Вслепую (СИ) - "ViolletSnow"

— Наверное, гордитесь этим?

— Горжусь тем, что он больше не слаб. Стоит поблагодарить вас за это. Но в первую очередь, я благодарен, что вы не применили древнюю магию в моем доме. Даже несмотря на… сложившиеся обстоятельства.

Он не говорит напрямую, что жизнь Элис оказалась под угрозой из-за выходки его сына, не говорит, потому что не собирается приносить извинения, да она и сама не ждет от него подобной роскоши. А может даже таким и был его извращенный план по воспитанию собственных отпрысков.

— Мы здесь затем, чтобы предупредить, — окончательно смелеет Элис. — Подобное не должно повториться. Никогда.

— Я бы воспринял ваши слова за дерзость, но, к сожалению, слишком хорошо осведомлен о вашей силе, и о том, что вы творили с людьми Руквуда. Поэтому больше никаких угроз, мисс Морган. Поверьте, быть вашим врагом — последнее, чего я хочу.

========== Шрамы ==========

Комментарий к Шрамы

Огромное спасибо всем за награды, лайки, отзывы и даже монеты! Всех вижу, всех люблю)

Глава содержит незначительные отклонения от канона, а также авторское видение некоторой магии и артефакта. Получилась сложной, неоднозначной и болезненной. Так нужно.

Эстетика к платью в предыдущей части - https://vk.com/violletworld?w=wall-127222944_135

Как всегда не совсем то, что представляла, но концепция, надеюсь, понятна.

Малахитовые блики рассыпаны по гостиной Слизерина, колышутся зеленоватыми всполохами озерной воды, просвечивающей сквозь стекла. Пробыв в замке Мраксов всего несколько дней, они с Оминисом вернулись в Хогвартс вместе с директором Блэком и теперь могут насладиться столь долгожданным одиночеством. Студенты еще не приехали, преподаватели не заходят в факультетские гостиные, и даже вездесущий Пивз никогда не сунется в эти подземелья. Столь редкий миг наедине и в относительной безопасности — Элис готова застыть в нем если не навечно, то хотя бы до начала семестра, потонуть в изумрудных оттенках и руках Оминиса.

Она сидит, оперевшись на него спиной, ловит теплое дыхание и легкие как эфир поцелуи. Оминис гладит её волосы, пропускает пряди сквозь пальцы, а затем убирает в сторону и касается позвонков на шее. Его губы будто капли дождя — прохладные, но приятные: текут по коже, соскальзывают от плеча к шее, едва касаются мочки уха. Беззвучная нежность разливается внутри волнами, обхватывает, растворяя в объятиях. Но стоит Оминису дотронуться до незаживших синяков, Элис невольно вздрагивает. Это настолько неожиданно для нее — вспышка, пронзающая насквозь, — что она решает и вовсе встать. Отходит к окну, где водоросли покачиваются в такт воде, заглядывают мутной зеленью в гостиную, заставляя позабыть про снегопад снаружи.

Элис кладет руку на холодное стекло, замечая, как дрожат пальцы. В обители Мраксов она была сильной, собранной, смелой — потому что должна была — но одно касание до следов от «подарка», как перед глазами оживают персиковые обои родного дома.

— Элис, — Оминис встает следом за ней, обнимает со спины, укутывает звенящей силой леса, и беспокойство почти исчезает в его руках, — я сделал что-то не так?

— Нет, вовсе нет.

Как объяснить, что дело не в нем, и даже не в воспоминаниях об отце, но в чем-то более глубоком, неуловимом, в мучительном страхе, природу которого она никак не может понять. Оминис явно хочет прибавить что-то еще, но вместо этого целует в висок и просит:

— Расскажи мне о себе.

Желание столь внезапное, что Элис удивленно оборачивается, оказываясь перед ним безоружной.

— Знаешь, иногда мне кажется, будто до пятого курса тебя и вовсе не существовало.

— Так и есть. Меня не существовало, — с горечью повторяет она, непроизвольно потирая следы на шее. — Не люблю говорить о прошлом, как ты не любишь говорить о пытках Ксантиса.

