Журнал «Вокруг Света» №04 за 1986 год - Вокруг Света

Хмурая пелена низких облаков, зародившихся где-то в просторах Ледовитого океана, движется нам навстречу. Спрятав, как в мешок, незакатное солнце, с угрюмой решительностью она захватывает небосвод, наполняя весеннюю тундру синеватой тусклостью и лишая меня всякой надежды при удаче сделать хороший цветной снимок.

— Саша! — кричу я идущему впереди Кондратьеву.— Не пора ли устроить привал?..

Вот уже несколько часов, как мы распрощались с моторкой у Походского озера. Вскинув на плечи рюкзаки, отвернув до пояса голенища резиновых сапог, мы бредем по топкой хляби Халерчинской тундры, как называют здесь протянувшийся вдоль левого берега Колымы участок Колымской низменности. Озер тут больше, чем суши. А в эту пору, когда стаял снег и реки вышли из берегов, вообще кажется, что вода всюду!

Вначале мы шагали, как журавли, по мелководью под берегом озера, огибая непроходимые, словно джунгли, заросли ивняка. По озеру шли долго, вспугнули две пары белых лебедей. Затем пришлось продираться сквозь невысокие кустарники, где повстречали важенку с олененком. По всей вероятности, отстали от стада и скрываются здесь от волков. Выбравшись из кустарника, мы вышли наконец на открытую всем ветрам поросшую прошлогодней осокой тундру, но оказалось, что идти по ней не легче. Выпуклые мерзлые кочки, торчавшие из воды, сбивали шаг, заставляли оскальзываться и оступаться. Приходилось ловчить, перепрыгивать через мочажины, и всему этому, казалось, не будет конца.

Я устал проклинать себя последними словами за то, что подстраховки ради взял всю свою съемочную аппаратуру. Рюкзак мой весил килограммов пятнадцать, а на плече я тащил еще четыре увесистых осиновых кола — «ноги» фоторобота, «туловище и умную голову» которого нес в своем рюкзаке Саша. В общем, за своим проводником я едва поспевал.

В очках, с бородкой, высоколобый, с виду настоящий кабинетный ученый — по тундре Кондратьев ходил, будто родился и вырос здесь. Но родом он был из Ленинграда. Саша прилетел в Магадан после окончания университета, а в Институте биологических проблем Севера начинал лишь второй полевой сезон...

— Александр Владимирович,— для убедительности меняя форму обращения, вторично взываю я.— Может, все-таки передохнем маленько?

Зеленый рюкзак, на который я постоянно держу ориентир, пытаясь не отстать, перестает раскачиваться. Кажется, Кондратьев внял моим мольбам. Но присесть негде. Выдирая из чавкающей болотной жижи сапоги, я неторопливо подхожу, надеясь хоть спокойно постоять.

— Погодка мне что-то не нравится,— неожиданно объявляет Кондратьев, когда я, тяжело дыша, останавливаюсь рядом.— Чувствуете, как с моря холодком тянет? И облака вон потемнели. Боюсь, туманом накроет. А тогда не то что гнезд, дороги обратно не найдем.

Это его сообщение действует на меня соответствующим образом. Не столь пугает мысль заблудиться, как то, что не удастся выполнить задуманное. В тумане мы не отыщем ни гнезда гусыни, у которого необходимо поставить фоторобот, а, главное, не увидим розовой чайки, ради которой я и отправился с Кондратьевым в тундру. Но отступать поздно.

— Вот и правильно,— одобряет мою решимость Саша.— Тут уже недалеко. Вон до тех булгунняхов дойдем,— указывает он на едва виднеющиеся невысокие бугорки у горизонта,— а там и будем искать чаек.

И опять мы месим сапогами залитую снеговой водой кочкарниковую тундру...

«За счастьем идешь?» — вспомнил я вдруг улыбку Валентина Николаевича Хлесткина. Несмотря на поздний час, он не поленился вылезти из спального мешка, чтобы проводить нас.

В северных экспедициях этот человек, как говорится, зубы съел. Незаменимый мастер на все руки, многие годы он сопровождает ученых в походах по тундре, помогая им изучать и сохранять природу. А теперь он ходит с Андреевым. Но в тот момент, занятый сборами в дорогу, я недоуменно пожал плечами и спросил:

— О каком счастье твердишь, Николаич?

— Будто не знаешь...— с ехидцей проговорил он.

И тут я вспомнил, что у северных народов — якутов, чукчей — существует предание: счастливым будет тот человек, над чьей головой хоть раз пролетит эта птица. Розовая чайка считалась редкостью и в прежние времена.

