Бедные богатые девочки, или Барышня и хулиган - Елена Колина

– Даша, а почему твой Женька учится в холодилке, а не в каком-нибудь престижном месте, например, на филфаке? – интересуется Папа.

– Его отец закончил наш институт, – рассказывает Даша. – Он считает, что мальчику надо получить техническое образование. Он сам работал инженером, а из инженера все больше становился начальником, только я не знаю подробностей его карьеры. Если тебе интересно, я спрошу у Женьки.

– Не интересно, я вполне представляю себе ход его карьеры, – отвечает Папа. – Женька твой неглупый и остроумный, но неужели он тебе нравится?

– Папа, – смущенно прерывает его Даша. – Я с ним только дружу!

Пост в исполкоме позволяет Владиславу Сергеевичу иметь государственную «Волгу» с водителем, который возит его на работу, ездит по поручениям Женькиной мамы и ждет, пока они сидят в гостях. Женьку, а вместе с ним и Дашу, он тоже возит иногда, например, в гости к Женькиному другу на дачу в Зеленогорск. Или забирает их поздно вечером от сокурсницы из Веселого поселка.

Существует, оказывается, великое множество благ, о которых Даша, профессорская дочка, и не подозревала. Копченая колбаса, Дашина страсть, икра, к которой она равнодушна, яркие загадочные баночки – все это привозит из распределителя водитель. Женька стесняется и водителя, и еды, отличной от той, которой Даша кормит его у себя дома.

– Женька, ты напрасно комплексуешь, дальше вкусной колбасы моя зависть не распространяется, – важно говорит Даша. – Я никогда не думаю о статусных вещах.

– О чем, Мумзель, ты так важно вещаешь? – подчеркнуто уважительно спрашивает Женька и слегка кланяется. – Я весь внимание.

– Есть люди, для которых важны статусные вещи – положение человека, квартира, одежда… Для меня это не так.

Женька, изображая удивление, прерывает Дашу: – Оказывается, мой Мумз – образец чистоты и святости! Кое-кто, а именно один мой знакомый интеллектуальный ноль, гордится своим папой-профессором, собственной повышенной интеллигентностью, горбатым носом, большой квартирой на Садовой, джинсами «Levis», а также кружевными трусами, которые удалось отбить у лучшей подруги!

Секунду подумав, Даша высовывает язык, что означает отсутствие аргументов и полное согласие со своим Мумзелем.

– Я наполовину еврейка, – гордо сообщает Женьке Даша.

– Твой Мумзель – гомологично. Моя мама тоже наполовину еврейка, как и ты.

Даша удивленно изучает Женькино лицо с идеально прямым носом и светлыми глазами и неуверенно шутит:

– Да, теперь я вижу, у тебя совершенно… семитские зубы.

– Я – еврей, настоящий еврей по матери! Дашка, мы тихонечко гордимся еврейской кровью про себя, а записаны русскими. Я часто думаю, что это нечестно.

– Разумный компромисс, – пожимает плечами Даша. – Тебе легко рассуждать, ты на еврея не похож и тебя жидовкой не дразнили.

– Мумз, странно было бы назвать меня жидовкой, я, по-моему, мальчик!

– Не важно, бьют не по паспорту, а по морде, поэтому я истинный еврей, а ты русский.

Поздним ноябрьским вечером звонит Марина.

– Дашка, пойдем погуляем, я звоню из автомата напротив, – напряженным голосом зовет она.

– Уже почти одиннадцать, и дождь проливной… Приходи лучше ночевать, – предлагает Даша.

– Быстро выходи! – командует Марина, и через минуту девочки уже жмутся друг к другу в подворотне, боясь высунуться под дождь на Садовую.

Марина рассказывает, держа сигарету дрожащей рукой.

Юля, работая в Институте акушерства и гинекологии Отта, вынимает из теток, приходящих к ней на прием, только дефицитные вещи и связи, а по-настоящему на жизнь себе и Марине зарабатывает абортами. Аборты делают обычно под местной анестезией, это почти по живому. У Юли есть свой анестезиолог. Наркоз хороший, приятный. Женщина посмотрела сон, проснулась с ледяной грелкой на животе в чистой палате не на двадцать человек, а на пять… Что плохого делает Юля? Поток желающих сделать аборт под общим наркозом никогда не иссякает. Такая услуга стоит пятьдесят рублей, треть Юлиной официальной зарплаты.

– Конечно, – кивает Даша, – она не делает ничего плохого.

Произошла ужасная неприятность. У одной женщины после аборта случился сепсис. Юля не виновата, что она умерла, а теперь родственники хотят подать в суд.

– А что говорит Юля? – спрашивает Даша, уверенная, что она в состоянии справиться с любыми родственниками.

– Юля считает, что в суде доказать ничего невозможно, к тому же главный врач не допустит такого скандала, это же пятно на весь институт!

– Тогда все не так страшно, правда? Слушай, Маринка, а сколько лет было этой женщине… ну, которая умерла?

– Двадцать, но дело не в этом! – отмахивается Марина. – Юля говорит, что мы будем голодать. Из клиники ей придется уйти, это уже точно, а в женской консультации работать невыгодно… Она сказала, что на кусок хлеба она всегда заработает, а вот котлету уже не положишь!

Даша ни разу не видела Марину плачущей. Жалко ее. И Юлю жалко.

Дома Даша рассказывает Папе о Юлиных неприятностях, но Папа почему-то Юлю не жалеет, а только брезгливо кривит губы: «Твоя Юля…»

– Что же, по-твоему, всем этим женщинам лучше делать операции без наркоза?! – скандально повышает голос Даша.

– Конечно, с наркозом лучше, чем без, кто спорит… Противно, все это противно, неужели ты не понимаешь, Даша!

Но Даша не собирается понимать, и тогда Папа говорит:

– У твоей тетки Берты тоже только что были неприятности на работе.

Берта недавно получила звание заслуженного врача, какие у нее могут быть неприятности? Даша немедленно обижается:

– Вы мне не говорили! Никогда ничего не рассказываете, все скрываете, будто я еще лежу в пеленках и пускаю пузыри!

Одной из пациенток, которую Берта много лет лечила от бесплодия, удалось наконец забеременеть и родить. К сожалению, ребенок оказался нежизнеспособным и умер на второй день. Одновременно в отделении находилась пятнадцатилетняя девчонка, привезенная матерью, Бертиной институтской подругой, из дальнего уральского городка, чтобы родить вдали от дома и оставить ребенка в роддоме. У потерявшей ребенка бедняги шансов родить еще раз никаких, а усыновить ребенка так, чтобы он никогда не узнал об усыновлении, в их маленьком городке невозможно… Берта пожалела несчастную сорокалетнюю тетку, решилась и перевесила новорожденному номерок безо всяких оформлений. Просто отдала ребенка, понимаешь?

– Молодец! – восхищенно сказала Даша.

– Допустим, хотя я не уверен, что человек вправе брать на себя такую ответственность. Соблюдая человеческие законы, мы находимся ближе всего к соответствию нравственным правилам, хотя людям, даже умным, часто кажется иначе. Ну хорошо, а если бы она взяла за это деньги? Ты совсем иначе оценишь этот поступок, хотя Бертины мотивы остались бы прежними…