Она понимает, как неприятно для Оминиса даже упоминание о нём, особенно после недавних событий, но он — так тонко чувствующий любую эмоцию — вдруг режет её своими вопросами. С чего он решил заговорить об этом? Почему это его вообще заинтересовало?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Не хотел тебя ранить, — поясняет он в ответ, — но внезапно осознал, что совсем тебя не знаю. Кем ты была, как такой стала. Почему не предложила провести остаток каникул у тебя. Почему никогда не говоришь о своем доме и семье.

Руки снова начинают предательски дрожать. Как всегда Оминис поражает точностью догадок, он и раньше читал её куда лучше, чем она сама. Разумеется, он не спрашивает из въедливого любопытства, у него есть причины. Так же как у Элис они есть, чтобы не отвечать. Но только теперь она замечает, что каждое её маленькое молчание отдается в Оминисе огорчением, колючей обидой, будто она не доверяет ему даже мелочь, в то время как он не раз обнажал перед ней душу.

— Хорошо, — уступает она. — Что ты хочешь знать? Что я — самое большое разочарование для родителей? Что отца настолько пугает моя сила, что он готов задушить её на корню?

«Во всех смыслах», — думает Элис, но упорно молчит перед Оминисом.

— Он с тобой уже это делал, да? Душил твою силу? — он отнимает её руки от шеи, переплетает со своими — конечно же, заметил. — Ты боишься его?

Элис поджимает губы. Он вовсе не силен — её отец — у него нет особо выдающихся магических способностей, и она давно не боится. Может убить его одним ударом, растворить в пыль так же, как он пытался стереть её личность среди персиковых платьев и стен, но тогда… разве она будет лучше? По-настоящему страшно, что она соткана из того же материала, взрощена его принципами, и после событий у Мраксов больше не верит, что сможет убежать от собственного наследия. Даже Оминис не смог, как бы тяжело это не отозвалось в нем. Но переступить гордость, принять в себе часть ни на что не способных Морганов, чья единственная сила — подавлять в себе неугодное, выше её возможностей.

— Порой мы и сами не знаем, чего именно боимся, — отойти, спрятаться подальше, вырваться из плена болезненно-прогорклых вопросов — она даже не подозревала, что будет так бессильна против них.

— Я всего лишь хочу помочь, — Оминис размыкает руки, и Элис снова чувствует его едва заметную досаду. — Сделать все, чтобы твои страхи никогда не коснулись тебя снова.

— Ты можешь сделать для меня кое-что другое, — она обвивает его шею. — Например, не спрашивать ни о чем хотя бы сегодня, — дотрагивается до щеки, проводит пальцами по подбородку и неспешно целует его в губы: не змеиный язык, конечно, но и у нее есть свои способы отвлечь.

Не стоит касаться тех давно забытых эмоций, не стоит продолжать разговор о прошлом. Пусть забудет о нём. Сегодня. Завтра. Навсегда.

***

Полуразрушенная башня трепещет порванными флагами, воет зимним ветром, проскальзывающим через пустые окна. Здесь ничего не поменялось с прошлого её визита, разве что трупы гоблинов давно испарились — Фиг всегда заботился об этом, если отправлялся с ней. Главные ворота открыты, гулко хлопают от сквозняка, скрепя проржавевшими петлями. Вместе с Оминисом они заходят внутрь: больше нет волшебных метел, что так рьяно вычищали каждую щель, пыль и снег покрывают пол, пищат крысы, прячась по углам. Лестница, ведущая на вершину, почти разрушена и, оставляя Оминиса внизу, Элис осторожно взбирается по ней. Как она могла забыть про это место? В отличие от дома Исидоры и замка Руквудов, изъеденных бурильными машинами, эта башня осталась нетронутой — здесь и без того всегда были руины.

К великому разочарованию Элис, почти сгоревшая рама с изрезанным полотном валяется там же, где и была, — пустая и абсолютно бесполезная. Впрочем Элис не слишком надеялась на то, что найдет другой портрет в сохранности. Причина её появления куда сложнее — здесь все еще есть проход к испытанию, и если его пройти, то она выйдет к порталу в тот самый зал картографии. После битвы с Ранроком преподаватели Хогвартса запечатали его, и сколько бы Элис не обращалась к Шарпу или Гекат с просьбой открыть снова, они не соглашались.

— Что мы здесь делаем? — спрашивает Оминис, едва не поскользнувшись на разбитых черепках древней вазы.