— Знаешь, сколько раз эта чайка летала над моей головой? — продолжал Хлесткин.— Не счесть! А в прошлом году — Андреев не даст соврать, в институте снимок имеется — надо мной пролетела целая стая. Шестьсот штук! Было это в Чаунской губе, орнитолог один успел заснять. По снимку потом птиц и сосчитали, но что толку? Как был Валентин Николаевич при своих, так и остался...

— А ты шапку, Николаич, снимал? — поинтересовался Кондратьев.

— Когда? — не понял Хлесткий.

— Да в тот момент. Может, счастье-то чайка на обнаженную головушку сыплет?

— Тьфу, а ведь без шапки-то я не догадался попробовать,— захохотал Хлесткий.— Тогда у меня не все потеряно...

Сюда, в Халерчинскую тундру, меня завлекла встреча с Александром Владимировичем Андреевым, с которым мне довелось познакомиться в Москве, когда ему вручалась премия Ленинского комсомола. Премии он был удостоен за исследования по адаптации птиц, зимующих в Заполярье. Тогда и выяснилось, что свои новые исследования ученый проводит в тундрах Колымской низменности, где соседями его постоянно бывают розовые чайки. И вот, оказавшись в низовьях Колымы, куда привело меня желание отыскать гнездо белого кречета, неожиданно узнаю, что Александр Владимирович встал лагерем неподалеку от Походска. Я уговорил егеря изменить маршрут и доставить меня вначале к Андрееву. И не пожалел.

Разыскав его балок на берегу протоки неподалеку от озера Нерпичьего, я узнал, что розовые чайки обнаружены им и здесь. А к одному из гнездовий как раз собирается отправиться Кондратьев — его новый помощник. Он и сам бы отправился с нами, да у куропаток и куликов, за гнездами которых вели неусыпное наблюдение электронные приборы, вот-вот должны появиться птенцы. Исследователю при этом надо присутствовать непременно...

Как верно подметил Виктор Зак, пятнадцать лет назад впервые запечатлевший розовую чайку на кинопленку и показавший ее миллионам зрителей, среди людей, связавших свою жизнь с Арктикой, пожалуй, не найдется человека, который не мечтал бы увидеть эту птицу. История ее открытия тесно связана с историей освоения безбрежных ледяных пространств.

Розовую чайку встречал во льдах Арктики великий Фритьоф Нансен. Любовался ею Эдуард Васильевич Толль, мечтавший открыть манившую всех загадочную Землю Санникова. Как самое дорогое, что может быть в жизни, нес за пазухой шкурки розовых чаек, которых еще не знали музеи Нового Света, натуралист с раздавленной льдинами американской шхуны «Жанетта» профессор Ньюкомб. Несколько образцов этих птиц имелось лишь в музеях Европы.

Просвещенному миру предстала эта удивительная птица благодаря невероятной удаче англичанина Джеймса Кларка Росса, ставшего впоследствии первооткрывателем магнитных полюсов Земли. Встреча с чайкой необычной окраски, так поразившей его, произошла неподалеку от острова Мелвилл, где стояли на зимовке суда «Фьюри» и «Гекла» экспедиции Вильяма Парри.

Увидел ее Росс в июне 1823 года, но прошло более восьмидесяти лет, прежде чем люди узнали, что птица эта — самая что ни на есть обычная, земная. Она откладывает яйца, выводит птенцов, а перед тем, как подружиться с ней, самец демонстрирует самке свою преданность: касается ее шеи раскрытым клювом, кланяется, ходит перед ней фертом и время от времени испускает любовные трели.

Птицы встречались путешественникам чаще всего во льдах центральной Арктики, поэтому и гнезда их искали в Гренландии, на берегах архипелага Земля Франца-Иосифа, других арктических островах. Стали подумывать, а не гнездится ли она на Земле Санникова, так до сих пор и не найденной?

В 1905 году русский зоолог и исследователь Севера Сергей Александрович Бутурлин обнаружил гнезда, яйца и выводки розовых чаек в низовьях Индигирки, Алазеи и Колымы. Ученый мир вздохнул с облегчением, пелена загадочности с розовой чайки, казалось, спала, но... далеко не полностью. Хотя с тех пор прошло более восьмидесяти лет, к тому, что довелось узнать Бутурлину о жизни розовой чайки, мало что прибавилось.

Теперь хорошо известно — к местам своих гнездовий чайки прилетают в мае. Но если весна затягивается и в тундре продолжает лежать снег, птицы иногда залетают к человеческому жилью. Растает снег — птицы разлетаются по тундре, где в заболоченных низинах устраивают на кочках гнезда, откладывают в них по два-три яйца. Потом растят птенцов, а едва те встанут на крыло, улетают сами и уводят за собой молодых. Куда? На Север! Не на юг, в жаркие страны, как это делают почти все гнездящиеся на Севере птицы, а в полярные моря, во льды Ледовитого океана.