконную раму,

Старый шпингалет не удержался в рассохшейся древесине, и оконные рамы с треском распахнулись.

За спиной затопали ноги. Значит, кинутся хватать.