Жена ловеласа - Энн Цвек

Завершив блестящую карьеру, Джеффри вышел на пенсию и поселился с женой на юге Франции. Мэгги и Джереми иногда приезжали к ним в гости на выходные. Пока мужчины пили виски в библиотеке и предавались воспоминаниям, Камилла уводила Мэгги в сад обрезать розы. В глубине души Мэгги не очень любила такой отдых, она задыхалась в атмосфере размеренной провинциальности. Нов то же время ей было приятно видеть Джереми спокойным и расслабленным, когда вся компания сидела у камина в уютном коттедже — маленьком анклаве графства Кент в самом сердце Прованса.

— Мэгги, дорогая, как ты?

— Как ужасно…

— Как неожиданно…

— Ты получила наше письмо?

— О да, большое спасибо, — виновато солгала Мэгги, вспомнив об огромной куче корреспонденции, которую ей вручила Ширли еще в Вене. Письма и телеграммы так и остались в багажнике автомобиля. — Я еще не успела ответить всем…

— Ну конечно… Что ж, как я уже говорила в письме, это невосполнимая утрата — не только для нас, но и для всего дипломатического корпуса.

— Да, безусловно, — с жаром согласилась Мэгги. — И вы были такой замечательной парой.

Китайский черный чай, копченный сосновым дымом.

— Просто подарком для нашей службы.

— Спасибо. Вы оба очень добры.

— Ты прекрасно выглядишь!

— Наверное, дело в прическе. — Мэгги нервно запустила пальцы в непривычно короткие волосы.

— Надо сказать, тебе очень идет. — Джеффри смотрел на нее пристально — пожалуй, даже чересчур пристально.

— Какие у тебя теперь планы? — поинтересовалась Камилла. — Собираешься вернуться в Англию?

— Да, вероятно, со временем. А сейчас хочу проехаться по городам, где мы с мужем бывали вместе.

— Сентиментальное путешествие?

— Скорее попытка избавиться от призрака Джереми.

Камилла рассмеялась, коротко и визгливо:

— О, Мэгги, я так рада, что ты уже способна шутить!

— Я серьезна как никогда, — возразила Мэгги.

Почувствовав, как кто-то слегка сжал ее локоть, она обернулась.

— Идемте ужинать, — пригласила Элизабет Фэрчайлд.

Мэгги осушила стакан и со звоном поставила его на поднос.

За ужином ее посадили рядом с высоким молчаливым мужчиной, который когда-то часто общался с Джереми.

— Мне очень жаль, что ваш муж скончался, — торжественно произнес он. — Он приносил большую пользу, когда был среди нас. — Затем отвернулся и завел разговор с сидевшей справа болтливой француженкой.

Мэгги залпом выпила бокал белого вина. Ей были знакомы подобные бокалы. Все тот же хрусталь. Такая же камчатная скатерть, такие же тарелки с изображением льва и единорога. Она вдруг вспомнила, что сегодня почти не ела, поэтому выпитое спиртное сразу ударило в голову. Как правило, она вообще не пила джин — только вино и херес.

— Интересно знать, что ты думаешь об этом вине, Легэ, — сказал сидевший во главе стола Роджер Фэрчайлд. — Его изготовил друг Элизабет.

— Я бы не назвала его близким другом, — с усмешкой поправила его супруга. — Просто мы с его женой учились в одной школе.

Официант показал мужчине, сидевшему рядом с Мэгги, бутылку вина, отвернув салфетку, чтобы тот мог рассмотреть этикетку. Она заметила надпись «Шато Бос-кьер», выполненную золотом под гербом, увенчанным короной. Официант налил немного и Мэгги.

— Interessant, — сказал ее сосед. — Un bouquet exceptionnel…[48]

Мэгги жадно выпила консоме[49] и обнаружила, что даже туда добавлен херес. Повернулась к соседу с другой стороны, представленному как директор Парижской оперы. Он хранил ледяное молчание, лишь внушительный кадык двигался вверх-вниз при каждом глотке.

— Сейчас как раз начинается оперный сезон, не правда ли? — спросила Мэгги, вновь вживаясь в роль благовоспитанной гостьи на французском приеме.

Мужчина повернулся и посмотрел на нее скучающим взглядом:

— Да, послезавтра премьера.

— Я была в опере лишь однажды, когда мой муж еще здесь работал, — сказала она. — То было специальное представление для принца Чарлза.

— Кажется, «Cosi fan tutte ossia La scuola degii amatiti»?[50] Да, помню — это было еще до моего назначения.

— А какую оперу вы будете показывать в этот раз? — вежливо поинтересовалась Мэгги.

Собеседник поднял повыше к свету бокал с вином.

— Этот сезон мы открываем оперой «Отелло».

Официант добавил в бокал Мэгги рубиновой жидкости. Сделав большой глоток, она призналась:

— Мне всегда было жаль Отелло.

— Ах, мадам, — ответил директор, и его кадык спрятался под воротничком, — это все банальная ревность.

— А разве вы не находите, что ревность — одно из самых естественных человеческих чувств? — спросила Мэгги, отпив еще вина.

— Я полагаю, настоящий homme dn monde[51] должен быть выше этого, — ответил её сосед, вылавливая яйцо в бульоне. — Вы согласны?

— Нет, — заявила она, не замечая, что повышает голос. — Он очень сильно любил свою жену, поэтому даже предположение о ее неверности оказалось невыносимым! — Неожиданно лицо собеседника стало расплываться перед ее глазами — Мэгги всхлипывала. Все затихли, а потом она ощутила прикосновение напудренной щеки Элизабет к своей.

— Дорогая, — прошептала Элизабет, — тебе, наверное, нужно прилечь.

— О нет, я в полном порядке, — весьма неучтиво ответила Мэгги. — Но я действительно не согласна… насчет Отелло и Дездемоны.

— Да, да, конечно, — успокаивающе произнесла хозяйка и повела ее в другую комнату. — Полагаю, тебе необходим отдых. Тебе многое пришлось пережить за последнее время.

Мэгги легла на жесткий диван, ее грудь тяжело вздымалась. Даже будучи не вполне трезвой, она понимала: произошло нечто ужасное.

В комнату зашел посол.

— Мэгги, если хотите, — мягко сказал он, — можете переночевать у нас, мы приготовим вам спальню. Уверен, утром вы будете чувствовать себя гораздо лучше.

— О нет! — Мэгги в панике села и выпрямилась. — Пожалуйста… Я лучше поеду домой.

На следующее утро, спускаясь к завтраку, Мэгги страдала от похмелья и от сожаления о том, как неприлично вела себя предыдущим вечером. Что бы подумал Джереми? Надо хотя бы послать Элизабет Фэрчайлд букет цветов в качестве извинения…

Золтан церемонно встал. Она заметила, что усы у него были выпачканы яйцом.

— Boldog szuletesnapot,[52] мадам, — сказал он.

— О, Золтан, ты помнишь, когда у меня день рождения!

— Мне легко было запомнить, — скромно признался он. — Это День венгерской революции.

По этому случаю решено было устроить торжественный праздничный обед.